Олег Гор - Просветленные не берут кредитов
Почему бы не осмотреть ее с другой стороны от водопада, там, где я еще не был?
Тут тропок не имелось, и я неспешно протискивался сквозь чащу, заставляя прыгать в стороны обитающих на ветвях крохотных зеленых лягушек, сверкавших как изумруды.
Потом у самой скалы идти стало легче, и начали попадаться пещеры.
Заглянув в первую, я уловил запах, говоривший о том, что тут регулярно справляют нужду. Вонь породила во мне настоящую волну необычайно сильного отвращения. Вторая оказалась чистой, но пройдя несколько шагов, я очутился в полной темноте, где с трудом различал очертания свода над головой и стен по сторонам.
Дальше я двигаться не рискнул.
Солнечный свет показался мне ослепительно ярким, так что выйдя наружу, я невольно зажмурился. Остановился, прикрывая ладонью лицо, и тут же меня обдало волной теплого воздуха, раздалось глухое «тум», а следом – хруст ломающихся ветвей и недовольные птичьи вопли.
Открыв глаза, я обнаружил, что прямо передо мной, смяв кустарник, лежит черно-бурый валун размером с автомобиль, валун, которого еще пять минут назад здесь не было. Неужели эта штуковина едва не шлепнулась мне на голову, чуть не превратила меня в симпатичную окровавленную лепешку?
В спину вцепился холод, да такой, что зубы застучали.
Шагнув вперед, я посмотрел вверх, туда, откуда прилетел каменюка: на одном из уступов на высоте метров в двадцать стоял голый аскет, и пряди длинных с сединой волос шевелились на ветру, точно колеблемые течением водоросли.
Как он туда попал? Это он сбросил на меня валун?
Нет, невероятно, ведь камень должен весить тонну, если не больше…
Так что, это совпадение?
Аскет поглядел на меня безо всякого выражения и покачал головой, то ли досадливо, то ли удивленно. А в следующий момент он пропал, растворился на фоне скалы, наверняка просто отступил на шаг и исчез из виду, хотя я не видел никакого движения.
Я рванул через джунгли, желая оказаться как можно дальше от скалы, откуда падают такие «подарки». Естественно, что в один момент споткнулся и полетел мордой вперед в колючие заросли.
Заработал несколько царапин на лбу и щеках и дальше пошел медленнее, выбирая, куда поставить ногу.
Меня по-прежнему трясло от пережитого, мысль о том, что я находился в шаге от смерти, заставляла ежиться и оглядываться, словно очередной камень мог упасть из чистого неба.
Брат Пон, увидев меня, тяжело дышащего и наверняка бледного как полотно, не показал удивления.
– Давай присядь, успокой дыхание, – велел он. – Потом решим, что делать.
Я протестующе замотал головой, указал на рот, намекая, что хочу говорить.
– Вот уж нет, – сказал монах непреклонно. – Дать тебе право слова сейчас? И зачем? Чтобы услышать кучу глупостей?
Я гневно засопел, но послушно уселся на землю и попытался отстраниться от страха и прочих эмоций: да, вот ощущение смерзшегося комка в животе, вот мысль о том, чем я мог досадить тому лохматому, удивление по поводу того, как он скинул на меня огромный валун и потом исчез.
И это все не мое, это все не я.
В какой-то момент я осознал, что дышу более-менее ровно, а нервная дрожь прошла.
– Вот хорошо, – одобрил брат Пон. – Теперь объясняй. Без слов.
Я возмущенно посмотрел на него и пошевелил губами – как же так, почему мне нельзя говорить в тот момент, когда это больше всего на свете нужно… а к тому же я успокоился!
Ну, почти…
– Ты привык в любой затруднительной ситуации обращаться к словам, – сказал монах. – Не ты один, любой средний человек опирается на эти костыли из звуков даже когда не надо. Воспользоваться ими сейчас – значит пойти по накатанной дорожке, подпитать новой энергией тот шаблон поведения, что висит на тебе как мешок песка. Хочешь?
Нет, этого я не желал, но в то же время сомневался, что смогу рассказать о произошедшем без слов, с помощью жестов или рисуя палочкой на земле картинки. Хотя последняя идея не так уж и плоха!
Я огляделся, подхватил лежавшую неподалеку сухую ветку, провел одну линию, другую, третью. К счастью, меж камней, лежавших у входа в нашу пещеру, нашелся участок достаточно мягкой почвы.
– Не зря я тогда тебя с бхавачакрой мучил! – заявил брат Пон со смехом. – Понравилось!
Скалу я изобразил без особых проблем, как и уступ, и стоящего на нем лохматого человечка. Нарисовав второго, у подножия, я указал на него, а затем выразительно ткнул пальцем себе в грудь.
