Олег Гор - Просветленные не берут кредитов
Сам ритуал оказался не очень интересным – много заунывных песнопений, немного танцев, подношение обитающим в столбе духам еды, макового отвара и цветочных гирлянд. После этого два клыка с мизинец, похожих на слоновьи, заняли почетное место около вершины каменного сооружения.
Вождь, повесивший их туда, отступил на шаг, некоторое время полюбовался и одобрительно хлопнул в ладоши.
– Самое время попрощаться, пока они не начали пить, – шепнул мне брат Пон и выступил вперед.
Его слова оказались встречены гробовым молчанием, и я уже решил, что нас не отпустят. Но вождь после паузы кивнул и принялся, судя по жестам и интонациям, что-то предлагать.
Но монах лишь улыбался, кланялся и мотал головой.
Но сумки нам все же набили едой, проводили до окраины деревни, и даже немного дальше, до бегущей через лес тропы.
– Он хотел дать нам ружье, чтобы мы могли охотиться и защитить себя в джунглях, – сказал брат Пон, когда мы остались вдвоем. – Плюс заплечные мешки, одеяла, палатку. Еще бы слона предложил.
Надо же, предводитель воинственных уа, встретивших нас так недружелюбно, оказался на удивление щедр.
Но все равно я был рад, что мы покидаем их деревню: склонность местных к пьянству и дракам, сырые и темные жилища, висящие всюду черепа, болота и плантации мака в окрестностях.
Нет, это не то место, где я хотел бы задержаться.
– Они выращивают сырье для наркотиков? – спросил я, когда брат Пон снял с меня обет молчания.
– Да. Но ты же слышал про Золотой треугольник? Это как раз один из его углов… Именно поэтому чужаков, даже в одежде монахов, тут встречают не особенно приветливо. Видят в каждом шпиона, агента правительства, что явился вынюхивать и в конечном итоге уничтожить их «бизнес».
Ответ меня не очень порадовал, но я промолчал.
Вообще в последние дни стал осознавать, что понемногу привыкаю обходиться без слов: если поначалу я испытывал дискомфорт, лишаясь возможности говорить, то сейчас просто не замечал какого-либо ограничения, находил в безмолвии источник покоя и возможность заняться чем-нибудь полезным вроде смрити или «установления в памяти».
Очередной вопрос родился только после того, как мы отшагали примерно с километр: шел я с трудом, и плотно набитая сумка казалась очень тяжелой.
– Как же так, – начал я. – Если нет никакой души, если семена энергии, проросшие в виде лихорадки, посеял некто другой, живший сто или тысячу лет назад… Почему должен страдать я?
– Во-первых, нельзя с полной уверенностью сказать, кто именно и когда посеял. Есть шанс, что и ты, когда тягал варенье из холодильника… – брат Пон употребил английское слово «jam», но я хорошо понял, о чем он говорит – вишневое, с косточками, умопомрачительно вкусное, то самое, которое варила бабушка.
Откуда он знает?!
– Во-вторых, ты говоришь «я страдаю», но ведь «я» не существует, есть поток… Струи энергии, осознания, восприятия, как раз и состоящие по большому счету из последствий ранее совершенного. В-третьих же, смотри, некий путник развел костер на краю поля, чтобы согреться, а потом ушел, не загасив… Пламя же разгорелось и спалило все посевы, после чего путника схватили и привели к судье… Ну а странник сказал: «Наказывать меня не за что, ведь костер, что я развел, и пожар, уничтоживший злаки, – разные вещи».
– Но одно произошло от другого!
– Вот именно! И единство, которое ты есть сейчас, произошло от другого, посеявшего семена! Понимаешь?
Я поскреб макушку и ничего не ответил: идею я вроде бы ухватил, но не мог сказать, что она меня устроила: никуда не исчезло ощущение того, что я вынужден отдуваться за действия кого-то другого, не сгинуло порожденное этим ощущением недовольство.
Но выглядело оно слабым и быстро рассеялось, поскольку брат Пон напомнил мне про сосредоточение на объекте и про то, что о «внимании дыхания» я забывать не имею права.
Я был здоров, мог идти, не шатаясь от слабости, мы покинули селение уа, и радость от всего этого перевешивала любые тревоги.
Бусины на четкахМы автоматически, не задумываясь раздаем словесные ярлыки вещам внешнего мира и людям, что нас окружают.
Мы приступаем к этому делу с детства, когда называем стол «плохим», поскольку ударились об него, а дядю «хорошим», потому что он дал нам конфету, и даже не думаем, что стол – штука очень полезная, а дядя – уголовник-рецидивист и сидел в тюрьме за убийство.
