Александр Жебанов - Принцип Нильса Б.
Я летел к отцу на крыльях, я был уверен — все, что мы задумали, исполнится. Не могло не исполниться — я так желал этого!
— Еще чего выдумал, Кирилл, — сказал отец. — Нет, нет, даже и не думай…
— Ну, пап, — продолжал я, — ну, пожалуйста. Всего на одну ночь. У Джалала такая машина…
— Кирилл, разговор не имеет смысла: играйте сейчас, бегайте, машиной занимайтесь — не запрещаю. Но всему есть мера. Все. Иди.
Я вышел. Обида подкатила слезами — еле их сдерживал: почему папа отказал? Все так хорошо начиналось…
— Ну, дядь Володь, — сунулся в дверь с коробкой Джалал, увидев мое печальное лицо, — разрешите!
— Джалал-джан, — донеслось, — у Кирилла есть свой дом. Все, саты-саты. Не мешайте работать.
Грустные подались мы из здания. На выходе увидели подъезжающего дядю Ильяса. Джалал кинулся к нему с покупкой. Они распаковали джип, и дядя Ильяс, прицокивая языком, начал через пульт управления, блестя на солнце антенной, рулить игрушкой. Джалал все просил: «Дай я, дай я!» Наконец он отдал пульт и взглянул на меня:
— Вах, чагалар, почему такой грустный? — он часто так нас с Джалалом называл — «чагалары» — что значит «ребята».
— Ай, папа его не отпускает, ага… — сказал Джалал, крутя джойстиком, и объяснил ситуацию.
— Ну-ну, — потрепал меня по голове дядя Ильяс, — выше нос. Я сейчас.
Через пять минут вопрос был улажен. Отец дал мне несколько наказов, он пытался скрыть свой недовольный вид и в какой-то момент я пожалел о своей просьбе.
Но все потом забылось. Мы шли к бабушке и дедушке Джалала в частный сектор. Домики здесь были маленькие и полностью скрывались за высокими дувалами. Один я бы заблудился в этих узких, похожих друг на друга, пыльных улочках. Шли мы довольно долго. Все мне было любопытно. После шикарных центральных проспектов и современных спальных районов я впервые видел еще одну сторону города, впрочем, после бараков Хитровки это оказалось не столь ошеломляюще.
Наконец мы остановились около одной двери с написанным на ней белой краской номером. Со всех сторон глухие стены. Джалал открыл дверь и нас встретил громким лаем лохматый песик:
— Керем, иди сюда! — мой друг присел и принялся ласкать собаку. — Не бойся, не кусается. Хороший, Керем, хороший…
На лай и наши голоса вышел старик, а следом бабушка. Старик был в национальном чекмене, в бараньей шапке и с белой бородой.
— Салям алейкум, ата; салям алейкум, баба-джан, — поклонился Джалал. Я тоже поздоровался.
— Ай, кто пришел! — обрадовались старики. Они переговаривались по-своему, но кое-что я разобрал.
— Проходите, проходите…
Бабушка была также в длинном национальном халате, в белом платке и широких балаках. И оба в резиновых галошах на босу ногу.
Домик их был без окон. Освещался он сквозь четырехугольную дыру в потолке, затянутую целлофановой пленкой. После ослепительного дня здесь стояла темнота, и глаза с трудом привыкали к сумраку. Стульев и столов не было. Само помещение оказалось разделено на две половины. Одна — где кушали и спали — по уровню чуть выше той, куда заходили. На глиняные полы постланы ковры для спанья, белые кошмы и валики тюфяков. Заметил лампочку без абажура — голая, на шнуре. На плитке готовили какую-то еду. Стоял старенький телевизор, укрытый платком. Летали мухи.
Бабушка расстелила сычак, накормила нас шурпой. По-русски она не понимала. Говорил со мной дедушка — уважительно и обстоятельно. Узнавал о семье, о папиной работе — с трудом подбирал слова — завод-то мы с бабушкой строили, да а! — иногда переспрашивал: «как?», поворачивая голову боком — ухом ко мне. Джалал кое-где переводил, и дедушка задумчиво качал головой, поглаживая бороду. А бабушка все хлопотала, о чем-то разговаривая с внуком, он отвечал, отказывался, махал рукой, а нам все подкладывали к чаю, который остывал в разрисованных оранжевыми листьями по белому полю пиалушках халвы, повидла из алычи, сушеного урюка…
А потом мы играли в садике. Хорошо здесь было. Зрели персики, кое-где дозревал урюк. Виноград оплетал навес, пряча в своей тени топчан. Раскинули кроны чинары. Вдоль одной из стен расползлись ажурные, пятипало вырезанные, плети арбуза. Поспевали на грядках болгарский перец, баклажаны, а вот виктория уже отошла… Возле колодчика, в котором гудело, когда бабушка качала для дома воду, стоял старенький тандыр, но чуреки в нем давно, видно, не пекли.
