Олег Гор - Просветленные не берут кредитов
Тут все получилось еще легче, я даже увидел нечто вроде каната, на который можно нанизать любое количество колец: разной формы, цвета, из какого угодно материала, от золота до резины, одно будет символизировать жажду совокупления, другое, например, стремление помогать другим.
Но канат от этого не изменится, ничего не случится с ним, если убрать и все кольца.
– Достаточно, – вмешался брат Пон, когда я собрался прогнать цикл еще раз. – Пойдем, ты отдохнул.
Внутри меня после этого успеха зажегся такой энтузиазм, что я едва не бежал. Одновременно слова сами просились на язык, и я с трудом удерживался от того, чтобы не заговорить.
Справлялся я с ними до вечера, до того момента, как мы остановились на ночлег.
– Что… – воскликнул я, понял, что нарушил запрет, но остановить себя не смог. – Неужели на самом деле нет разницы? Хочу я чего-либо или нет? Ненавижу или люблю? Почему вы мне ничего не объясняете? Сколько можно вот так издеваться надо мной?
Сам понимал, что несу ерунду, и где-то в глубине души изумлялся собственному поведению.
Брат же Пон и вовсе смотрел на меня, как ребенок на фокусника.
– Эх, как тебя разобрало, – сказал он со смешком, когда в речи моей возникла пауза. – Словесный понос.
– Я не могу… что-то случилось? – прохрипел я, тщетно пытаясь справиться с языком и губами, двигавшимися помимо моего желания.
– Все нормально. Ты еще очень долго продержался, – успокоил меня монах. – Используй этот приступ не для упреков, а с пользой, задавай вопросы, и я попробую на них ответить.
Некоторое время я продолжал молоть чушь, но затем кое-как вернул свою речь под контроль.
– Мне кажется, в том, чему вы меня учите, есть противоречия, – проговорил я. – Например, смрити предполагает осознание всего, что я делаю… и в то же время «я» нет. Люди появляются на моем пути не просто так, и в то же время такой вещи, как человек, не существует…
– Мои ответы тебе ничем не помогут, – брат Пон покачал головой. – Поверь мне. Сейчас ты достиг той фазы…
– А вы ответьте все равно! – только перебив монаха, я понял, что именно сделал, и даже испугался: за все время ученичества это был первый раз, когда я позволил себе подобное.
Утренний энтузиазм и душевный подъем сгинули без следа, остались горечь и раздражение.
– В тебя словно вселился горный дух, – сказал брат Пон после небольшой паузы. – Ладно, попробуем… Смотри, любая истина, которую я тебе излагаю, принадлежит к одному из трех уровней: иллюзии, относительной истины и абсолютной истины, и порой они могут противоречить друг другу. На третьем уровне нет такой вещи, как человеческое существо, на первом ты сталкиваешься с людьми едва не каждый день.
Вопросы толкались у меня на языке, будто пассажиры, спешащие выбраться из охваченного пожаром поезда, и в результате я спросил совсем не о том, о чем хотел, вообще свернул в сторону:
– Вы меня учите, что все пусто и лишено содержания? Если так, то пусто и бессмысленно само учение? Все эти цепи взаимозависимого происхождения, упражнения и медитации, освобождение-бодхи… есть ли в них смысл?
К моему удивлению и даже шоку, брат Пон залился искренним смехом.
– Конечно, нет! Никакого смысла! – заявил он, справившись с собой. – Ни в чем! Все время, проведенное рядом со мной, ты потратил на ерунду, на погоню за миражом! Как и все прочее время этой несуществующей жизни!
От этих его слов я ощутил, как пропасть разверзлась одновременно и подо мной, и внутри меня, я оказался сидящим над безмерной глубиной, заполненной непонятно чем, жуткой, пугающей.
Невольно пошатнулся, вцепился в землю, что выглядела тонкой и ненадежной, слоем хрупкого льда над бездной.
От страха я задыхался, желание задавать вопросы исчезло.
– Зря я пошел у тебя на поводу, – сказал брат Пон. – Не нужно было отвечать. Отправляйся спать. А так рано или поздно ты все поймешь, но только не тем умом, который по-прежнему считаешь собой.
Я открыл рот, но поток слов, еще только что бивший как из гидранта, иссяк, я словно забыл все осмысленные сочетания букв на всех языках, начиная с тайского и заканчивая родным русским!
За ночь ощущение, что я нахожусь на краю бездны, не исчезло, хоть и поблекло.
Я шагал с осторожностью, словно под ногами была не светло-бурая, покрытая густой травой земля, а тонкая скорлупа, что вот-вот проломится под моим весом, и тогда я полечу в тартарары.
Любой резкий звук вынуждал меня вздрагивать и оборачиваться, а поскольку их в джунглях хватает, то я дергался постоянно. Брат Пон наблюдал за мной с улыбкой, иногда начинал откровенно хихикать, но ничего не говорил, а значит – все шло как и требовалось.
