Александр Жебанов - Принцип Нильса Б.
Повалялся так с месяцок, покутил было… Но что-то грызло меня, не давало покоя. Где-то в глубине сидело напоминание того, что есть еще нечто, чем обладаю только я! И я залез в свои старые тетради, книги, дневники, фотографии и нашел твое письмо. Все всколыхнулось во мне. Ностальгия пришла по второму разу. Но куда податься? Некогда монолитный наш коллектив распался (я уже повторяюсь): Сашка Четвергов поступил на физвос, Андрей Савельев в Москве на технологическом, Саша Колчков где-то в коммерческих структурах (мафия, одним словом), братья Вдовины (борцы — помнишь, рассказывал?) остались на сверхсрочную, про Сашку Филина ничего не знаю, говорят, закончил какое-то ПУ, женился на сокурснице и уехал к ней в Рязанскую область. Про твоих подруг известно также немного.
Ты знаешь, Оль, оказывается, все эти годы во мне жил мальчишка из детства, не умер он той „стихотворной“ ночью, жил все эти годы во мне, в самых потемках души. Так вот, сидя в этой куче бумаг, держа твое письмо в руке, понял я, что все, что делал: бегал по местам детства, посещал школу, любимых учителей, искал друзей — я делал ради него, но… друзья разбежались, места помельчали, учителя постарели, и все: одноклассники, знакомые и не очень — понадевали какие-то маски, пудовые замки на душу и зажили ненастоящей чужой жизнью: кому был нужен со своей тоской по прошлому? Я освоил и познал множество сторон жизни, воспринимаю теперь все как данность, и не знаю, что может огорчить или „ошпарить“ мои эмоции, так что вышеизложенное воспринял довольно спокойно. И в этот момент я решил восстановить свое прошлое своими силами. Груду бумаг разложил по годам. Засел за компьютер и проводил за ним дни и ночи: записал все, что помнил, ввел карту города, отметил на ней все памятные места.
Ну вот, вроде, и все… финал. Что мы ощущаем: легкость, усталость, свободу, тайную радость, гордость? Может быть… Но больше тихой грусти. И чем ближе я подходил к завершению, тем более явственнее проступало это чувство. Ты знаешь, Оль, все течет, не стоит на месте, и последующее — по происшествии времени — значительно отличается от первоначального. Все переходит, трансформируется, перескакивает в качественно иное… И в точку отсчета возврата нет. Еще раз убедился: прошлое ушло — безвозвратно и безнадежно; и пытаться вернуть (или догнать) его — неблагородное занятие. Так что все, что сделал, было всего лишь призом, утешительным призом тому мальчишке, что ждал — за верность памяти».
Письмо Ольги Кириллу«…Сейчас, когда все вокруг меня серо, все люди скучны, их действия бессмысленны, я понимаю, как огромно было счастье, когда я была с тобой. Я помню все-все, до единой капельки: как ты глядел на меня и я тонула в твоих бездонных глазах, как ты брал меня за руку… А помнишь, как мы ходили в поход и сидели темной ночью у костра? Как струилось тепло от него? Я сидела рядом, и ты отгонял зудящих комаров. Вы с мальчишками разбирали что-то свое, твои глаза мерцали таинственно и мягко, а я вслушивалась во все подъемы и спады твоего голоса и не понимала все эти защиты, сектора, парад-рипосты и батманы; я вчувствовалась во все движения и волнения твоего тела, и ты знал это… вдруг замолкал, отводил глаза и вновь взглядывал на меня»
Несколько месяцев спустя«Сейчас, когда меня окружают старые знакомые отца, старые — по месту первой службы — подруги мамы, их дочки и сыновья, а, значит, теперешние мои одноклассники, я еще больше и глубже переживаю случившееся с нами. И это возносит меня над пустотой этого мира. Я смеялась (ну не в глаза, конечно), когда некоторые мои новые подруги подходили ко мне с озабоченными лицами и делились своими ничтожными заботами. Мне было их жаль — сумеют ли они познать и обладать тем, что познала и чем обладала я?! Ах, многое бы я отдала, чтобы вновь увидеть и услышать тебя. Помнишь, как ты догонял меня на коньках, неумеха? Помнишь, как бежал за мной и прыгал в воду летом на карьере, куда ходили мы купаться вместе с нашей компанией?
Нельзя забыть тот мир, который был полностью наш; мир, в котором все предметы были созданы для нас: солнце, чтобы согревало нас и нам светило; каток, чтобы катались только мы (ну и другие — не жалко); деревья, чтобы скрывали нашу тайну…
Горький опыт, Кирилл, убедил меня, что люди вообще плохо понимают друг друга, а уж почувствовать, сопережить им вообще не дано (есть только видимость) — вот и бродят они в своем одиночестве, в своих „футлярах“, со своими радостями и горестями. И только после встречи с тобой я вдруг открыла в себе дар чувствования другого. Вот тут я поняла, Кирилл, что любовь — есть проникновение в мир другого человека, проникновение в души…
Ты знаешь, Кирилл, я раньше такой не была. Мы неожиданно открыли себя друг другу. И в первую очередь я удивилась себе (ты всегда был для меня лучше других мальчишек) — и ужаснулась: неужели я была такой? — без цели в жизни, без близкого человека, глухой, слепой, без счастья и любви!.. Что мне раньше было до внутренней жизни себя, подруг, близких людей?! Дальше сплетен, мелких ссор, обид, тряпок, фильмов, музыки, дискотек я не шла… А теперь даже испугалась: что ты нашел во мне? Оправдаю ли твои ожидания? Но после успокоилась: чувства мои делались острее, глаза зорче, сердце чутче…
Люди часто приписывают Любви то, что ей несвойственно, например, любовь его измучила — или: любовь сделала ее несчастной. Но может быть, люди сами измучили любовь, сами сделали ее несчастной? А неразделенная любовь? Могут мне возразить. А неразделенной любви не бывает. Все должно быть целым. Либо она есть такая: взаимная, счастливая, обогащающая всех — либо ее нет.
Теперь, Кирилл, после первых тяжелых дней, после нескольких серых месяцев жизнь захватила меня, как вихрь. И сейчас для меня все внешнее мало что значит, сейчас я стараюсь во всем и во всех выявить, как говорил поэт, „глубинную сущность“, и постараюсь, чтобы более-менее знакомые мне люди умели видеть в своих близких то невыразимо чудесное, что видели мы друг в друге, — тем же подругам, которые подходят и жалуются, говорю: девчонки, жизнь так коротка, радуйтесь друг другу, радуйтесь, что существуете, что существуют другие, и не обижайтесь на обидчиков: они ведь не умеют радоваться — вы никогда не задумывались, как, значит, они несчастны?! А если у меня не получится, я не буду грустить — что ж, я сделала что смогла. И если в мире существуют двое, которые знают, что мир существует не зря, что ж — мир действительно существует не зря…»
