Дональд Бартельми - Шестьдесят рассказов
Обзор книги Дональд Бартельми - Шестьдесят рассказов
Дональд Бартельми
Шестьдесят рассказов
ГРАФОЛОГИЯ
Эдвард объяснял Карлу значение полей.
— Ширина полей, — говорил он, — свидетельствует о наличии культурных, этических и эстетических основ либо об их отсутствии. Очень широкие поля слева характерны для людей культурных и утонченных, обладающих глубоким пониманием изобразительного искусства и музыки. В то время как, — продолжил он, наизусть цитируя руководство по графологии, — в то время как узкие левые поля свидетельствуют об обратном. Полное отсутствие полей слева свидетельствует о практичности характера и благоразумной экономности в сочетании с крайне слабым эстетическим чутьем. Очень широкие поля справа характерны для людей легкоранимых, боящихся взглянуть жизни в лицо и малообщительных.
— Не верю я в эти штуки, — сказал Карл.
— Так вот, — отмахнулся от него Эдвард, — если взглянуть на твои плакаты, ты оставил широкие поля со всех сторон, что характерно для человека с предельно обостренной чувствительностью, любящего и понимающего цвет и форму, человека, сторонящегося толпы, предпочитающего жить в фантомном мире красоты и хорошего вкуса.
— А ты там точно ничего не перепутал?
— Я общаюсь с тобой, — сказал Эдвард, — через бездонную пропасть темноты и невежества.
— Это моя темнота, так что ли? — спросил Карл.
— Это твоя темнота, раздолбай черномазый, — отрезал Эдвард. — Тоже мне, развонялся.
— Эдвард, — сказал Карл, — побойся Бога.
— Ну зачем ты написал на плакатах всю эту плешь? Зачем? Ведь это неверно, так ведь? Так ведь, да?
— Да в общем-то верно, — сказал Карл, скользнув глазами по переднему из коричневых щитов, висевших у него на груди и спине.
Надпись на щитах гласила:
«В графстве Селби, Алабама, меня бросили в тюрьму за кражу доллара с полтиной, хоть я их совсем не крал. Пока я сидел в тюрьме, мой младший брат был убит & Мама бросила меня совсем малюткой. В тюрьме я услыхал Глас Божий & Теперь я брожу по дорогам, проповедую дни напролет, неся людям весть об эсхатологической Любви. Я подавал заявление о приеме на работу, но Никто не дает мне работы, ведь я же сидел в тюрьме & Вся обстановочка полный кошмар, Пепси-кола. Я прошу потому, что мне нечего есть & Избави нас от лукавого».
— Это верно, — сказал Карл. — В некотором роде. В данном тексте содержится некая merde-вая внутренняя истина, проглядывающая как метафизическое преломление реальных событий.
— А теперь посмотри, как ты пишешь эти «т» и эти «п», — сказал Эдвард. — Верхушки букв скорее круглые, чем заостренные. Это свидетельствует об энергичности и агрессивности. То, что они и внизу скорее заостренные, чем круглые, указывает на упрямый, вспыльчивый, саркастичный характер. Ты понимаешь, о чем я?
— Тебе виднее, — пожал плечами Карл.
— Маленькие большие буквы, — сказал Эдвард, — указывают на скромность и застенчивость.
— Жаль, что мама тебя не слышит, — сказал Карл. — Вот бы порадовалась.
— С другой стороны, излишне размашистые петли твоих «у» и «g» говорят об эгоизме и склонности к преувеличениям.
— Мои всегдашние проблемы, — вздохнул Карл.
— А какое твое полное имя? — спросил Эдвард, привалившись спиной к стене. Они стояли на Четырнадцатой стрит, неподалеку от Бродвея.
— Карл Мария фон Вебер, — сказал Карл.
— Ты употребляешь наркотики?
— Эдвард, — вздохнул Карл, — ты на себя посмотри.
— Ты мусульманин?
Карл поворошил свои длинные космы.
— Ты читал «Старость» Итало Звево? Мне точно понравилось, хорошая книга.
— Нет, Карл, ты все-таки мне ответь, — не отставал Эдвард. — В межрасовых отношениях, как нигде, необходимы честность и откровенность. Ну так как?
— Мне кажется, что достижение взаимоприемлемой договоренности вполне возможно и что правительство делает в настоящий момент все от него зависящее, — сказал Карл. — Я думаю, можно без труда найти доводы в пользу каждой из конфликтующих сторон. А ты знаешь, тут далеко не лучшее место, чтобы побираться. За сегодня мне подали всего два раза.
— Люди любят людей аккуратных, — заметил Эдвард, — А у тебя, не в обиду будь сказано, видок довольно вшивый.
— Ты точно думаешь, они слишком длинные? — Карл снова потрогал свои волосы.
