Музей суицида - Дорфман Ариэль
– Я почти не сплю. Я живу в Бакхерст-Хилле – знаете, на южном краю массива Эппинг-Форест, в доме, который я купил для них много лет назад. Ханна уговорила отца принять этот подарок при выходе на пенсию, потому что хотела быть ближе к природе, жить в покое в старости. Только сама природа лишает ее спокойствия и тишины. Каждое утро перед самым восходом сюда прилетает дятел и долбит деревянную обшивку дома. А у дома исключительная акустика: необработанный кедр. Хулиганит большой пестрый дятел, самец: это видно по черно-белому оперению и красной шапочке. Он расклевывает дырки, чтобы запасти на зиму орехи и прочее – насекомых, дохлых червяков, личинок, гусениц… Будит меня, когда я только-только начинаю засыпать: я постоянно на нервах жду это его тук-тук-тук. И если бы это только я, но и Ханна: это упорное утреннее нападение ужасно ее угнетает. Как несправедливо, что такой, как она, приходится… И так поздно осенью – почти неслыханно. Как будто этого дятла прислали какие-то силы ада, чтобы издеваться над ней, насмехаться над ее трудами по охране птиц.
– Но вы же так много знаете о дятлах. Вы должны были бы придумать, как…
– Я все перепробовал. Опрыскивал репеллентом, забивал пеной те места, которые он расклевал… Но он просто перелетает на другой кусок дома – который, честно, пришел в упадок: рамы и обшивка подгнили. Надо было бы разгладить всю внешнюю часть, чтобы не за что было цепляться, но ремонт… Будет шумно как минимум неделю, так что такое решение нарушит покой даже больше, чем сама птица.
– И его нельзя спугнуть? Бросать камни, как предупреждение…
– А если я в него попаду? Я не могу рисковать и травмировать птицу. Я ходил в лес, хотел найти его гнездо… Знаете, в лес с упавшими деревьями, как я вам рассказывал. Хотел ему спеть, попросить по-хорошему, вот какой я псих, но не помогло. Пытаться согнать дятла с места, где он нашел свою пару, занял территорию, – это все равно что попытаться прервать у людей акт близости в момент оргазма. И это еще не все: слетки наверняка уже раскапывают себе дупло поблизости, они скоро тоже начнут долбить… Но, конечно, они имеют полное право бороться с безрассудными людьми, уменьшившими место их обитания. Немного утешает то, что их упорное присутствие может быть тревожным сигналом об изменении климата. Предсказывают будущее, как в те времена, когда этим птицам как мелким божкам поклонялись английские фермеры. Но тем не менее должен признаться, что я полон – назову это как есть – полон ярости. Он превращает последние дни Ханны в кошмар. Кошмар для всех нас.
Мне стало его ужасно жалко. Бедняга Орта! Только этого ему и не хватало: чтобы его мучила его любимая птица и… бедняга Орта? Если подумать, у меня нет возможности определить, существует ли вообще это надоедливое пернатое. Я вполне мог допустить, что Орта способен давить на жалость. Как обычно, когда что-то было связано с ним или с Пилар, сложно было определить, чему можно верить. Называть это кошмаром было немного чересчур.
Я позволил ноткам раздражения проявиться в словах прощания:
– Ну что ж, хорошо хоть, что Пилар уже возвращается. Пусть лучше будет с вами в Лондоне, чем шпионит за нами в Чили.
И на этом я поставил точку – на нем, на дятле, на этом выматывающем дне.
И только готовясь ко сну, я обнаружил у себя в портфеле манифест Абеля и маленький резной кулак с винтовкой. Устало запихивая их в нижний ящик тумбочки, я пообещал себе в ближайшее время выполнить это поручение. Однако мое внимание поглотили другие вещи.
Почти сразу же – два рок-концерта, организованные «Амнистией» на Национальном стадионе в честь нашей новой демократии, ликующая демонстрация среднего пальца Пиночету: восемьдесят тысяч чилийцев, отмечающих свою свободу на том самом месте, где двадцатью годами раньше воздух наполняли крики пытаемых, залпы расстрельных команд. Для меня это стало не просто еще одним утверждением того, что стадион стал местом надежды и музыки, – это дало мне возможность (всей нашей семье дали пропуск за кулисы) снова увидеться с певцами, чьи интересы я отстаивал в течение многих лет: Питера Габриэля, Стинга, Рубена Бладеса, – которые тепло меня приняли в свою компанию. Главным там был Джексон Браун, единственная звезда из этой группы, с которым мы по-настоящему подружились, – до такой степени, что после отъезда всех остальных он решил задержаться на неделю в нашем доме в Сантьяго.
