Дональд Бартельми - Шестьдесят рассказов
«Лично у меня деятельность этого парня из Белого дома вызывает самое высокое одобрение». Постоянный парикмахер Питерсона, человек по фамилии Китчен, психоаналитик-самоучка, написавший в этом своем качестве четыре книги под общим названием «Решимость быть», был единственным, кому он поведал о своей близости с президентом. «А что касается его взаимоотношений с вами, — продолжил брадобрей, — они по сути своей принадлежат к классу взаимоотношений Я-Ты, если вас не смущает терминология. Вы должны отдавать себе полный отчет об их глубинном смысле. Как заметил Ницше, в конечном итоге человек ощущает и переживает только себя самого. Злясь на президента, вы переживаете себя - зляшегося-на-президента. Когда ваши отношения налаживаются, вы переживаете себя-в-гармонии-с-президентом. Все бы и хорошо. Однако, — продолжил Китчен, намыливая щеку, — вы хотите переживать президента-в-гармонии-с-вами. Вы хотите обрести его реальность, понимаете? Для того, чтобы вырваться из ада солипсизма. Может, оставим баки чуть подлиннее?» — «Этот жаргон знают все, кроме меня», — горько пожаловался Питерсон. «Послушайте, — сказал Китчен, — когда вы говорите обо мне с кем-либо другим, вы говорите "мой парикмахер", так ведь? Конечно же, так. Ровно так же я смотрю на вас, как на "моего клиента", улавливаете? Но вы же не относитесь к себе как к "моему клиенту", а я не отношусь к себе как к "вашему парикмахеру". Да это самый настоящий ад». Бритва хищно скользнула по затылку Питерсона. «Как сказал Паскаль, природное ничтожество нашего смертного и немощного существования настолько горестно, что, по ближайшем его рассмотрении, ничто уже не может нас утешить». Бритва стремительно обогнула ухо. «Слушайте, — сказал Питерсон, — а что вы думаете об этой телевизионной программе "Кто я такой?". Смотрели когда-нибудь такую?» — «Правду говоря, — откликнулся парикмахер, — она сильно отдает библиотечной пылью. Но обрабатывают они их здорово, это уж точно». — «Это в каком же смысле? — заволновался Питерсон. — Как они их обрабатывают?» Парикмахер сдернул с него салфетку и громко, с хлопком, ее встряхнул. «Это настолько ужасно, что и говорить не хочется. А с другой стороны, большего они и не заслуживают, эти ошметки», — «Какие ошметки?» — спросил Питерсон.
Тем временем на чердак без стука заявился высокий, похожий на иностранца человек с раскрытым пружинным ножом в руке. «Добрый вечер, мистер Питерсон, — сказал он. — Я играю на кошачьем пианино, известном также как "котопьяно", вы хотели бы послушать что-нибудь конкретное?» — «Кошачье пианино? — пробормотал Питерсон, опасливо косясь на огромное, с мясницкий секач лезвие, — О чем это вы? Что вам нужно?» Биография Нольде упала с его коленей на пол. «Кошачье пианино, — сказал непрошеный визитер, — это инструмент дьявола, дьявольский инструмент. Да вы успокойтесь, — озабоченно добавил он, — а то вон, от страху в пот бросило», — «Я вас не понимаю», — сказал Питерсон, изо всех сил стараясь быть смелым. «Тогда позвольте мне объяснить, — любезно предложил высокий иностранистый человек. — Восемь кошек — октава — заключены в корпус котопьяно таким образом, что наружу выступают только их головы и передние лапки. Нажимая на нужные лапки, исполнитель вызывает у соответствующих кошек нечто вроде визга. Кроме того, конструкция инструмента предусматривает возможность дергать их за хвосты. Хвостотягатель — или, если вам не нравится это слово, хвостоигратель (он оскалил зубы в деланной улыбке) — располагается с задней, хвостовой стороны инструмента. В нужный момент хвостотягатель дергает нужную кошку за нужный хвост. Само собой, хвостовая нота отлична от ноты лапной и расположена в более высоком регистре. Вам случалось видеть подобный инструмент, мистер Питерсон?» — «Нет, — героически ответствовал Питерсон, — я даже не верю в его существование». — «И напрасно, мистер Питерсон, есть прекрасная гравюра Франца ван дер Вингерта, это начало семнадцатого века, с изображением котопьяно. На котором, к слову сказать, играет человек с деревянной ногой. Ознакомьтесь, пожалуйста, с моей собственной ногой. — Кошачий пианист задрал штанину, обнаружив ноговидную конструкцию из дерева, металла и пластика. — А теперь не желаете ли сделать заказ? "Мученичество святого Себастьяна"? Вступление к "Ромео и Джульете"? "Праздник струнных"?» — «Но почему…» — начал Питерсон. «Котенок изголодался и плачет, мистер Питерсон. А всякий раз, когда плачет котенок, играет котопьяно». — «Да это и не мой котенок, — рассудительно возразил Питерсон. — Он сам ко мне прибился. Я пытался отдать его кому-нибудь. Я даже не уверен, что он еще здесь. Я его с позавчера не видел».