— Ты считаешь мой цвет красивым? — спросил Эдвард, — Ты мне завидуешь?
— Нет, — сказал Карл, — не завидую.
— Ну вот, а я что говорил? Эгоизм и склонность к преувеличениям, все сходится.
— Зануда ты, Эдвард. По правде говоря.
Эдвард на секунду задумался, переваривая слова Карла, а потом сказал:
— Но зато я белый.
— Самый изысканный цвет, — кивнул Карл, — Слушай, я уже малость устал обсуждать расцветки. Поговорим-ка лучше о моральных ценностях или еще о чем.
— Слушай, Карл, а ведь я дурак, — сказал Эдвард.
— Да, — согласился Карл.
— Но только я белый дурак, — продолжил Эдвард, развивая свое неожиданное заявление. — В том-то вся моя прелесть.
— Да, Эдвард, ты прелесть, — согласился Карл. — С этим не поспоришь. Ты прекрасно выглядишь. У тебя весьма импозантная внешность.
— Да ну тебя на фиг, — уныло отмахнулся Эдвард. — Язык-то у тебя хорошо подвешен, я давно заметил.
— А все потому, — наставительно сообщил Карл, — что я читаю. Вот ты, ты читал «Каннибала» Джона Хокса? Обалденная книга.
— Постригись, Карл, — сказал Эдвард. — Купи себе новый костюм. Скажем, из этих, как сейчас носят, итальянских, с пиджаком в обтяжку. Ничто не мешает тебе начать восхождение по социальной лестнице, только ведь само собой ничто не делается, нужно работать и работать.
— Слушай, Эдвард, а чего это ты гак разволновался? Откуда такая озабоченность моим положением? Почему бы тебе не прогуляться отсюда ножками и не найти другого собеседника?
— Ты действительно беспокоишь меня, — признался Эдвард, — Я пытаюсь проникнуть в твою внутреннюю сущность, понять, что она такое. Разве это не любопытно?
— Кроме «Каннибала», Джон Хокс написал еще «Лапку Жука» и еще пару других книг, не помню только, как называются, — сказал Карл, — Я считаю его одним из лучших американских прозаиков нового поколения.
— Карл, — сказал Эдвард, — так в чем твоя внутренняя сущность? Колись, старик.
— Она моя, — негромко сказал Карл и опустил глаза. Его ботинки походили на тушки больших, грязно - коричневых птиц.
— А ты точно знаешь, что не украл эти полтора доллара, про которые на плакате?
— Эдвард, я же сказал тебе, что невиновен в похищении этих полутора долларов, — Карл зябко потоптался на месте. — Что-то холодно здесь, на этой Четырнадцатой стрит.
— Это всё твои фантазии, — сказал Эдвард. — Здесь не холоднее, чем на Пятой или на Лексингтон-авеню. Призрачное ощущение, что здесь холоднее, вызвано, по всей видимости, твоим низким, маргинальным статусом в нашем обществе.
— По всей видимости, — согласился Карл. На его лице появилось ожесточенное выражение, — А ты знаешь, что я пошел к федеральным чиновникам и попросил их дать мне работу в оркестре морской пехоты и что они мне сказали?
— Ты что, классно дудишь? Где же тогда твой сакс?
— Они так и не дали мне эту сраную работу, — сказал Карл. — Ну, что ты об этом думаешь?
— Эсхатологическая любовь, — сказал Эдвард, — Это какая же такая?
— Это завтрашняя любовь, — объяснил Карл, — во всяком случае, я так ее называю. Это любовь на том берегу Иордана. Данный термин означает совокупность условий, которые… одним словом, это одна из сказочек, которые мы, чернокожие люди, рассказываем себе для поднятия духа.
— Ох, Господи, — вздохнул Эдвард. — Темнота и невежество.
— Эдвард, — сказал Карл, — ты меня не любишь.
— Но отчасти и люблю, — сказал Эдвард. — Где ты воруешь все эти книги, по большей части?
— По большей части в аптеках, — сказал Карл, — Самое удобное место, они же узкие и длинные, продавцы обычно толкутся в глубине, рядом с аптечными стойками, а книги разложены у входа, на таких маленьких вращающихся стеллажах. Так что там очень просто втихаря опустить одну-другую в карман пальто, если, конечно, ты в пальто.
— Но…
— Да, — кивнул Карл, — я знаю, о чем ты думаешь. Если я ворую книги, то ворую и все остальное. Однако похищение книг метафизически отлично от похищения, скажем, денег. Если я не ошибаюсь, Вийон прекрасно высказался по этому вопросу.
— Это где, в «Если бы я был королем»?
— И к тому же, — добавил Карл, — неужели ты сам ни разу ничего не украл? Никогда в жизни?
— Моя жизнь, — вздохнул Эдвард. — Ну зачем ты мне о ней напоминаешь?