Музей суицида - Дорфман Ариэль

– В какой-то момент, да. Но сейчас у меня масса дел, приглашение на литературный фестиваль в Вальдивии и… Но, конечно, я постараюсь…

– Отлично. И тогда кое-что для меня сделаешь. Принесешь наше прошение, написанный нами манифест с требованием свободы для всех политзаключенных. Просто оставишь его там, рядом с мавзолеем, чтобы он знал, наш президент. И посетители – они могли бы его прочитать. – Он вручил мне лист бумаги. – Тебя не станут обыскивать на выходе, Кастильо слишком тебя уважает. И еще… отнеси Чичо вот это.

Он залез к себе в карман и вынул маленький темный предмет, который вручил мне. Абель любовно и умело вырезал из куска дерева мускулистую руку, которая вздымалась вверх, зажимая в кулаке винтовку.

– Это – часть шахматного набора, – сказал он. – Я его почти закончил. Может, в следующий твой визит мы сможем сыграть партию. Это конь. У меня их уже четыре, а это лишний, он для Альенде. Он любил шахматы, он поймет. Ты сделаешь это для меня? Сходишь вместо меня на центральное кладбище? Не только от моего имени, но еще и от Клаудио Химено: никогда его не забуду, мы с тобой с ним в один день познакомились, когда начались занятия по социологии. Кто еще помнит его вот так – когда мы были такими молодыми, такими новенькими? Ты сходишь, Ариэль? Ради меня, ради Чичо, ради Клаудио?

Меня тронул его жаркий голос, та невинность, которую он не потерял, которую не до конца замарало все то, что он сделал – что с ним сделали.

– Конечно, схожу.

– До того, как поедешь в Вальдивию?

– Знаешь – пойду прямо сейчас. Анхелика тут неподалеку меня ждет, и нам можно не торопиться домой до того, как наш сын – Хоакин, младший, ты его не видел – вернется из школы. Анхелика не любит кладбища, она не ходила на похороны Альенде, но, возможно, на этот раз сделает исключение.

Так что я пошел забрать Анхелику из кафе «Версаль», мы сразу же…

А вдруг ее там не будет? Вдруг ее заметил тот, кто за мной следил, вдруг он напал на нее, вдруг ее брат не смог ее защитить, вдруг случилось что-то ужасное, вдруг…

Я почувствовал невероятное облегчение, когда разглядел ее через двери кафе, ее распущенные волосы и гибкую фигурку: вот она, моя любимая, цела и невредима, за столиком в темном углу.

Но не одна. Несмотря на плохое освещение, я смог заметить, что с ней кто-то сидит – кажется, женщина: волосы длинные, черные, блестящие. Анхелика приветственно махнула мне, как только я вошел в кафе, а женщина обернулась ко мне, отреагировав на ее жест.

Это была Пилар Сантана.

16

Анхелика встретила мое приближение улыбкой.

– Представления не нужны, да, Ариэль? Я застукала Пилар у тюрьмы и предложила отложить объяснения до твоего прихода в кафе, где мы приятно поговорили о самых разных вещах. Женские разговоры. Мы обе считаем, что взрослые мужчины похожи на мальчишек. Сойдемся ли мы в мнениях относительно оправданности ее действий в Сантьяго – пока неясно.

Я слушал со все нарастающей яростью.

– Оправданность… Господи, она за нами шпионила!.. Пилар, какого дьявола вы здесь делаете? Как Джозеф мог такое разрешить?

– Он не знает.

– Вы никогда не стали бы делать ничего, на что он не подписался бы, он…

Анхелика решила вмешаться:

– Милый, если ты успокоишься, то, может, наша приятельница даст полное объяснение.

Она была права. Возмущение контрпродуктивно. Я сел и заказал себе апельсиновый сок.

– Ну вот, – сказала Пилар, с благодарностью посмотрев на свою неожиданную союзницу. – Я прилетела в Чили неделю назад, чтобы завершить покупку земли в Патагонии под природный заповедник: сотни тысяч акров, принадлежащих предпринимателям из правого крыла. Единственный способ помешать им вырубать древние деревья и бурить скважины в поисках нефти. Орта договорился, что его прикрытием станет хорошо известный миллионер-эколог, но вынужден был назвать свое имя по финансовым причинам. Когда я встретилась с юристом, готовившим продажу, он сказал, что его клиенты признают финансовую состоятельность Орты, но сомневаются в том, что ему можно доверять, поскольку он во время своего недавнего пребывания в стране выдавал себя за голландского журналиста – некоего Рональда, или Дональда, или Роландо Карлсона. Никаких возражений: пусть хоть матерью Терезой прикидывается, но тревожит то, что он заговаривал с самыми разными людьми насчет Альенде и цитировал странные фразы из истории и литературы. Какие у них гарантии, что Орта не раскроет их имена: ведь такова была договоренность в этот сложный момент, когда левацкие фанатики целятся в таких, как они. А он общается с известным смутьяном и горлопаном-писателем. И тут он назвал вас, Ариэль. Когда я заверила юриста, что вы понятия не имеете об этих переговорах, он предупредил меня, что с его клиентами шутки плохи. Я спросила, не считать ли это угрозой, и он быстро сдал назад: нисколько, его клиенты – законопослушные бизнесмены, они не прибегают к угрозам. Когда я рассказала об этом Джозефу, он сказал, чтобы я не тревожилась: это пустые угрозы, типичные для богачей, которые за годы Пиночета привыкли получать все, чего им захочется.