Вот отсюда мы и запустили свой (ну, вернее, Джалала) джип. Как гоняли мы его! Как, первое время, пугался Керем! Ух, как заливался и трусил! В общем, поиграли мы классно!
Уже под вечер, набив карманы кишмишем, отправились обратно к пацанам в бараки. Договаривались играть в догонялки на великах или просто. Велик мне Джалал обещал спросить у брата, у того, который на «КамАЗе» нас катал.
Файл 17: снег
Из Нижнего я приехал чемпионом среди юниоров, и это было лучшим подарком мне на Новый год. Уже второй раз встречали мы этот праздник здесь. Город, особенно центр, преображался. Развешивались разноцветные гирлянды. Красиво смотрелись голые кроны деревьев в вечернее время, опутанные маленькими лампочками. Лампочки горели и создавали сказочно-праздничный эффект. На площади построили ледяную крепость и ледяного дракона. Они также подсвечивались, и лед горел и сверкал изумрудным цветом. Здесь ребята и катались с горок на санках, резиновых ледянках, просто на фанере или куске целлофана. Елка уже была поставлена, обтянута цепочками из сороковаттных лампочек, увешана резиновыми надувными и пластмассовыми зверюшками. Дежурила милиция. 31-го мы посетили народные гулянья. Со всех сторон шли толпы людей. Было не протолкнуться. За головами в шапках сцену видели плохо. Малышня шныряла туда-сюда, ввинчиваясь меж стоящими. Кидали петарды. За их треском и хлопками, за гулом толпы плохо слышали и Деда Мороза, и Снегурочку, и песни. Поздравляли мэр, главы администраций — люди кричали: «Ур-ра!» и свистели. Кусал морозец. Но все скрашивала атмосфера всеобщей доброты и приятия. Пока шли сюда, видели, как совершенно незнакомые группы людей поздравляли друг друга, желали счастья и тепла, пару раз и мы отвечали…
А над площадью висело темное небо и сумрак таился по всем щелям и закоулкам. Но темень разгонял электрический свет. Все заливалось светом: горела праздничная иллюминация; витрины магазинов и фонари освещали улицы; запускались, с громкими взрывами, фейерверки; искрились в руках бенгальские огни, их также кидали в небо и огни рассыпались искрами… Везде смех, говор, играют кое-где на баянах, поют… Даже мои папа с мамой не выдержали, поддались чарам праздничной ночи и стали кататься с ледяной горки, и я заодно! Вот уж мы накувыркались, вот уж набарахтались! Как я любил эти мгновенья: счастливые, смеющиеся лица, все близкие, и нету горести и бед!..
И долго еще не могли отряхнуться от снега. И по пути к машине еще навалялись: и сам папа, и нас с мамой опрокинул в сугроб — в этом году выпало много снега, целые горы! Меня все спрашивали — был ли снег там, откуда я приехал? Да, там снег бывал, и я вспомнил свой первый снегопад!
Зимой все горы в снегу. Над пиками клубились кипы смуглых облаков. Они ползли на город.
Стало тихо, сыро и тепло. Я шлепал по лужам в сапожках. И услышал призрачный шорох: вверху родились снежинки. Начинался снегопад. Налетел и свежий ветер: рушил эти тучи снежищ, кружил коловерть… Живо роились снежинки, порхали в струях воздуха, ныряя туда и сюда, и сжигались, истаяв у меня на лице. Я чуял прохладу слезинок…
Снег я видел впервые.
А вокруг все стало белым вдруг! И небо, и земля! Я снял сапожки и пошел по снегозему босиком…
От мамы мне досталось! Но восторг осел в душе и жег огнем. Душа рвалась за окно!
Не чаял я, но снег растаял. Солнце утром скушало все снеги.
Мне было шесть. Других снегопадов и не запомнил.
А к Новому году с Украины привезли целый состав елок, и теперь их продавали на всех площадях и базарах. И однажды папаня принес домой одну — пушистую красавицу. В доме сразу поселился смолистый аромат. Сделалось празднично, и тревожное ожидание радостного события заставляло дрожать мое сердечко и бегать в эйфории. Мама достала коробки с игрушками. Игрушки развесили (как они пахли лаком и красками! пахли праздником!) и осыпали ветви разноцветными кукурузными палочками. И еще. Моей обязанностью было привязывать канитель на решетки вентиляторов и кондиционера. Когда техника включалась, серебристые ниточки вздрагивали и, шурша, оживали. Они таинственно мерцали и переливались, радужно пуская еле заметные зайчики в свете елочных гирлянд и торшера.
В день праздника начинались с утра последние приготовления: варились манты — мантышница была интересным сооружением: многоэтажная и с завинчивающейся крышкой; раскладывался стол в зале; открывались компоты из алычи, сливы, персиков — густые и сладкие; пеклись блинчики с творогом — я тоже помогал их складывать. Мама с папой делали уборку. Потом отдыхали.
