Карлос Оливейра - Современная португальская повесть
— Как топлю зимой?.. Да нажгу углей и ставлю в комнате жаровню, вот здесь, чтоб нам не замерзнуть. А еще от керосинки тепло идет.
— Что ж, от нее, конечно, теплее.
— Плохо вот, когда дом заливает водой, она течет сюда из-под вон той задней стены, а потом течет по всему дому…
— Должно быть, изрядно натекает, тут у вас никакой гидроизоляции.
— Да уж конечно. В кухне прямо через порог течет, портьера все время мокрая.
— А если еще и холода наступят… Сейчас-то ничего, а вот в декабре, январе да феврале…
— Да, сейчас ничего. А когда холодно, то не дай бог! Я тут уж стены картоном обила.
— Это все же немного утепляет.
— Многие здесь фанерой обшивают, а мне на фанеру никак не заработать, я уж хоть картоном.
— Значит, в некоторых домах стены обшиты фанерой?
— Ну да, сплошь обшиты. Вот хотя бы там, напротив, где телефон…
— Да-да, у вас здесь есть телефон…
— Прямо напротив.
— Соседям удалось, значит, телефон поставить.
— Поставили.
— А что, их дом какой-нибудь особенный?
— Такая же лачуга. Да вы и сами видите, вот он перед вами.
— И как же это соседу удалось? Подал заявление, наверное?
— Подал. Да еще попросил кого следует. Вот ему и поставили.
— Это единственный телефон в квартале?
— Нет, еще есть, у некоторых. У железнодорожника есть телефон.
— Ну а машины, должно быть, здесь редкость? Я хочу сказать, что автомобилей в вашем квартале, видно, мало, так ведь?
— Да есть кое у кого. В том конце, что к лесу, у двоих-троих, и у одного внизу, хотя нет, у двоих: у того, что живет у фонтана, и еще за холмом.
— Немного.
— Мы-то и кто поблизости живет о машинах и не мечтаем…
— Скажите, сеньора, радио — ваше единственное развлечение?
— Так оно и есть, только этот чертов ящик малость испортился, пока по нему не стукнешь, молчит. (Смеется.)
— А кино? В кино ходите?
— Куда мне! Вы, верно, будете смеяться, но за двадцать лет, что живу здесь, я в кино ходила два раза.
— А в театр?
— Какой там театр! Бывает, телевизор пойду посмотрю, да и то муж ругается.
— А где же тут телевизор?
— Здесь рядом, у соседки.
— Как же ей удалось приобрести телевизор?
— Да у нее такой… на батарейках, с антенной в комнате.
— А муж ее чем занимается?
— Плотник он. Работает за границей.
— Понятно. Видно, присылает ей деньги, вот…
— Пока еще ничего не прислал.
— Нет? Значит, и здесь неплохо зарабатывал, плотники везде нужны.
— Они никогда не нуждались. Ездили, куда хотели, и к себе в деревню тоже.
— Они, верно, с севера?
— Да, из Миранделы. Будь у меня клочок земли, стала бы я тут торчать, да ни за что на свете!
— А вы откуда родом? Из Траз-оз-Монтес?
— Я из Сан-Мартиньо-де-Анта в Траз-оз-Монтес.
— Где же ваша деревня расположена?
— Между… ну, недалеко от Саброзы. Это наш округ.
— А-а, понятно…
— От Саброзы мы — в сторону Пиньона. Невестка моя из Брагансы, та, что во Франции, а та, что здесь, — из Миранделы.
— Скажите, а книги вы иногда читаете?
— Я не умею читать. Мне сын читает.
— Вот оно что! А газеты он вам читает?
— Никогда, только «Боло»[113].
— Но вы, конечно, слушаете последние новости по радио?
— Только по радио я и узнаю, что делается на свете, больше неоткуда. Муж у меня из Порто, ему только Порто и интересно.
— Это естественно…
— Известное дело. Если купит газету, так только чтобы прочесть, как там дела у команды «Порто».
— Он ходит на стадион по воскресеньям?
— Кто? Сын или муж?
— Ваш муж.
— Да нет. Разве что раз в год. Как пойдет в Баррейро направить пробойник, зайдет в Кампо-де-Арройос, там рядом, а так все дома сидит, бедняга.
— Вы сказали «направить»? Что направить?
— Ну, когда песет свой инструмент к кузнецу в Поте-де-Агуа, а там рядом Кампо-де-Арройос, вот он там и смотрит футбол. А так чтоб из дома пойти — нет.
— Вы хотите сказать, что и воскресные дни он проводит дома?
— Да, никуда не уходит. Придет от кузнеца, завалится на кровать и задает храпака. А вот и он, принес наконец продукты.
Муж.
— Добрый день… Не беспокойтесь, пожалуйста, я не из префектуры, хочу только поговорить по душам о вашем житье-бытье. (Хозяйка дома знакомит нас друг с другом.)
— Да наша нищета вся тут, у вас на виду. И сын мой болеет потому, что кругом гниль и дерьмо.
— Ваша жена уже рассказала.
— Мы думаем, что больше не из-за чего.
