Дональд Бартельми - Шестьдесят рассказов
— Ну да, конечно, пожалуй, это и верно, строго говоря. Пожалуй, это и верно. Строго говоря. Вообще-то я могла бы сказать вам, что мотай отсюда, однако я уважаю право наших граждан знать. Пожалуй. Информированность населения является, как мне кажется, одним из важнейших оплотов…
— Да, несомненно, но конечно же мне хотелось бы, мне не может не хотеться… находясь, я хочу сказать, в своем профессиональном качестве, в своей профессиональной роли…
— Да, я понимаю, что вы хотите сказать.
— Но конечно же я существую и в не этой роли — как человек, я хочу сказать, как такая же женщина, как и вы…
— Вы не такая же, как я.
— Ну в общем-то нет, в том смысле, что я не ведьма.
— Простите, пожалуйста, но я вынуждена настаивать на этом моменте. Вы не такая же, как я.
— Да, конечно, я не выражаю никакого несогласия, я не спорю, в конце концов, мне же не довелось произвести на свет, после семи лет беременности, огромный изумруд весом в семь тысяч тридцать пять каратов. А могла бы я, не могла бы я, к слову сказать, посмотреть на этот изумруд?
— Нет, не сейчас, сейчас он спит.
— Изумруд спит?
— Да, сейчас он спит. Уснул.
— Уснул?
— Да, вы что, не слышали, он спит, он уснул, точно так же, как любой другой…
— Что вы имеете в виду, говоря, что изумруд спит?
— То, что говорю. Он спит.
— Вы разговариваете с ним?
— Ну да, конечно, я с ним разговариваю, он же мой, я хочу сказать, я его родила, я качаю его на руках, полирую его, разговариваю с ним, не понимаю, что в этом странного?
— А он с вами разговаривает?
— Ну, я хочу сказать, ему же только месяц от роду. Ну как он может разговаривать?
— Алло!
— Да?
— Это Бешеная Молл?
— Да, это Бешеная Молл, а кто такой вы?
— Это вы приглашаете на работу человека, который будет стоять у вашей двери и вырубать любого, кто попытается войти?
— Да, я, а вы что, претендуете на это место?
— Да, пожалуй, а какая зарплата?
— Двести в неделю на всем готовом.
— Ну, это звучит вполне прилично, только скажите, леди, кто это такие, кого я должен буду вырубать, ну хоть для примера?
— Самые разные личности. Некоторых я и сама еще не знаю. Я хочу сказать, у меня есть сильное предчувствие, но не более того. Вы высокий?
— Шесть футов восемь дюймов.
— А сколько фунтов?
— Двести сорок девять.
— Ай-кью?
— Сто сорок шесть.
— Какие у вас любимые приемы?
— Я очень прилично пихаюсь. Неплохо вышибаю зубы. Умею ставить подножку. Умею валиться на противника сверху, умею выдавливать глаз. Хорошо чувствую, где находятся уши. Специалист по большим пальцам и коленным чашечкам.
— Где вы получили подготовку?
— Да так, везде. В основном в школе.
— Как вас зовут?
— Пустобрех.
— Не слишком крутое имя, не сочтите за обиду.
— Вы хотите, чтобы я его сменил? В разных местах меня звали по-разному.
— Нет, я не хочу, чтобы вы его меняли. Вполне приличное имя.
— О'кей, так вы хотите посмотреть на меня или я уже получил работу?
— Пожалуй, вы мне подойдете. Можете начинать прямо завтра.
— В какое время?
— На рассвете.
Слушайте и внимайте, о сыны умудренных, о чем взывает к вам сей безмерно драгоценный камень! Семь лет, счастья нет. Первые два проспала, продремала под четырьмя одеялами — черным, синим, коричневым, коричневым. Спала и ссала — когда я не дремала, я ссала, неиссякаемый родник. После первого года я уже знала, происходит нечто необычное, только что? Я думала: чадовищно! Извергала слюну, как бешеная собака, четыре кварты в день и больше, когда я не ссалась, я плевалась. Жрала лосиные бифштексы, лосиные бифштексы со сморчками, и трахалась с новыми мужиками — мясник, сапожник, портной, пирожник, особенно мясник, некий Костохряст, он был милашка. Глотала уйму железа, печенку и ржавчину, сошкрябанную со старых пароходов, весь семнадцатый триместр у меня хлестала кровь из носа, каждый день. Перемены настроения, как же без этого, о-хо-хо, ложные схватки на шестом и седьмом году, ощупывая брюшную стенку, я различала ребра и думала: ребра? Затем, холодной февральской ночью, развязка, в шесть шестьдесят шесть вечера, то есть в семь с минутами, позвали мисс Чеснок, чтобы принять роды, одну из наших, но не слишком знаменитую, она дала мне скополамин и чуток лебединого пота, эго решило дело, помогло мне разрешиться, она и бровью не повела, когда появился изумруд, а поцеловала его раз-другой, шлепнула раз-другой, отдала мне и отбыла в карете, запряженной золотой свиньей.
