Музей суицида - Дорфман Ариэль
– Когда я говорю о ловушке, – ответила моя жена, – то имею в виду… ну, хотя бы сделать снимок, чтобы показать его Куэно или еще кому-то. По крайней мере давай попробуем убедиться в том, что это не просто наша паранойя.
– И ты ждешь, что это сделаю я – тот, кто не умеет прятаться, не знает, что предпринять, если даже опознает преследователя?
– Нет, конечно, не ты. Это собираюсь сделать я. Когда ты в следующий раз куда-то отправишься, то возьми машину, не садись на автобус или в метро. Ты никуда в ближайшее время не собирался?
На самом деле я думал завтра навестить Абеля. Смотритель позвонил мне, чтобы сообщить, что мой друг вышел из лазарета и, узнав от доктора Начо Сааведры о моем скором визите, с нетерпением меня ждет.
– Ну вот. Я доеду до тюрьмы на такси, найду место, с которого смогу проверить, не увязался ли кто-то за тобой. А потом мы сможем встретиться в кафе – помню, там было одно неподалеку от того места, где я в начале 1973-го помогала группе текстильщиков подтянуть грамотность. Сестра говорила, что оно по-прежнему работает, стало шикарным – что странно для такого непритязательного района. Кафе «Версаль»: буду ждать тебя там, не хочу часами слоняться рядом с тюрьмой. Постарайся только, чтобы этот твой поклонник, Кастильо, не запер тебя там, чтобы держать в плену, пока ты не напишешь роман про него и его жену. Чилийский вариант ужастика Стивена Кинга, «Невзгоды».
– Это не шутка. Мне казалось, ты боишься этих людей.
– Конечно, я боюсь этих людей. Надо быть спятившим идиотом, чтобы их не бояться. Но еще сильнее меня пугает, что несколько месяцев или больше мы не будем знать, не сделали ли из тебя мишень. Неизвестные монстры всегда страшнее реальных.
– Если только они тебе не навредят. Все эти разговоры о Паулине…
– Ладно-ладно. Если тебе тревожно, я попрошу брата присоединиться ко мне, присмотреть за мной, пока я буду проверять, кто появится. Эти люди, кто бы они ни были, если они вообще существуют, конечно, определенно не знают Пато, так что он сможет меня защитить. У него это хорошо выходит, мне никогда не удавалось его найти, когда мы играли в прятки. Так тебе будет спокойнее?
Когда Анхелика решает что-то сделать, ее невозможно отговорить: споры только заставляют ее упорствовать. На следующий день я недовольно смотрел, как за ней заехал брат: он с восторгом согласился принять участие в ее шпионских играх, как будто они все еще дети, которые росли сначала в сельской местности в Чили, а потом – в Сантьяго. Но у него действительно была подходящая подготовка: он несколько лет был телохранителем одного из самых разыскиваемых руководителей Сопротивления… хотя этот руководитель, а теперь – сенатор-социалист, теперь на его звонки не отвечал и не узнавал при встрече на улице.
Я не видел, чтобы за ними последовала какая-то машина, и не заметил никого, когда сам выехал чуть позже. Жаль, что у меня нет возможности заручиться помощью Антонио Коломы, чей голос насмехался надо мной из незаконченного космоса, где он теперь оказался: «Так теперь я тебе понадобился, да, мистер Великий Писатель?»
Мне было не до того, чтобы ему отвечать, однако мои тревоги чуть улеглись, когда, припарковавшись у тюрьмы и заплатив какому-то парнишке, чтобы он присмотрел за моей машиной (то есть чтобы он с приятелями не стал ее курочить), я не заметил ни Анхелику, ни ее умело спрятавшегося братца.
Когда я убедился, что они хорошо скрываются и им ничто не угрожает, мое сердце перестало отчаянно колотиться к тому моменту, когда меня принял в своем кабинете Кастильо. Получив многословную надпись на свой томик «Вдов», он торжествующе схватил его и провел меня по мрачным коридорам в громадное помещение, которое когда-то было баскетбольным залом. Там было бы так же темно, если бы не лучи солнца, врывавшиеся через зарешеченные отверстия высоко на стене, которая, казалось, вот-вот рухнет от старости и неухоженности.
В углу за столом сидел Абель Балмаседа. Перед ним – два стакана с водой и несколько перевернутых листов бумаги. Он поздоровался со мной так, как будто я только вчера смотрел, как он запрыгивает на территорию посольства… возможно, это было как раз в этот день семнадцать лет назад. Он постарел, конечно, но и я тоже, так что мы по-прежнему походили на братьев: одинаковый рост, зеленые глаза, очки, крупные носы, каштановые волосы… И приязнь друг к другу: это не изменилось, мы по-прежнему могли общаться совершенно естественно.