— Тут от одной вони… Когда я пришел сюда тринадцать лет тому назад, мне отвели участок. Здесь уже стояло с десяток домов, мне указали место, и безобразия такого тут еще не было. Не знаю, то ли из-за моей болезни, то ли из-за болезни сына, только мне все это осточертело. Надо что-то делать, идти с жалобой или еще что, я же не бродяга какой-нибудь, я плачу за аренду, а жить здесь сил нет. Просто стыд и позор! Во все щели снаружи прет дерьмо! А ведь тут есть люди, у которых и на выпивку всегда найдется, средства позволяют, они прекрасно могли бы купить себе участок и построить дом, а вот им-то префектура и предоставляет жилье, иначе бы зачем этим сеньорам здесь селиться. Беднякам это жилье выходит боком, поверьте моему слову. Если уж начнется зараза, так тут у нас…
— Может, холера?..
— Как знать, я уж говорил священнику в нашей церкви… Не раз и не два… А тот мне: «Нет, наша беда в нас самих…» И в самом деле, как тут не родиться болезням! А виноваты те, кто допускает, чтобы мы вот так жили, в грязи и бедности. Не затыкай мне рот, жена! У меня это все накипело.
— Да хоть не ори ты так!
— Они-то мне ничего на это ответить не смогли. В том-то и штука! Ну, пусть наша зараза идет и к ним, в богатые кварталы, но там ей и крышка, ее там десять раз протравят и прочистят! И я, слава богу, сообразил, что сказать: «Это не так, сеньор!», а потом вежливо, честь по чести говорю: «Разрешите?» — «Просим, ваше слово, сеньор!» Я им все и выложил как есть.
— Неужто все?
— А как же! Без этого я бы и участка не получит, а потом я еще сочинил заявление, чтобы мне дали домик, а то этот шалаш, того и гляди, обвалится.
— Правильно…
— Префект позвонил в Пальяван, а там ему сказали, что домов третьей категории нет.
— Они строят только доходные дома, чтоб получать пять — семь конто, им-то дешевые дома не нужны.
— Вы правы, но если получать полтораста эскудо в день, а за дом платить больше, так откуда брать деньги?!
— А теперь еще вот что: сносят наши дома якобы для того, чтобы построить многоэтажные дома для бедных. Черта с два! Только не для нас!
— Конечно, не для нас!
— Видел я один такой дом в Мадре-де-Деос, говорили, что, мол, для бедных (как же, держи карман!), что сеньор такой-то… Да эти богачи только на хребте бедняка и держутся, только за наш счет и жиреют, но никто об этом не говорит! Коль ты бедняк, тебя все пинают, кому не лень!
— А богачи-то… Не они ведь строят дома: не они замешивают раствор, кладут кирпичи, выводят дом под крышу… Не они роют котлован, и остальное не они делают, а все те же бедняки!
— Разве не может быть по-другому? Видно, не может. (Размышляет вслух.) Но хоть бы признали, что мы тоже имеем право отдохнуть у себя дома, чтоб дом был как у людей, заплатил деньги — и пожалуйста, мы бы хоть не так чувствовали свою нищету. А тут я и выспаться-то как следует не могу!.. Только уснешь — кап тебе на лоб! Кап… кап… кап… — и пошло, и пошло!.. Ночью и то покою нет.
— Мне приходится класть на крышу лист жести над плитой, а то заливает везде и всюду.
— Непременно подам жалобу… заявление напишу… Приходил тут санитарный надзор, да толку все равно никакого. Постановили — сыпать в канаву хлорку. Сколько денег на это ушло! Каждую неделю приходили и сыпали, сыпали… А для чего, спрашивается? Сделали бы так: река недалеко, проложили бы трубы, поставили уборные, туда никто не будет бросать мусор, иначе трубы забьешь, кто же станет бросать… А внизу стояли бы мусорные баки для всяких отходов, а так — куда их девать? Некуда. Когда десяти лет от роду я начал работать на окраине Саброзы, там и то не было такого безобразия…
— Это верно, не было.
— Если бы не лили все в канаву! Наступает вечер, и часов в десять — хоть беги из дома! Поганые ведра к вечеру полны до краев, и в десять часов… ну, в общем, сами понимаете. Мы скоро все тут передохнем от заразы!
— Так куда же их выливают?
— Да в канаву! Вот в эту самую канаву, что под дверью нашей кухни!
— В доме все провоняло, все!
* * *Команда в программе вычислительной машины содержит код операции и два адреса. В человеческом мозгу разобраться намного трудней.
Как-то зимой мне до смерти надоело разбираться в сложной паутине людских отношений, и я бежал на взморье. В это время года мне без особого труда удалось снять дом (скажем, домишко) в районе, почти не освоенном туристами, между Азеньяс-до-Мар и Магойто. С собой я набрал кучу книг для перевода. Там я, по крайней мере, был хозяином своей «антисовести». В глазах общества я выглядел дурно воспитанным. Я переживал стадию тщеславного отчуждения от человечества. Не имея состояния, расставшись с многими занятиями, где по неспособности, где из-за отвращения к бюрократизму, сдобренному тупостью, я укрылся в призрачном убежище культа моей собственной личности, как это случается со всеми неудачниками, разочарованными в жизни. Я без труда произносил: «будьте добры», «спасибо», «добрый день», «спокойной ночи», «ради бога», «пожалуйста», но этими словами мое общение с людьми и ограничивалось. По-моему, такое отношение раздражает кого угодно больше, чем откровенная враждебность.
