Джоди Пиколт - Роковое совпадение
Башня уже выше Натаниэля; Моника принесла стул, чтобы он продолжал строительство. И приготовила небольшую кучу кубиков.
— Осторожно, — предупреждает она, когда он забирается на стул.
Он кладет первый кубик, и вся конструкция шатается. Кажется, в следующий раз она упадет — но… не падает.
— Чуть не упала, — говорит Моника.
Он представляет, что это Нью-Йорк, а он великан. Тираннозавр рекс. Или Кинг-Конг. Он ест такие большие здания, как морковные палочки. Своей огромной лапой Натаниэль с размаху сметает верхушку башни.
Она превращается в большую кучу кубиков.
Моника кажется такой грустной, что на долю секунды Натаниэль чувствует себя ужасно.
— Ой, зачем ты сломал? — вздыхает она.
Уголки его губ расплываются в удовлетворенной улыбке, растущей из глубины естества. Но Натаниэль не делится с Моникой своими мыслями: «Потому что я могу это сделать».
В зале суда Джозеф Торо начинает нервничать. Не могу его винить. Последний раз, когда я видела этого человека, он, съежившись, сидел рядом со скамьей подсудимого, весь в крови и мозгах своего клиента.
— Вы раньше, до того как в тот день явились в суд, были знакомы с Гленом Шишинским? — спрашивает Квентин.
— Да, — застенчиво отвечает адвокат. — Мы встречались в тюрьме, когда он ожидал предъявления обвинения.
— Что он говорил об инкриминируемом ему преступлении?
— Категорически отрицал свою вину.
— Протестую! — восклицает Фишер. — Это не имеет никакого отношения к рассматриваемому делу.
— Протест удовлетворен.
Квентин перефразирует вопрос:
— Как вел себя отец Шишинский утром тридцатого октября?
— Протестую! — на этот раз Фишер встает с места. — На том же основании.
Судья О’Нил смотрит на свидетеля.
— Суд хочет услышать ответ на этот вопрос.
— Он был до смерти напуган, — бормочет Торо. — Он смирился. Молился. Читал мне вслух из Евангелия от Матфея. Ту главу, где Христос повторяет: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» [9]
— Что произошло, когда ввели вашего подзащитного? — продолжает Квентин допрос.
— Его провели к скамье подсудимых, где я сидел.
— А где в это время находилась миссис Фрост?
— Сидела сзади, слева от нас.
— Вы в то утро разговаривали с миссис Фрост?
— Нет, — отвечает Торо. — Я не был с ней знаком.
— Вы не заметили в ней ничего необычного?
— Протестую! — вмешивается Фишер. — Свидетель не был с ней знаком. Как он может судить, что для нее обычно, а что нет?
— Протест отклонен, — отвечает судья.
Торо смотрит на меня, как птичка, собирающаяся с духом, чтобы взглянуть на сидящего в метре от нее кота.
— Да, было. Я ждал, когда она войдет в зал… потому что она мать предполагаемого потерпевшего… но она опоздала. Ее муж сидел в зале, ждал… Но миссис Фрост, можно сказать, пропустила начало слушания. Я подумал: «Как странно, что именно на это слушание она опаздывает».
Я слушаю показания свидетеля, но не свожу глаз с Квентина Брауна. Для прокурора подсудимый всего лишь собственная победа или поражение. Это не настоящие люди, прокурора не интересует их жизнь помимо преступления, которое и привело их в суд. Под моим взглядом Квентин резко оборачивается. У него холодное, равнодушное выражение лица — у меня в репертуаре тоже есть такое отработанное годами выражение. Если откровенно, подготовку мы получили одинаковую, но между нами целая пропасть. В конце концов, это суд для него — всего лишь работа. Для меня — мое будущее.
Здание суда в Альфреде очень старое, и туалеты не исключение. Калеб заканчивает делать свои дела у длинного желоба писсуара как раз в тот момент, как кто-то становится рядом. Он отходит, чтобы вымыть руки, и узнает Патрика.
Когда Патрик поворачивается, тут и следует реакция:
— Калеб…
Они одни в туалете. Калеб скрещивает руки на груди, ждет, пока Патирк вымоет руки и вытрет их бумажным полотенцем. Он ждет, сам не зная почему. Он просто понимает, что не может просто так уйти.
— Как она сегодня? — интересуется Патрик.
Калеб ловит себя на том, что не может ответить, не может подобрать слов.
— Наверное, сидеть там для нее настоящий ад.
— Знаю. — Калеб заставляет себя посмотреть Патрику в глаза. Надо дать ему понять, что это не легкомысленный ответ и даже не логическое умозаключение. — Я знаю, — повторяет он.
Патрик отводит глаза, сглатывает:
— Она… тебе рассказала?
— Ей не нужно было ничего говорить.
Тишину нарушает только звук воды, бегущей по длинному писсуару.
— Хочешь меня ударить? — спрашивает Патрик через мгновение и разводит руки. — Ну давай. Бей меня.
Калеб медленно качает головой:
— Хочу. Мне кажется, я никогда и ничего так не хотел. Но не стану, потому что это, блин, слишком больно. — Он делает шаг к Патрику и тычет ему в грудь пальцем. — Ты переехал сюда, чтобы быть рядом с Ниной. Ты живешь ради женщины, которая живет не ради тебя. Ты дождался, когда она уйдет под лед, чтобы оказаться первым, кто протянет ей руку. — Он отворачивается. — Мне и бить тебя не нужно, Патрик. Ты и так жалок.
Калеб направляется к двери, но его останавливает голос соперника:
— Раньше Нина писала мне через день. Я был за границей, служил в армии, и ее письма — единственное, чего я ждал. — Он едва заметно улыбается. — Она рассказывала, как познакомилась с тобой. Рассказывала, куда ты водил ее на свидания. Но когда она написала мне, что пойдет с тобой в горы… я понял, что потерял ее.
— На Катадин? Но у нас ничего не было.
— Не было. Вы просто забрались на гору и спустились вниз, — продолжает Патрик. — Все дело в том, что Нина безумно боится высоты. Иногда ей становится так страшно, что она теряет сознание. Но она полюбила тебя настолько сильно, что готова была следовать за тобой хоть на край света. Даже забраться на более чем тысячеметровую гору. — Он отталкивается от стены и подходит к Калебу. — Знаешь, что вызывает жалость? Тебе посчастливилось жить с этой… с этой богиней. Изо всех людей на земле она выбрала тебя. Тебе вручили бесценный дар, а ты даже не осознаешь, чем владеешь.
Патрик отталкивает Калеба к стене и идет дальше. Нужно поскорее уйти из уборной, пока он по глупости не открыл свое сердце целиком.
Фрэнки Мартин выступает свидетелем обвинения, то есть отвечает на вопросы четко и лаконично, излагая науку языком, доступным даже для тех присяжных, которые в свое время были отчислены из школы. Квентин почти целый час тратит на то, чтобы она объяснила механизм пересадки костного мозга, и ей удается удерживать внимание присяжных. Затем она переходит к механизму своей рутинной работы — выделению ДНК. Я как-то провела целых три дня в лаборатории штата рядом с Фрэнки, попросив показать, как все происходит. Хотела увидеть собственными глазами, чтобы полностью разбираться в результатах присылаемых анализов.