Принимая его, я получил новые впечатления о том кривом и ненормальном переходном периоде, в котором мы жили.
Прежде всего, присутствие Джексона позволило нам почувствовать, каково на самом деле быть объектами слежки бывших агентов тайной полиции Пиночета. Когда я заехал за ним в отель, то заметил, что мою машину преследует обтекаемый черный «шевроле» с тонированными стеклами. Я сказал об этом Джексону – выразил надежду, что он не навлечет на себя опасность, гостя у нас, – а он нервно засмеялся: «Все наоборот – вы под защитой, пока я с вами». Эти люди – и те, кто их сменял каждые двенадцать часов, – тайные агенты во времена диктатуры, теперь работали в охранном агентстве, которому «Амнистия» поручила обеспечивать безопасность выступавших. Пока их контракт не закончится через три дня, эти бывшие полицейские, палачи, убийцы будут постоянно за ним приглядывать. Его просьбу освободить их от этих обязанностей отвергли: если с ним что-то случится, их репутация пострадает.
Уникальная ситуация: нас охраняли наши враги – преступники, которые вместо того, чтобы безуспешно прятаться, как это пыталась делать Пилар, демонстрировали всем, кто мог бы пожелать навредить мистеру Брауну, что он неприкасаем. Уникальная тем более, что Джексон громко заявлял – и здесь, в Чили, и за границей – о необходимости судебного преследования таких бандитов, как они. Забавно, что в течение нескольких дней они защищали дом женщины, которая с радостью отправила бы их на расстрел, но при этом – ох уж эти парадоксы людских сердец! – посылала меня к ним каждое утро с горячим кофе и кексом, потому что они замерзли и проголодались на ночном дежурстве у дома. Однако мы не верили, что это нам помогло бы, если бы мы оказались в каком-то подвале и кто-то из них направлялся к нам со скальпелем в руке.
Странность всей этой ситуации еще усилилась, когда у нас произошло небольшое ЧП. Вся наша семья с Джексоном отправилась в Вальпараисо (отель «Кап Дукал» на ночь, но никакой Жаклин Пиночет) и безнадежно заплутала, свернув не туда на сельской дороге, намереваясь попасть на Исла-Негра и к дому Неруды у моря. И, вполне естественно, подъехала к нашим сопровождающим попросить о содействии.
Они понятия не имели, как туда попасть, их рации не работали… Они смущенно смотрели на нашу карту, а потом на свою, так и не сняв темные очки, – возможно, опасаясь, что это скажется на их «репутации». Оставалось только надеяться, что они останутся столь же некомпетентными, если Пиночет исполнит свою угрозу вернуться и призовет их обратно на службу. Как бы то ни было, я испытал немалое облегчение, когда однажды утром вышел с кофе и кексом и обнаружил, что наше беспомощные растяпы исчезли: срок контракта истек.
Эти бывшие тайные агенты были не единственными, кто знал о том, что Джексон гостит у нас дома. Некоторые самые известные представители чилийской элиты – те, кто заполнял страницы светской хроники своими крестинами, коктейльными вечеринками и приемами, – также об этом прослышали, и через считаные часы после его приезда, когда он сел учить Хоакина гитарным аккордам, телефон начал звонить и были сделаны первые приглашения, в основном как раз теми возвращенцами, кто не отвечал на мои звонки. Не хотим ли мы с Анхеликой присоединиться к небольшой группе друзей за ужином и, возможно, взять с собой мистера Брауна? Они слышали, что его подруга, Дэрил Ханна, тоже с ним… На самом деле она была в Бразилии, где снимались «Игры в полях Господних», но я им об этом не говорил: пусть томятся по тому, что упустили. Может, мне удастся им внушить, что Стинг тоже у нас гостит. Самую нелепую просьбу высказал некий актер, чья труппа держалась на плаву во времена диктатуры благодаря тем средствам, которые я выпросил для них у одного голландского фонда. Он незадолго до этого нацарапал на невскрытом конверте, содержавшем пьесу, которую я ему отправил: «Не для нас». Об этом хамстве не упоминалось, когда он позвонил, распинаясь, какая это будет честь, если мы сможем прийти на шикарный бранч: он гарантирует, что Джексон Браун и Дэрил Ханна отведают истинного чилийского гостеприимства, – и пробормотал, что министр Корреа дал понять, что может заглянуть поздороваться.
