Нина Георге - Лавандовая комната
Заметив автостоянку перед пляжем, Жан спонтанно покинул неторопливо текущий поток машин. Он проголодался.
Маленький городишко, состоящий из старинных обветренных вилл и новых, трезво-функциональных зданий отелей, кишел отдыхающими. Они гуляли по набережной и по самому берегу, обедали в ресторанах и бистро, широко распахнувших свои окна к морю.
У берега, прямо в воде, несколько дочерна загорелых мальчишек играли во фрисби. А дальше, за линией желтых буев, напротив маяка, плясали на воде учебные одноместные парусные яхты.
Жан устроился у стойки пляжного бистро «Экватор», в двух метрах от песка и в десяти от моря. Большие голубые солнечные тенты колыхались на ветру над блестящими столиками, жмущимися друг к другу, как всегда в разгар сезона, когда на пляжах яблоку негде упасть. Жану досталось довольно удобное место, некое подобие отдельной ложи.
С аппетитом уплетая горячие, дымящиеся мидии в сливочном соусе, поданные в высоком черном горшочке, и запивая их водой и терпким белым вином «Бандоль», он не сводил глаз с моря.
Оно было голубым в предвечернем солнечном свете. Потом закат окрасил его густой бирюзой. Песок из светло-белокурого льна превратился в темный, а потом в черепично-красный. Женщины, проходившие мимо, становились все возбужденней, юбки их все короче, смех все предвкушающе-радостней.
На пристани устроили дискотеку под открытым небом, и туда спешили группки молодежи в тонких платьицах или коротких джинсах и футболках, оттенявших их загорелые блестящие плечи.
Эгаре смотрел вслед этим девушкам и юношам. В их манере ходить – быстро, слегка подавшись вперед – он узнавал неутолимую жажду юности испытать что-нибудь новое. Скорее туда, где ждут приключения. Эротические приключения! Смех, свобода, танцы до утра, босиком на холодном морском песке, с разгорающимся огнем где-то внизу живота. И поцелуи, которые остаются в памяти навсегда.
Сен-Сир и Ле-Лек с заходом солнца слились в одной сплошной вечеринке.
Ночная жизнь юга. Компенсация за дневной зной, от которого кровь в жилах превращается в тяжелую густую ртуть.
Усыпанный домами и утопающий в пиниях отвесный берег слева от Жана горел рыже-золотистым маревом, вдали оранжево-голубой тесьмой врезался в небо горизонт. Море тяжело дышало сладковато-солоноватой свежестью.
Когда Жан доел мидии и принялся выскребать из горшочка остатки пряного сливочного соуса с привкусом морской воды, море, небо и земля на несколько мгновений погрузились в одну и ту же сизо-серую синеву, окрасившую воздух, вино в бокале Эгаре, белые стены и набережную в холодные тона, а людей превратившую в говорящие каменные скульптуры.
Белокурый парень, словно сошедший с рекламы серфинга, убрал со столика грязную посуду и привычным жестом поставил перед Жаном мисочку с теплой водой для мытья рук.
– Десерта не желаем?
Его слова прозвучали вполне дружелюбно, но в них нетрудно было расслышать и другое: «Если нет, то – до свидания! Мы этот столик можем оприходовать еще как минимум два раза».
Но Эгаре, несмотря на это, чувствовал себя превосходно. Он наелся и напился моря, о чем уже давно мечтал. К тому же внутренняя дрожь немного улеглась.
Он оставил недопитым вино, бросил на блюдце со счетом банкноту, пошел к своему пятнистому «рено» и опять поехал вдоль побережья.
Когда море скрылось из виду, он упрямо повернул на следующем перекрестке направо и съехал с автомагистрали. Вскоре море вновь замерцало в лунном свете между пиниями, кипарисами, искривленными ветром соснами, домами, отелями и виллами. Он ехал по пустым улочкам какого-то необыкновенно красивого городка. Роскошные разноцветные виллы. Он не знал, что это за городок, но точно знал, что был бы рад проснуться здесь завтра утром и купаться в море. Пора было озаботиться поисками пансиона или хотя бы подходящего места на берегу, где можно было бы развести костер и переночевать под открытым небом.
Когда он ехал вниз по бульвару Фредерика Мистраля, машина вдруг начала издавать какие-то странные, свистящие звуки – «вуй-й-и-и», – потом раздался громкий хлопок, мотор закашлялся и заглох. Эгаре едва успел, воспользовавшись последними остатками инерции, направить машину на обочину.
Здесь старый «рено» и испустил дух. Он даже отказался издавать характерный электронный щелчок, когда Эгаре поворачивал ключ в замке зажигания. Он явно тоже твердо решил остаться здесь.
Мсье Эгаре вылез из машины и осмотрелся.
Внизу он обнаружил маленькую бухту, над которой громоздились виллы и пансионы, растянувшиеся на полкилометра к центру городка. Над водой мерцал оранжево-голубой свет. Эгаре взял из машины дорожную сумку и пошел к берегу.
