Дональд Бартельми - Шестьдесят рассказов
Я дошел до конца своей веревки, обнаружил, что я привязан, на привязи. Я никогда не останавливался, чтобы подумать, просто брался за дело и делал, это был непрерывный процесс, появлялось одно, я начинал с ним разбираться, тем временем появлялось другое, и я разбирался с двумя, за ними следовали другие, а затем они в свою очередь порождали все новые и новые, и новые… Долетавшие оттуда взвизги заставляли все время дергаться. Они пришли ко мне и сказали: пока. Пока? — спросил я. Пока, сказали они. Вы решили соскочить, так что ли? — спросил я. Так, сказали они. Вы сматываете удочки, так что ли? — спросил я. Они сказали: такая жизнь, хватай и держись. Я видел рыбу размером с дом, а также ярко-розовый чайный сервиз. С воем и воплями носились по комнатам, дергая за хвосты друзей и подруг человека, иногда приходили сказать спокойной ночи, книксены и поклоны, такое случалось редко. Их предметы первой необходимости: хоккейные клюшки, плетенки для ловли омаров, «мазды». Подлизывались и сторонились, все это — одновременно. Проверка на прочность, это просто проверка. Их мокрые, вонючие парки валяются на полу, как заведено. Врубят музыку и тут же вырубят. Прибери свою комнату, прибери, пожалуйста, свою комнату, я тебя умоляю, прибери свою комнату. Там эта длинная Салли, почисти ее обувь. Приучитесь чистить свою обувь, черный для черной, коричневый для коричневой, ты видишь что-нибудь у меня в руке? самая малость этой отравы, тебе нужно закончить образование, он прав, а ты не прав, внутренняя дорожка считается лучше, добейся, лучше казаться непринужденным, одежда не должна выглядеть как только что из магазина, ты не должен а, Ь, с, d, поверни чуть направо, теперь чуть налево, вот так. Обнаженные девушки с головами Маркса и Мальро, распростертые и беспомощные в безжалостном свете фар, пытался привить им немного joie de vivre, только ничего вроде не вышло, их беспрестанные склоки и мелочность, это как гром среди ясного неба, мир напоминает нам о своей власти, трахеотомия, слева и справа, я пряду, о, прелестное дитя, не чешись, приведи в порядок свои ноги, долгие ночи, все время прислушивался, это испытание на прочность, это просто испытание.
ИЗУМРУД
— Приятель, как тебя
звать?
— Меня зовут Глотник. А как звать тебя?
— Меня зовут Лодырь. Ты за изумрудом?
— Да, я за изумрудом, а ты тоже за изумрудом?
— Да. А что ты думаешь с ним делать, если добудешь?
— Порежу на маленькие изумруды. А что ты думаешь делать?
— Я подумываю об цельноизумрудных креслах. Для богатых.
— Тоже мысль. А как звать тебя, вот тебя?
— Ловчила.
— Ты за изумрудом?
— Как в воду смотришь.
— Как ты будешь его добывать?
— Взрывать.
— От этого будет уйма шуму, так ведь?
— Думаешь, это плохая мысль?
— Ну… Как тебя звать, вот ты, там?
— Топтоп.
— Ты за изумрудом?
— А ты думал. Более того, у меня есть план.
— А можно нам посмотреть?
— Нет, это мой план, и я не намерен показывать его всяким…
— Ладно, ладно. А как звать этого парня за тобой?
— Меня зовут Иногда.
— А ты, Иногда, ты тоже здесь насчет изумруда?
— А то.
— У тебя есть метод?
— Рыть нору. Я пробурил несколько пробных скважин. Похоже, железный верняк.
— Если это верное место.
— Ты думаешь, это может быть неверное место?
— Три последних места не были верными.
— Ты хочешь отбить у меня охоту?
— Зачем бы мне это?
— А как звать того парня, вот того, в темных очках?
— Меня зовут Братец. А кто это все такие?
— Деловые люди. Что ты думаешь о ситуации в общем, Братец?
— Я думаю, здесь жуткая толкучка. Это мой приятель, Среда.
— Ну да, Среда. Тоже за изумрудом, смею предположить?
— Да вот, думаем попробовать.
— Одна голова хорошо, две лучше — так что ли?
— Ага.
— И что вы намерены делать с изумрудом, если сумеете его добыть?
— Гранить. Гранить, гранить и гранить.
Молл беседует с представителем средств массовой информации.
— Расскажите мне, как представитель средств массовой информации, чем вы занимаетесь?
— Ну, мы вроде как прикидываем, какие сейчас новости, а затем идем и беседуем с людьми, с ньюсмейкерами, с теми, кто делает новости.
