Олег Зоин - Вчера
Командир дружины раздал красные нарукавные повязки, проинструктировал новичков, кто, как, где и на каком участке проспекта должен патрулировать, и дружинники парами через бурлящее молодежью фойе начали выбираться на улицу.
Сенька вызвался идти с Евстафьевым, который неугомонно бурчал что–то вроде «Зачем мне эта канитель?..» и тому подобное. По небольшому местному Бродвею от аптеки до ресторана фланировали воркующие парочки, бесшабашные компании пестро одетых чуваков и превосходных чувих.
— Бей стиляг, спасай Россию! — проходя мимо патруля, подкусил какой–то веселый тип.
— Взять, что ли, гада?.. — предложил Евстафьев, но гад ухмыльнулся и, больше ничем не нарушая порядок социалистического общежития, нырнул на всякий случай в толчею. Некоторые прохожие, завидев повязки на рукавах Сеньки и Евстафьева, подчеркнуто брезгливо отворачивались, не решаясь чистосердечно выматерить, некоторые вроде бы одобрительно подмаргивали, а один старичок, подпирая скрюченной спиной стену аптеки, что–то прошамкал невразумительное. Но по тому, как важно поднял он обкуренный большой палец, нельзя было не сообразить, что он прошептал поддерживающе: — Правильно, на большой затеяли… Порядок, он — дело общее…
Вполне освоив Бродвей, по которому ещё вчера они прошвыривались безучастными рядовыми гражданами, ребята решили было зайти в «Кулинарию» выпить кофейку или минералки.
Однако народ у аптеки беспокойно зашевелился, и из быстро распухавшей толпы затреньчал свисток. А ведь за аптекой начиналась зона Гущина и Глюева.
Услышав свисток, Сенька и Евстафьев, стыдясь побежать, быстро пошли к месту возможного происшествия.
— Напрасно спешим, — хныкал Вовка, — там Глюев уже без нас десятка два шпаны успел скрутить. Ты же знаешь, мой тёзка — здоровый лоб, здоровее не придумаешь…
Сенька вспомнил как исповедывался ему Глюев на рыбалке и ничего не ответил Евстафьеву.
— Дорогу ассенизаторам! — брезгливо приветствовал их какой–то смурной, до крайности плюгавый соплячок из числа тех, что воображают себя продрогшими фиалками на смердюче унавоженной грядке жизни. Евстафьев сжал кулаки и двинулся на смурного со словами:
— В лоб тебя, придурка, хряснуть или просто по морде?..
Сенька удержал его руку. Нигилист ретировался, едва слышно изрыгая забористые матюки. Народ немного раздался, и патрульные увидели Гущина и Глюева, склонившихся над нарушителем. Ребята пытались поднять с земли яростно отбивавшегося гражданина в коричневом, теперь основательно перепачканном пылью демисезонном полупальто.
— Нате вот шарфик на вашего алкоголика! — протянула полосатый шарф высокая глазастая и приятно грудастая девушка, тронув Сеньку за рукав.
— Ну, почему же моего? — хотел было откреститься Сенька, но шарф показался ему невероятно знакомым. Пригнувшись и заглянув в лицо вдребезги пьяного буяна, он с отвращением узнал в нём соседа по дому Игоря.
— Ну довольно с ним чичкаться, — объявил Гущин, — останавливайте любой грузовик, отправим в вытрезвитель.
— Я человек, — хорохорился, размазывая слезы, Игорь, — и ничто, запомните, ничто человеческое мне не чуждо! Вот! Или, если желаете, по–латыни: Homo sum et nihil humanum… Впрочем, вы все — сволочи, сброд. И не вам бухтеть по–латыни… — он крепко загнул по–русски.
— Бейте! — Вдруг он переменился в лице, наливаясь тяжелой яростью.
— Бей! Вот ты, грузин, — оклабился Игорь в сторону Сеньки. — Бей! Тебя же учили бить, что же ты, ска–ти–и-на, сачка давишь?!
Сеньке хотелось одного — чтобы Игорь его не узнал, так было почему–то стыдно.
Выручил Евстафьев, удачно тормознувший «Газон», наполовину загруженный светлыми даже в темноте головками капусты, темными конусами свёкл и невзрачно–серыми мешками с картофелем.
— Куда-а путь держим? — строго спросил молоденького шофёра дружинник при исполнении Вова Евстафьев.
— Да вот в ресторан овощи везу. В «Театральный»… — Беспрекословно ответил шоферюга и предусмотрительно потянул из бардачка пучок бумажек.
— Вот путевочка, а вот накладная на товар! Вы лучше кого другого возьмите, а то ещё капусту потопчет товарищ тот, что пьяный, — намекнул шофёр.
— Во–первых, если «товарищ тот, что пьяный», шевельнет языком, я его буряком по морде почешу, — бешено вращая глазами заверил Евстафьев, — а во–вторых, кабак подождёт. Вкидывайте клиента, ну, взяли!