— У Вандермастера есть Ступня.
— Да.
— Ступня представляет для вас серьезную угрозу.
— Само собой.
— Он маг. Везде, куда бы он ни пошел, его сопровождает черный пес.
— Да. Тарбут. Говорят, его вскормили человеческим молоком.
— Вы не могли бы немного ввести меня в курс насчет этой Ступни? Кто ее хозяин?
— Монахи. Монахи из монастыря, расположенного то ли в Мерано, то ли рядом с Мерано. Это в Италии. Это их Ступня.
— А как же она попала в руки Вандермастера?
— Он ее украл.
— Вы не знаете, случаем, какой там орден?
— Дайте-ка подумаю, я же вроде знала. Картузианский.
— Вы не могли бы повторить по буквам?
— К-а-р-т-у-з-и-а-н-с-к-и-й. Вроде бы.
— Большое спасибо. А как же Вандермастер сумел пробраться в этот монастырь?
— У них есть специальные кельи, ну, знаете, приюты для набожных мирян и людей, которые просто хотят пожить немного в монастыре, подумать о своих грехах или получить наставление в вере.
— Вы можете описать эту Ступню? Какая она с виду?
— Да там ничего и не видно. Ступня сплошь оправлена в серебро. Она размером с обычную ступню, может, немного побольше. Обрезана чуть выше щиколотки. Пальцевая часть довольно плоская — судя по всему, у людей того времени были очень плоские пальцы ног. В целом весьма изящный предмет. Ступня покоится на довольно замысловатой подставке — три уровня, золото, маленькие фигурные ножки…
— И вы абсолютно уверены, что эта, ну, реликвия содержит внутри истинную Ступню Марии Магдалины?
— Магдалинину ступню. Да.
— И он шантажирует вас этой Ступней.
— Она много раз использовалась против колдунов и ведьм, на протяжении всей истории, убивала их и калечила…
— Он хочет завладеть изумрудом.
— Моим изумрудом. Да.
— Вы упорно скрываете его, ну, генеалогию. Кто был его отцом.
— Да какого черта. Посмотрите как-нибудь на полную луну — и вы его сами увидите. Ну да, это тот самый человек-на-Луне. Деус Лунус.
— Человек-на-Луне, ха-ха.
— Нет, я серьезно, это он и был, человек-на-Луне. Его зовут Деус Лунус, лунный бог. Деус Лунус. Он.
— То есть вы хотите, чтобы я поверила…
— Послушайте, дама, мне строго по фонарю, во что вы там верите, вы спросили меня, кто был отцом, и я вам сказала. И мне до синей лампочки, верите вы там мне или не верите.
— И вы действительно пытаетесь меня убедить…
— Сидел в этом кресле, вот в этом вот самом кресле. В красном кресле.
— Ой, Бога ради, ладно, все, бросим эту историю с папашей, я знаю, что я всего лишь тупая, невежественная журналистка, но если вам кажется, что вы можете… Я вполне уважительно отношусь к вашей, э-э, убежденности, однако нет никаких сомнений, что это была просто галлюцинация. Человек-на-Луне. Галлюцинация и не более.
— Я согласна, это звучит несколько странно, но ведь так оно и было. Да и где бы еще добыла я такой большой изумруд, в семь тысяч тридцать пять каратов? Ну откуда бы такая ценность у такой бедной женщины?
— А может, он не настоящий?
— Если это не настоящий изумруд, чего же тогда привязался ко мне Вандермастер?
— Ты что, на танцульки собрался?
— Нет, я насчет изумруда.
— А звать-то тебя как?
— Меня зовут Ветчин. Что это за механизма?
— Резак для изумрудов.
— Как он работает?
— Лазерный луч. А ты тоже за изумрудом?
— Да, за ним.
— Как тебя звать?
— Меня звать Про Темпоре.
— Это у тебя что, волшебная рогатка?
— Нет, это куриная вилочка, на которой загадывают желание, но только огромная.
— А по виду ну точь-в-точь волшебная рогатка.
— Ну, с ней тоже можно искать, как с той рогаткой, но заодно она исполняет желания.
— О. А как звать этого?
— Его зовут Пробка.
— А он что, сам не может сказать?
— Он глухонемой.
— По изумруд?
— Да. У него есть некоторые специализированные
навыки.
— И какие же это?
— Он знает, как можно облапошить некоторые системы.
— Темнишь?
— Не без этого.
— А что это за парень?
— Не знаю, я только знаю, что он из Антверпена, а больше ничего не знаю.
— Изумрудная Биржа?
— Наверное.
— А что это у него за конвертики в руках?
