Джоди Пиколт - Роковое совпадение
— Фишер! — негромко окликаю я. — Вы считаете, меня следует наказать?
Он вытирает руки салфеткой.
— Разве я сидел бы здесь, если бы так думал?
— Вы, наверное, выстояли бы и на арене с гладиаторами, учитывая то, как вы держитесь.
Он перехватывает мой взгляд и улыбается:
— Нина, расслабьтесь. Я обязательно добьюсь для вас оправдательного приговора.
«Но я его не заслуживаю». Правда лежит на поверхности, даже если я и не могу произнести ее вслух. Какой прок в юридическом процессе, если люди могут решать, что их мотивы выше закона? Если выбить из основания один кирпичик, сколько сможет простоять вся система?
Может быть, меня и можно простить за желание защитить своего ребенка, но существуют множество родителей, которые защищают своих детей, не опускаясь до преступления. Я могу уверять себя, что в тот день думала только о своем сыне, что поступала исключительно как настоящая мать… но истина в том, что это не так. Я выступила в роли обвинителя, который не стал доверять судебной системе, когда дело коснулось его лично. В роли прокурора, который лучше знал, что делать. Именно поэтому я заслуживаю наказания.
— Если даже я не могу себя простить, — наконец произношу я, — как это сделают двенадцать посторонних людей?
Открывается дверь и входит Калеб. Неожиданно воздух накаляется, как перед грозой. Фишер смотрит на меня — ему известно, что мы с Калебом живем раздельно, — сминает салфетку и бросает ее в корзину.
— Калеб, вам осталась пара кусочков. — Он встает. — Пойду позабочусь о том… о чем мы говорили, — туманно говорит Фишер и торопливо выходит.
Калеб садится напротив. Часы на стене спешат на пять минут. Они тикают так же громко, как стучит мое сердце.
— Есть хочешь? — спрашиваю я.
Калеб проводит пальцем по острому углу коробки с пиццей.
— Умираю с голоду, — признается он.
Но даже не пытается взять кусочек. Мы вместе наблюдаем, как его пальцы ползут по столу, как он берет мою руку в свои. Он придвигает стул и склоняет голову к нашим сцепленным рукам.
— Давай начнем все сначала, — бормочет он.
Если я в чем и убедилась за эти месяцы, так это в том, что ничего нельзя начать сначала, продолжаешь жить с ошибками, которые совершил. В то же время Калеб давным-давно научил меня: без фундамента ничего не построишь. Возможно, мы учимся жить, понимая, как жить нельзя.
— Давай просто продолжим с того места, где остановились, — отвечаю я, прижимаясь щекой к макушке мужа.
Как далеко может зайти человек… и продолжать жить в ладу с собой?
Эта мысль не дает Патрику покоя. Есть поступки, совершив которые легко находишь оправдания: убийство во время войны, воровство, когда умираешь от голода, ложь во спасение собственной жизни. Но стоит сузить обстоятельства, примерив их на себя или своих близких, — и внезапно вера человека, который посвятил свою жизнь моральным принципам, серьезно колеблется. Патрик не винит Нину за то, что она застрелила Глена Шишинского, потому что в то мгновение она искренне верила, что это единственный выход. Точно так же он не считает то, что они занимались любовью в канун Рождества, неправильным. Он ждал Нину много лет; когда же наконец она стала принадлежать ему — пусть всего на одну ночь! — то, что она замужем за другим, не имело значения. Кто сказал, что связь между Патриком и Ниной слабее только потому, что не скреплена официальной бумагой?
Оправдание — удивительная вещь: возьмите четкие линии и растушуйте, чтобы честь стала такой же податливой, как ивовый прут, и нравственность лопается, как мыльный пузырь.
Если Нина решит бросить Калеба, Патрик тут же окажется рядом, и он найдет множество причин оправдать свое поведение. Сказать по правде, об этом он позволял мечтать себе в мягкие серые моменты полудремы, пока не забудется сном. Надежда — его бальзам для реальной жизни, и если Патрик хлебнет его побольше, то иногда даже рисует в воображении их совместную жизнь.
Но, с другой стороны, остается Натаниэль.
И этого Патрику никак не изменить. Он может найти рациональное объяснение, почему влюбился в Нину, он даже может найти рациональное объяснение, почему она влюбилась в Калеба. Больше всего на свете ему хочется, чтобы Калеб исчез из ее жизни. Но Калеб не только муж Нины, он еще и отец ее ребенка. И Патрик не в силах взять на себя ответственность за то, что разрушит детство Натаниэля. Если Патрик так поступит после всего, что произошло, как она сможет его полюбить?
В сравнении с преступлением такого масштаба то, что он собирался сделать, кажется сущим пустяком.
Он смотрит на Квентина Брауна из-за свидетельской трибуны. Прокурор ожидает, что все пройдет гладко, — так же гладко, как во время репетиции. В конце концов, Патрик — офицер полиции и выступать в суде ему не привыкать. Насколько Брауну известно, несмотря на дружбу с Ниной, он на стороне обвинения.
— Вам было поручено расследовать дело Натаниэля Фроста? — спрашивает Квентин.
— Да.
— Как подсудимая отреагировала на то, что вы ведете это дело?
Патрик не может смотреть на Нину, пока не может. Не хочет себя выдавать.
— Она была очень встревожена.
Не такой ответ они репетировали. Патрик видит, как Квентин размышляет над ответом, а потом скармливает ему отрепетированный вопрос:
— Вы когда-нибудь замечали, чтобы она теряла самоконтроль во время расследования этого дела?
— Временами она теряла рассудок. Ее сын не разговаривал. Она не знала, что делать. — Патрик пожимает плечами. — А кто бы не растерялся в такой ситуации?
Квентин бросает на него уничтожающий взгляд. Свидетелю не следует за трибуной отпускать свои комментарии. Это нежелательно.
— Кто был первым подозреваемым по делу о растлении ребенка?
— У нас не было подозреваемого, кроме отца Шишинского.
Сейчас у Квентина такой вид, будто он готов его задушить.
— Вы еще кого-нибудь вызывали на допрос?
— Да. Калеба Фроста.
— Почему вы его вызвали?
Патрик качает головой:
— Ребенок использовал для общения язык жестов. Называя своего обидчика, он использовал жест «отец». Тогда мы не поняли, что он означает «святой отец», а не «папа». — Он смотрит прямо в глаза Калебу, сидящему в первом ряду, за спиной у Нины. — Это была ошибка, — говорит Патрик.
— Какая реакция была у подсудимой, когда ее сын жестом показал «отец»?
Фишер встает с места, готовый протестовать, но Патрик поспешно отвечает:
— Она отнеслась к нему очень серьезно. У нее всегда на первом месте стоял сын.
Сбитый с толку адвокат садится на место.