Неизвестно откуда взявшийся котенок укоризненно взглянул на Питерсона, подошел к кошачьему пианисту и потерся о механическую ногу. «Подождите, подождите! — воскликнул Питерсон, — Тут какое-то жульничество! Два дня его не было и вдруг появился. Чего вы от меня хотите? Что я должен сделать?» — «Выбор, мистер Питерсон, свободный выбор. Вы выбрали этого котенка, как способ встретиться с тем, чем вы сами не являетесь, то есть с котенком. Усилие pour-soi, направленное на…» — «Да это же он меня выбрал! — заорал Питерсон. — Дверь была открыта, я и не видел, как он вошел, а потом смотрю — нате вам, пожалуйста, лежит на кровати под моим армейским одеялом. Я тут вообще не при чем!» — «Да, мистер Питерсон, я знаю, я знаю. — Кошачий пианист снова изобразил улыбку, — Вами манипулируют, все это гигантский заговор. Я слыхал эту историю сотни раз. Но котенок-то здесь, не так ли? И он плачет, не так ли?» Питерсон взглянул на котенка, ронявшего в свою пустую мисочку огромные, тигриные слезы. «Слушайте, мистер Питерсон, — сказал кошачий пианист, — слушайте!» Лезвие огромного ножа с громким чавканьем впрыгнуло в рукоятку, и в то же мгновение зазвучала омерзительная музыка.
Назавтра после омерзительной музыки появились три калифорнийские девушки. В ответ на долгий, настойчивый трезвон Питерсон нерешительно открыл дверь и увидел перед собой трех девушек, одетых в джинсы и толстые свитеры, с чемоданами в руках. «Я Шерри, — сказала одна из них, — а это Энн и Луиза. Мы из Калифорнии, ищем, где остановиться». Девушки были довольно невзрачные, зато весьма целеустремленные. «Извините, пожалуйста, — начал Питерсон, — но я не могу…» — «Нам все равно, где спать, — сказала Шерри, глядя мимо него в пустую огромность чердака, — Хоть на полу, если больше негде. Нам уже приходилось». Энн и Луиза встали на цыпочки, чтобы лучше видеть. «А это что там за музыка? — спросила Шерри, — Сильно продвинутая. Да мы вас совсем не побеспокоим и долго не задержимся, только пока своих не найдем», — «Да, — сказал Питерсон, — но почему именно я?» — «Вы художник, — убежденно заявила Шерри, — мы же видели внизу знак».
Питерсон мысленно проклял пожарные правила, обязывавшие вывешивать знак. «Послушайте, — сказал он, — мне котенка и того не прокормить. Мне на пиво и то не хватает. Не то это место, вам здесь не понравится. Мои работы не аутентичны. Я художник второго ряда». — «Природное ничтожество нашего смертного и немощного существования настолько горестно, что, по ближайшем его рассмотрении, ничто уже не может нас утешить, — сказала Шерри. — Это Паскаль». «Я знаю», — бессильно пробормотал Питерсон. «А где тут сортир?» — спросила Луиза. Энн последовала на кухню, достала из рюкзака припасы и начала стряпать нечто, именуемое veal engage. «Поцелуй меня», — сказала Шерри, — я нуждаюсь в любви». Питерсон позорно бежал в свой излюбленный бар, заказал двойной бренди и втиснулся в телефонную будку. «Мисс Арбор? Это Хэнк Питерсон. Послушайте, мисс Арбор, я не могу. Нет, я вполне серьезно. Я еще ничего не сделал, только собрался — и уже подвергаюсь жутким карам. Да нет, я серьезно. Вы представить себе не можете, что тут творится. Подберите кого-нибудь другого, ну пожалуйста. Я буду перед вами в огромном долгу. Ну как, мисс Арбор? Ну пожалуйста. Сделаете?»
Другими участниками программы оказались каратист по имени Артур Пик, молодой человек в свободной белой куртке и таких же штанах, и пилот гражданской авиации Уоллес Э. Райе в полной летной форме. «Держитесь естественно, — сказала мисс Арбор, — Ну и, конечно же, стремитесь к максимальной откровенности. Мы подсчитываем баллы на основе правдивости ваших ответов, каковая, конечно же, измеряется полиграфом», — «При чем тут полиграф?» — взволновался летчик. «Полиграф измеряет правдивость ваших ответов, — повторила мисс Арбор, сверкая белизной губ, — А то откуда мы знаем, а вдруг вы…» — «Лжете?» — подсказал Уоллес Э. Райе. Участников присоединили к прибору, а прибор — к большому светящемуся табло, висевшему над их головами. Питерсон с тоской отметил, что ведущий напоминает президента и выглядит весьма недружелюбно.