Я сказал:

– Но он был встревожен. Намекнул, чтобы я был особенно осторожен.

– Наверное, случайно вырвалось. Он очень тепло относится к вам с Анхеликой, и особенно к Хоакину, и ни за что не захочет снова быть виноватым в том, что с его дорогими людьми что-то случилось. Так что я подумала: у меня есть свободное время, я должна убедиться, что за вами никто не следит, Ариэль. Я проверяла пару-тройку раз до сегодняшнего дня – и рада подтвердить, что Джозеф был прав. К этому моменту я уже заметила бы за вами слежку, так что мы можем быть уверены в том, что вы вне опасности. Завтра я подпишу все бумаги и улечу, а вы сможете продолжить свое расследование. Так что все хорошо, разве нет?

Она жизнерадостно улыбнулась. Ее нахальство меня возмутило.

– Все хорошо? Неужели вы так давно живете вне Чили, что не понимаете, насколько легко снова возникнуть страхам? Забудем про то, что шпионить за нами было грубо и жестоко, забудем о бессонных ночах из-за чувства незащищенности… – Я поймал на себе взгляд Анхелики: «какие еще бессонные ночи, Ариэль?», но не остановился, намереваясь преувеличить следствия поведения Пилар, – забудем все это. Вы приехали в Чили, по вашему утверждению, подписать контракт. Ну, а Орта тоже заключил со мной контракт, и то, что вы сделали, представляет собой нарушение этого контракта. Я придерживался своих обязательств, но вы… – Анхелика знаком показала, что мне следует смягчить свою позицию, но в кои-то веки я ее не послушался. – Вы с Ортой мне не доверяете. Я отказываюсь продолжать наши отношения. Дальнейшая оплата не нужна. Просто оставьте нас в покое.

– Но Джозеф не знает, что я…

– Я вам не верю! – оборвал я ее. – У вашей версии нет независимого подтверждения. Все засекречено и «ах, это я сказать не могу» и «вот то я сказать не могу». Но к черту, я даже проверять ничего не собираюсь. Мне было гарантировано, что я смогу действовать в моем темпе, и именно это позволило мне получить важнейшую подсказку, потребовавшую огромных усилий…

– Какую подсказку?

– От меня больше информации не будет. Все кончено.

– Что мне делать? Чего вы от меня хотите? О боже, это создаст такие проблемы, Джозеф будет… Да уж, если говорить о доверии, то после всего, что он для меня сделал, сорвать его планы… Я же могу что-то…

– Правду! – потребовал я. – Скажите мне правду про то, кто вы, почему вы так вовлечены в этот проект, помогите нам снова вам доверять.

Она глубоко вздохнула:

– Это долгая история.

Анхелика протянула руку и успокаивающе погладила пальцы Пилар.

– Мы не спешим. Нам так надоело, что все везде нам лгут, что были бы рады кому-то верить, поверить вам.

– Ладно. Когда я познакомилась в Ортой в 1970 году, у меня была связь с… назовем его Рамиро. В числе того, что меня к нему привлекло, была его преданность революции, великолепное владение огнестрелом и знание военного дела. Он прошел подготовку на Кубе – подробнее не мог рассказать по соображениям безопасности. Нашим первым свиданием стал пикник в горах, и он учил меня стрелять перед тем и после того, как мы… Это было очень романтично. Почти как в кино. Рамиро не всех восхищал. Мой отец счел его безрассудным, крайним экстремистом, слишком хвастливым… Но в моем возрасте отцовский антагонизм только усилил мое увлечение. Тем не менее у нас с Рамиро произошла ссора – перед самым приездом Джозефа в Чили, – и если бы наши отношения продолжились… Но он уехал уже через неделю, а я помирилась с моим любовником, и мы тут же поженились. Очень скоро я поняла, что это было ошибкой. Он распускал руки, слишком много пил – но его революционный пыл захватывал, мужественность завораживала. Он был связан с самым радикальным крылом социалистической партии, был сторонником вооруженной революции, считал Альенде реформистской марионеткой, обреченной на провал. Я была с ним не согласна, но ценила его готовность таскать меня с собой по его многочисленным делам. Мне льстило внимание, я отрастила волосы, носила пончо, говорила, что я – дочь испанского республиканца и что на этот раз мы не позволим фашистам растоптать наши надежды. Рамиро это нравилось: я была статусной женой.