И обмякшего Игоря вбросили вчетвером в кузов, куда следом примостился Глюев, а Гущин сел в кабину показать дорогу.
— Чего там! — смутился водила, — где вытрезиловка, что ли, не знаю?..
— Ну, тогда газуй! — разрешающе махнул рукой Евстафьев, перехвативший вопросительный взгляд шофера, принявшего Вову за начальника в данном происшествии. Машина тронулась, и Евстафьев с Сенькой пошли опять по Бродвею, а Вова опять начал придуриваться и хандрить:
— Ну за что мне такое наказание, пьянь всякую подбирать? Пошли бы сейчас ко мне, раздавили бы поллитра, а уж огурчики у меня, во-о! А? — Лукаво поглядел он на Сеньку.
— Брось бузить! — Отмахнулся расстроенный Сенька. Его потрясло падение Игоря, короче, ему было не до шуток.
— Ну что ты взъелся? — Беззлобно огрызнулся Евстафьев. — Ну кто тебя заставляет?.. Удивительно прямо–таки!.. А тебе кого, милашка? — Куда–то в сторону обратился Вова.
Сенька обернулся, чтобы предотвратить какую–нибудь нетактичность, сотворить которую Евстафьеву — раз плюнуть…
Он увидел улыбавшуюся Ирину, и у него тотчас отлегло от сердца.
— Мне вот этого! — Смеясь, ответила она Евстафьеву, беря Сеньку под руку. — Глаз с него не свожу, а он хоть бы посмотрел разок… Ишь ты!
— Ну и ну! — Развел руками поражённый Евстафьев. — Вот это хохма! Расскажу завтра в цехе — не поверят!..
— Вот, знакомься — моя жена! А он — мой товарищ по смене.
— Ну, я уже давно и подробно знаю вас, Володя, заочно. Мне Сенечка много рассказывал и о вас, и вообще о бригаде…
— Да? — Удивился Евстафьев. — А вот нам о вас он ничегошеньки не поведал. Скромно промолчал. То есть умолчал…
— Неужели не говорил? — Подхватил его шутку Сенька. — Ну, если так, тогда мы исправим ошибку сейчас же. Мы, то есть Ирина и я, приглашаем тебя на свадьбу и попробуй забыть!..
Иринка довольно заулыбалась и, крепко взяв ребят под руки, повела их по залитому огнями проспекту.
Утро выдалось тихое. От легкого морозца заиндевели крыши домов и сухие травы так и не скошенных осенью газонов, а на погасших клумбах, сопротивляясь наступающей зиме и намереваясь дожить до октябрьских мероприятий, догорали кумачовые канны.
Кумач вовсю пылал уже и на стенах зданий. Его огненные крылья метались и над асфальтом, протянувшись в нескольких местах поперёк проспекта, и на куполе старинного особняка, занятого обкомом коммунистической партии, и на вершине тонкой мачты над городским отделением Госбанка и между восемью массивными колоннами облдрамтеатра имени всемирно известного театрала Николая Щорса.
На тротуарах муравейники из тысяч служащих областных учреждений — контор, правлений, трестов, бюро, баз, магазинов (несть им числа!), ибо в девятом часу рабочий уже нагнулся над станком, а из автобусов, троллейбусов и трамваев выпархивают, вываливаются или выпрыгивают неисчислимые служащие. Тут и солидные руководящие товарищи с портфелями и без портфелей, с одышкой или ещё молодцеватые, номенклатура и общественники. Скачут и размалёванные как кинозвёзды секретарши и машинистки, бредут, уставясь в асфальт, затурканные уборщицы, тяжело передвигают варикозные ноги серенькие, как незаполненные телеграфные бланки, вахтёры и швейцары.
И только Сенька и Ирина, которым выпало идти на работу во вторую смену, с четырёх, решили в этот поздний утренний час помочь своим старушкам закупить продукты к свадьбе, намеченной на седьмое ноября. Они спокойно плыли в галдящем потоке упороно стремящейся послужить народу интеллигенции. Сенькины карманы топорчились от напиханных в них авосек.
Продуктовые магазины уже бойко торговали в предпразничном режиме. И откуда только товары взялись? Ещё на прошлой неделе найти хоть какой колбаски или свежего мясца в торговой сети было проблемой. Полки гастрономов и продмагов часто поражали стерильной чистотой…
Ну не будем о грустном. Первым делом Сенька и Ирина зашли в «Люкс», что на углу Коммунистического и улицы Тургенева. «Люксом» гастроном называли с конца прошлого века, когда его построил на веки веков забытый купчик. В ту пору улицы Тургенева ещё и в помине не было, а проспект Коммунистический именовался улицей Соборной. Хотя побывал проспект и Гитлер–штрассе, и улицей Карла Либкнехта, и улицей Ленина… Теперь магазин имел порядковый номер 1 и слыл передовым в областном управлении торговли.