– Понятно, это ты, – глаза монаха искрились весельем. – А вверху… Ага, волосы… Один из наших хозяев?
Валун я поместил в воздухе, рядом с уступом, потом обозначил от него стрелку вниз и закрылся руками, выпучил глаза, изображая ужас, что охватил меня в момент падения камня.
– То есть он сбросил на тебя эту штуку? – спросил брат Пон. – И не попал?
Я неистово закивал.
– Конечно, нам здесь далеко не все рады, – тут монах задумчиво огладил подбородок. – Но чтобы сделать вот такое, кто-то из местных должен был совсем выжить из ума, ведь они все до единого привержены ахимсе, ненасилию, по крайней мере на словах.
Я развел руками, потом показал на брата Пона и себя и изобразил шагающего человечка.
– Ты намекаешь, что нам пора покинуть это гостеприимное место? – уточнил он.
И вновь я затряс головой так, что заболела шея.
Желание закончить это утомительное путешествие, вернуться хотя бы в Таиланд, хоть и ослабело, но не умерло совсем.
– Увы, не пора. Да и уйти, оставив позади такую эмоциональную завязку, нельзя. Смотри, с одной стороны, то, что произошло сегодня, – это очередное напоминание о смерти, о том, что она рядом и на пустяки нет времени. С другой – это новое проявление ненависти к живым существам, все так же продолжающей отравлять твое сознание.
Я поморщился и отвел взгляд: что есть, то есть, не самые доброжелательные мысли по отношению к нашим хозяевам посещали меня вчера и сегодня не один раз, и не два, и даже не десять.
– Пока ты от нее не избавишься, нечто подобное будет иногда происходить, – проговорил брат Пон. – А чтобы ты чувствовал себя комфортнее, вспомни, как ты обходился с собаками у вата Тхам Пу.
На окраине ближней к храму деревни жила свора, относившаяся ко мне очень враждебно, и для того чтобы справиться с этой проблемой, мне пришлось освоить изощренную технику переключения восприятия – когда рычащее и лающее животное воспринимается не как единый объект, а как набор не связанных друг с другом частей.
Трудно ненавидеть кусок пыльной черной шкуры, хвост, желтые когти, обтрепанные уши.
– Вижу, что помнишь, – монах, как обычно, легко читал мои мысли. – Используй. Разложи каждого из наших хозяев на составляющие, и тогда ни один из них не вызовет у тебя даже раздражения.
Возможность попрактиковаться представилась вечером, когда состоялись очередные посиделки у костра. Сначала я попытался, разглядывая аскетов, определить, кто именно хотел сегодня прибить меня, но быстро устыдился и отставил этот замысел в сторонку – какая разница, если корень проблемы внутри меня?
Тут как раз один из них, тот, что с железным трезубцем на шее, подсел к брату Пону и затеял беседу.
Я ощущал запах его пота, крепкий, ядреный, видел темную гладкую кожу, покрытую рисунком из серых и алых полос, большие глаза, слышал голос, удивительно низкий и мощный для человека не самых выдающихся размеров, и пытался разделить все это, не сводить к единому образу.
Сначала дело не шло совсем, что-то мешало, может быть, воспоминание об утреннем инциденте.
Но затем будто нечто щелкнуло внутри, и я понял, что все, больше не воспринимаю человека… Да, доносятся какие-то звуки, имеется комплект объектов разного цвета и формы, но они не создают единого целого…
А значит, и не вызывают эмоций, вообще никаких – ни неприязни, ни тем более ненависти.
И в этом состоянии я сумел продержаться весь вечер.
Бусины на четкахЖесткое самоограничение в чем-то ничуть не лучше, чем потакание собственным слабостям.
Аскетизм точно так же базируется на страстях и влечениях и в этом плане мало отличается от обжорства или пьянства, разве что может стать источником гордыни для того, кто ему предается. Когда мы показательно лишаем себя чего-либо, возникает ощущение, что совершаем нечто важное, настоящий шаг на пути развития, на самом же деле лишь меняем один эмоциональный шаблон на другой.
В отношении к телу лучше исповедовать срединный путь, лежащий между двумя крайностями: заботиться в достаточной степени, чтобы требования организма не отвлекали, но не превращать заботу в самоцель.
* * *Третий этап «установления в памяти» начинается после того, как хорошо усвоены первые два.
Для начала нужно позволить своему разуму сосредоточиться на объектах внешнего мира, пусть поток мыслей течет от одного к другому свободным образом, как ему захочется. При этом нужно, как обычно, наблюдать за тем, как функционирует сознание в этом состоянии.