В воздухе был разлит живительный покой. Никаких дискотек. Никаких машин. Даже море здесь дышало тише.
Минут через десять, пройдя мимо старых маленьких вилл с цветущими садами и выйдя к странной четырехугольной сторожевой башне, вокруг которой более ста лет назад выстроили отель, он вдруг понял, куда попал.
Это же надо – не куда-нибудь, а именно сюда! А впрочем, в этом была определенная логика.
Он благоговейно приблизился к пристани, закрыл глаза, чтобы лучше прочувствовать этот запах. Соль. Морская даль. Рыба.
Он открыл глаза. Старая рыбацкая гавань. Десятки цветных маленьких суденышек, покачивающихся на темно-синей шелковой воде. Дальше на рейде – ослепительно-белые яхты. Дома – не выше пяти этажей – выкрашены в пастельные тона.
Та самая, старая рыбацкая деревушка. Днем залитая солнечным сиянием, в котором все краски горят еще ярче, ночью под пологом звездного неба, а вечерами – утопающая в мягком розовом свете старомодных фонарей. Вон там – рынок с желтыми и красными навесами под пышными платанами. Между ними – люди, умиротворенные солнцем и морем, с задумчиво-мечтательными взглядами, словно слившиеся со столиками и стульями старых баров и новых кафе.
Крохотный мир, в котором нашли приют и защиту уже немало беглецов.
Санари-сюр-Мер.
37
Катрин (фамилия знаменитого «Ле П., ну, вы знаете»)
рю Монтаньяр, 27, 75011, Париж
август, Санари-сюр-Мер
Дорогая далекая Катрин!
К этому моменту я насчитал двадцать семь оттенков моря. Сегодня оно было зеленовато-синим. Женщины в бутиках называют этот оттенок «петроль», а уж они-то знают толк в таких делах. Я называю его «влажная бирюза».
Море, Катрин, может звать. Оно может царапаться, как кошка, или бить лапой. Оно может подлизываться и ласкать тебя, оно может быть гладким зеркалом, а потом вдруг разбуяниться и начать манить серфингистов гребнями своих свирепых грохочущих волн. Оно каждый день – другое; чайки в шторм кричат, как маленькие дети, а в солнечные дни – как глашатаи красоты: «Дивно! Дивно! Дивно!» От красоты Санари можно умереть и даже не заметить этого.
Мои холостяцкие будни в belle bleue, маленькой голубой комнатке у Андре в его пансионе «Бо-Сежур», кончились вскоре после четырнадцатого июля. Мне больше не надо складывать свою одежду в наволочки и нести мадам Полин с выражением любящего зятя на лице или в автоматическую прачечную в торговом центре в Си-Фур-Ле-Пляж. У меня теперь есть стиральная машина. В книжном магазине была получка, ММ (Мину Монфрер), владелица книжного магазина и главный книготорговец города, мной довольна. Я ей не мешаю, сказала она. Ну, не знаю… Моя первая в жизни начальница доверила мне детскую литературу, словари, энциклопедии и классику и попросила заодно создать новый отдел – литературы немецких писателей, скрывавшихся здесь от нацизма. Я делаю все, как она хочет, и мне странным образом даже приятно: не самому тащить этот воз, а быть всего лишь исполнителем.
Я подыскал подходящий дом. Для моей стиральной машины и для себя.
Он стоит на холме, над гаванью, за часовней Нотр-Дам-де-Питье, прямо перед крохотной бухтой Портиссоль, где отдыхающие лежат полотенце к полотенцу.
В Париже некоторые квартиры в старых домах больше, чем весь этот мой дом. Но зато какая красота!
Цвет его представляет собой нечто среднее между фламинго и китайским карри. Из одной комнаты видны пальма, пиния, множество цветов и задний фасад маленькой часовни, а дальше, поверх гибискусов, – море. Любимое сочетание цветов Гогена. Лиловый и «петроль». Розовый и бирюзовый. Катрин, у меня такое чувство, что я только здесь начинаю видеть.
Вместо платы за жилье, я ремонтирую этот фламингово-желтый домик. Он тоже принадлежит Андре и его жене Полин. У них самих нет ни времени, ни детей, которых они могли бы напрячь. Летом их пансион «Бо-Сежур», на девять номеров, всегда забит до отказа.
Мне теперь не хватает голубой комнаты, № 3, во втором этаже, звонкого, раскатистого голоса Андре, его завтраков, его тихого заднего дворика под сенью зеленой листвы. В Андре есть что-то от моего отца. Он готовит для гостей пансиона, Полин развлекает их, раскладывает пасьянс или, по желанию дам, гадает на картах Таро. Чаще всего я вижу ее сидящей за пластмассовым столиком с картами и сигаретой. Она предлагала и мне свои услуги в качестве гадалки. Может, и вправду попробовать?