Эта привычка остается с нами и во взрослом состоянии – коллега по офису, что надела короткую юбку, становится «проституткой», сосед, встреченный в подъезде пьяным, – «алкашом». И после этого мы перестаем воспринимать людей, видим лишь ярлыки, словесные обозначения.
Но любое наименование – это искусственное, не существующее в жизни ограничение, некая загородка. Внутри системы из таких заборов легче жить, ведь все подписано, все известно, никаких сюрпризов, в том числе неприятных, но вырваться за ее пределы почти невозможно.
Кроме того, эта привычка сильно уродует, сужает восприятие, а значит, и осознание.
* * *Второй этап «установления в памяти» заключается в работе с ненавистью, а точнее – с сознанием, омраченным этим чувством.
Объектом ее лучше выбрать не человека, а некий безличный фактор, что мешает, раздражает, доводит до безумия, и затем разогреть себя до предела, сделать так, чтобы ненависть кипела точно лава в жерле вулкана. И тут же отстраниться, наблюдать за собой со стороны, за тем, как функционирует сознание, пораженное столь тяжелой и мощной эмоцией.
Никакого осуждения себя и никакого отождествления с ненавистью, и то и другое – провал.
Затем с помощью осознавания и «внимания дыхания» нужно лишить эмоцию подпитки, чтобы она понемногу угасла. И снова подвергнуть сознание изучению, попытаться понять, что изменилось, а что осталось тем же.
Потом опять разжечь пламя ненависти и погасить его, чтобы выработать возможность управлять им словно газовой горелкой.
* * *Болезни, к сожалению, – неизбежная часть человеческой жизни.
Даже изменение сознания не позволяет избавиться от тех семян энергии, что были посеяны ранее и должны при подходящих условиях реализоваться тем или иным образом.
Но воспринимать любые болячки как наказание непродуктивно, такой подход вызывает плоды негативных эмоций и мрачных мыслей, в которых содержатся новые семена. А вот как раз сделать так, чтобы они не появились, вполне в нашей власти, и секрет заключается в восприятии, в точке зрения.
Да, болезнь несет страдание, она же, если правильно к ней относиться, может принести и пользу.
Недомогание – источник силы, возможность «перезагрузить» осознание, устранить накопившуюся нечистоту, развязать кармические узлы, взять паузу и задуматься, что можно изменить в жизни.
Глава 5
Усмирители плоти
К моей радости, дорога вскоре пошла вверх, и из болотистой низины мы поднялись в горы. Тут оказалось, что сил у меня все же не так много и что на крутом подъеме я быстро выдыхаюсь.
– Ничего, мы никуда не торопимся, – сказал брат Пон, когда я знаками попросил об отдыхе. Привал устроили в тени усеянного бледно-лиловыми цветками дерева, и я, воспользовавшись покоем, занялся «установлением в памяти», используя всю ту же ненависть. Разжечь ее у меня получилось мгновенно, я почти услышал, как шумлю, точно электрочайник, дыхание участилось, кулаки сжались, а ноздри раздулись. Но при этом где-то глубоко внутри, под слоями эмоций и агрессивных мыслей, я остался совершенно спокойным.
Брат Пон наверняка видел, чем я занимаюсь, и не собирался мешать, поскольку сидел тихо и неподвижно, с улыбкой разглядывал черноватоголубых птиц с красными глазами, стайка которых кружила над соседним деревом.
Потушить ненависть мне удалось с некоторым трудом, она не хотела сдаваться, несмотря на то что я осознавал ее поверхностный характер, то, что она не принадлежит мне и не является частью меня…
Но пока управился, вспотел так, словно вскопал огород на жаре.
И когда полыхавший внутри огонь утих, мне показалось, что я уловил нечто общее, некую «нить», что связывает два состояния – сознание, омраченное ненавистью, и чистое, лишенное ее. Что именно это такое, как выглядит и в чем заключается, я сказать бы не смог, но ощущал факт существования этого единства очень четко.
– Давай еще раз, – сказал брат Пон. – Ради такого можно и немного задержаться.
Я выполнил упражнение повторно, на этот раз быстрее и с куда меньшей затратой сил. «Нить» словно стала толще, превратилась в целую «прядь», на которую нашивались либо эмоции, либо их отсутствие.
Мелькнула мысль, что и то и другое одинаково иллюзорно и что разницы на самом деле нет, что киплю ли я от ненависти или спокоен, как пообедавший удав, нечто остается тем же самым.
– Прекрасно, – подал голос монах. – Теперь работай с желаниями.