– Тебе стало лучше.
– Мне станет лучше, когда я выйду из этой чертовой дыры.
– А есть надежда?..
– Всегда есть надежда на всеобщее смягчение наказаний. Меня обвинили в том, чего я не делал, так что если апелляция пройдет, то я, может, выйду и раньше. Поскольку я так и не признался, несмотря на все, что… Мне еще повезло. Мой брат создал в Лондоне фонд помощи бывшим телохранителям Чичо, попавшим в сложную ситуацию, так что, когда меня арестовали, Адриан смог добиться, чтобы британское правительство за меня вступилось, вырвало меня из лап военной разведки: у них я пробыл всего несколько дней. Вот почему есть надежда, что мой приговор отменят. Если только…
– Если только что?
– Не найдут доказательств моих других предприятий. Прокуроры – идиоты, но могут наткнуться на какие-то улики, и тогда…
Он замолчал, понимая, что заходит на опасную территорию, – протянул ко мне руку и сжал мое предплечье, словно проверяя, действительно ли я здесь, действительно ли это я, его старинный приятель. И все равно я не ждал от него откровенности: чем меньше я буду знать, тем лучше.
Абель ухмыльнулся, сделал глоток воды.
– Полковник Вергара, – сказал он, понизив голос. – Роджер Блядский Вергара Кампос. Я командовал пятнадцатью, мы напали на него на перекрестке Мануэль Мотт и Пуйю. Заблокировали его машину украденным тем утром такси и прикончили обоих, Вергару и его водителя, сержанта Эспинозу – Марио Эспиноза, так его звали, беднягу. Но Вергару даже до больницы не довезли. Начальник разведки в военной академии: это он подготовил Краснова, того, кто убил Мигеля – и с радостью убил бы Начо Сааведру, если бы Сааведра не убежал. Все руки у Вергары в крови, масса пропавших без вести на нем. Я до этого никого не убивал, Ариэль. Подкладывал бомбы, грабил банки, участвовал в перестрелках… но, насколько я знаю, без жертв. Когда я планировал эту операцию, то боялся, что в решающий момент промедлю, пусть даже немного. У него было три маленьких сына, младшему восемь: я знал о нем больше, чем его собственная жена. Мы могли бы убить и ее, и ребят – но не стали, только его. И никаких колебаний, когда я нажал на спуск. Он был первым. Первым, но не последним.
– Были и другие? – спросил я.
– Знаю, что ты не согласен, думаешь, что мы изменим мир без насилия. Ты и еще многие, теперь даже Начо и Нена – но я ведь вас защищал! Знаешь, что Вергара с тобой сделал бы, когда ты вернулся в Чили тогда? В газетах писали, что тебе позволили вернуться. А тебе и сейчас грозит опасность.
– Сейчас? Ты узнал о какой-то конкретной угрозе, Абель, через свои контакты?
– Ничего конкретного. Просто сказал. Никто из нас не будет в безопасности, пока все они не исчезнут. Если бы была надежда на то, что чилийские судьи засадят таких подонков, как Вергара, не было бы нужды самим вершить правосудие. Но вот он я, в тюрьме, а они – на свободе, трахают своих баб, хлебают джин и тоник. И они вернутся, они рвутся назад. Ну, на одного из тех, кто угрожает таким, как ты, стало меньше. Самооборона, как я считаю. Эти ублюдки, палачи, идут покупать нежные стейки, а настоящие патриоты гниют здесь, в этой сраной дыре, потому что посмели мечтать о свободной стране. И знаешь что, Ариэль? Пиночетисты меня арестовали, но держат здесь меня не они, а твои друзья-реформаторы. И правильно делают, что держат таких, как я, за решеткой. Правильно делают, что боятся меня.
Абель проводил обряд столь же древний, как само человеческое общество, воплощая в себе десятки людей, которые в ходе истории вели вендетты – кровь за кровь, – мстили за оскорбления, блюли свою честь и достоинство с помощью насилия. Приятное решение, простое решение: прилетит супергерой и все исправит. Заблуждение: зло так просто не уничтожить. Тем не менее втайне приятно знать, что один из этих ужасных преступников не дышит одним воздухом с тобой, со своими жертвами. Что мы не столкнемся с этим пугающим полковником Вергарой, прогуливающим жену и ребенка по тропинкам парка Санта-Люсиа.