Но самым мерзким было ощущение пустоты внутри, в сознании, в рассудке, когда любая попытка выстроить цепочку мыслей проваливалась уже на втором звене, поскольку я забывал, о чем только что думал. Сосредоточиться удавалось с огромным трудом, и из всех упражнений я мог выполнять только «внимание дыхания».
Более-менее в себя я пришел на следующий день, где-то к полудню.
А еще через час мы натолкнулись на человека, причем в первый момент я не понял, что это представитель вида гомо сапиенс, решил, что вижу дерево странной формы, поросшее сверху белесыми усиками.
Затем моргнул и осознал, что это стоящий на одной ноге голый мужик!
Черные с проседью волосы его были грязны и спутаны, закрывали лицо и падали до лопаток. Ребра выпирали, грозя прорвать кожу, между пятен грязи виднелись царапины, прыщи и красные точки, следы укусов насекомых.
По бокам и впалому животу ползали мухи, но он и не думал их сгонять.
Глаза, широко открытые, черные и блестящие, смотрели куда-то сквозь нас, в лесной сумрак.
– Странно, что он стоит не на солнцепеке, – проговорил брат Пон задумчиво. – Интересно, почему?
На солнцепеке и это в тот час, когда дневное светило висит в зените и невыносимо жжет даже сквозь кроны?
– Это аскет, – сообщил монах, наверняка угадавший направление моих мыслей. – Борется с искушениями собственной плоти, причем весьма традиционным образом.
В Индии я не был, но слышал, что там подобные типы встречаются чаще, чем священные коровы… Но что он делает тут, в горах на границе Бирмы и Таиланда, где никто не восхитится его духовным подвигом, не поднесет еды во славу тысячерукой богини или слоноголового бога?
Аскет не обратил на нас внимания, хотя мы прошли в какой-то дюжине шагов, так что я даже ощутил запах пота и грязного тела.
– В ближайшие дни ты на них насмотришься, – пообещал брат Пон.
Под нашими ногами обнаружилась тропка, а затем впереди сквозь кроны проглянула отвесно вздымающаяся скальная стена метров в сто – серая, с алыми и бурыми прожилками, покрытая расщелинами и заполненными тьмой кавернами, с деревьями на уступах и зеленой щеткой кустарника наверху.
– Можно назвать это монастырем, можно храмом, – задумчиво проговорил монах. – Только это и ни то, и ни другое…
Любопытство мое возросло неимоверно.
Тропка привела нас вплотную к грандиозной скале, и в той начали встречаться пещеры. В первой же обнаружился созерцающий стену дядька в грязной набедренной повязке, худой, точно узник концлагеря, и с головой, даже не обритой, а лишенной волос каким-то очень болезненным, если судить по струпьям и ранам, образом.
– Они их выдирают с корнем, – проинформировал меня брат Пон. – И гордятся. Считают это духовным подвигом.
Я содрогнулся, представив, как может происходить этот процесс.
Следующая пещера была очень велика, высотой метров в пятнадцать, и шире, чем двухполюсная дорога. И внутри, в полумраке, прятались высеченные из камня, выступающие из стен статуи – некто с хвостом и обезьяньей мордой, сложивший руки перед грудью, грудастая дама с ожерельем из черепов на шее и с полным зубов ртом, танцор с двумя парами верхних конечностей.
Судя по щербинкам и трещинам, высекли их очень давно.
– Боги и приравненные к ним лица, – сказал брат Пон. – Вон тот – Хануман. Обезьяний царь, помогавший Раме сражаться с демонами.
Что-то такое я помнил, даже мультик смотрел, где макака с посохом побивала сонмы врагов, сражаясь в стиле кунг-фу.
– Дурга, она же Кали… и Шива, тот, кто уничтожает миры, – добавил монах.
Статуи превышали метров десять в высоту, и наверняка дальше, уже в полной тьме, прятались и другие, и я был бы не прочь тут задержаться, но какой смысл, если у нас нет даже фонаря?
Так что, вздохнув, я затопал следом за наставником.
Тропка свернула, огибая выступ скальной стены, открылся небольшой водопад, озерцо и вытекающая из него речушка, настолько чистая, что выделялся каждый камушек на дне.
И вот тут аскетов оказалась прямо-таки толпа.
Первый, с головы до пят обмотанный железными цепями, ржавыми и адски тяжелыми на вид, бродил туда-сюда, издавая тихое, жалобное бренчание. Второй, сложивший руки так же, как Хануман, стоял прямо под водопадом, так, чтобы ледяной поток лупил его по голове. Третий, покрытый шрамами, сидел на огромном валуне, закрыв глаза, и солнце бессильно стегало его по костлявым плечам.