— Каковые были предварительно определены некоторыми весьма высокопоставленными сотрудниками вашей организации?
— Редакторами. Редактор — это тот, кто говорит: это новость, это не новость, это, может быть, и новость, хоть повесьте меня, не знаю, новость это или не новость…
— А затем вы идете и беседуете с людьми, и они вам все рассказывают.
— Если ты представляешь средства массовой информации, они рассказывают тебе поразительное количество самых разных вещей. Даже если им есть что скрывать, сомнительное поведение или там то да се, или они жену убили, всякое такое, все равно они рассказывают тебе совершенно потрясающие вещи. Как правило.
— О себе. Информацию, достойную опубликования.
— Да. Потом у нас есть эксперты в разных областях. Они могут провести экспертную оценку, что вот этот человек — ловкий тип, а этот — неловкий тип. Они пишут статьи, где говорится, к какому типу типов относятся все эти типы, так что читатель может делать обоснованный выбор. Во всяких вещах.
— Увлекательная, как мне кажется, работа.
— Самая шикарная работа.
— По всей видимости, для получения такой работы нужно иметь хорошее образование.
— Не просто хорошее, а великолепное. Печатать на машинке и все такое.
— Можно только восхититься.
— Да. Но вернемся к этой беременности. Вы говорите, она длилась семь лет.
— Да. Когда мне было дано ясное понимание этой движущей силы…
— Вы настаиваете на внеземном происхождении этой силы.
— В этом нет никаких сомнений. Общение с ней доступно далеко не всем людям.
— Отец был…
— Он сидел в том же самом кресле, где сидите вы. Красное кресло. Обнаженный, но в морионе.
— Это все?
— Да, он сидел в кресле совершенно голый, если не считать мориона, и вел со мной беседу.
— Делая основной упор на…
— Страсть.
— Какова была ваша реакция?
— Я была удивлена. Моей реакцией было удивление.
— Вы заявляли, что недостойны такой чести?
— Несколько раз. Он не принимал моих слов во внимание.
— Только знаете, все это выглядит как-то малость надуманно, ну, я хочу сказать, вроде как надуманно, если вы понимаете, что я хочу сказать.
— Oui, je sais.
— Какую роль вы играли?
— Само собой, я играла самое себя. Бешеную Молл.
— Что такое морион?
— Стальной шлем с гребнем.
— Вы обдумали его предложение.
— Более походившее на приказ.
— Затем оплодотворение. Он приблизил к вашему белому или там нежно-розовому, на тот момент еще не вздувшемуся животу свой кошмарно набрякший орган…
— Ваше описание грешит излишней мрачностью.
— Простите, но все же я затрудняюсь поверить, что женщина, пусть и вполне привлекательная в своем роде, с весьма аппетитной фигурой и красивым лицом, однако борода, да еще эта отметина, похожая на черную мохнатую гусеницу, ползущую по вашему лбу…
— Маленькая, аккуратная бородка.
— В общем, да.
— А черная родинка на лбу ему вроде даже понравилась. Он ее гладил.
— Короче говоря, вы фактически получили удовольствие от… случившегося. Прошу вас понять, что мне и в голову не пришло бы задавать вам подобные вопросы, находящиеся, как следует признать, на грани интимности, не будь я официально аккредитованным представителем прессы, стоящим на страже права наших граждан знать. Знать все. Вплоть до последних, мельчайших и дичайших подробностей.
— Ну да, конечно, пожалуй, это и верно, строго говоря. Пожалуй, это и верно. Строго говоря. Вообще-то я могла бы сказать вам, что мотай отсюда, однако я уважаю право наших граждан знать. Пожалуй. Информированность населения является, как мне кажется, одним из важнейших оплотов…
— Да, несомненно, но конечно же мне хотелось бы, мне не может не хотеться… находясь, я хочу сказать, в своем профессиональном качестве, в своей профессиональной роли…
— Да, я понимаю, что вы хотите сказать.
— Но конечно же я существую и в не этой роли — как человек, я хочу сказать, как такая же женщина, как и вы…
— Вы не такая же, как я.
— Ну в общем-то нет, в том смысле, что я не ведьма.
— Простите, пожалуйста, но я вынуждена настаивать на этом моменте. Вы не такая же, как я.
— Да, конечно, я не выражаю никакого несогласия, я не спорю, в конце концов, мне же не довелось произвести на свет, после семи лет беременности, огромный изумруд весом в семь тысяч тридцать пять каратов. А могла бы я, не могла бы я, к слову сказать, посмотреть на этот изумруд?
