Алексей Мальцев - Призрачно всё...
— Эх, Аркаша, Аркаша, — последнее, что услышал он с лестничной площадки, перед тем как хлопнуть дверью. Утренний ветер «прошил» его сверху донизу, сразу же зазнобило. Кажется, начал моросить противный мелкий дождик.
Подняв голову, разглядел Жанну на балконе, перематерил себя последними словами. Она держала руку у рта. Чтоб не разрыдаться. Он поспешно повернул за угол. Словно подвел черту под тем, что случилось в эту ночь, что вообще было в школе, в юности…
Больше они не виделись. До случайной встречи в парке неделю назад. Только на этот раз не он от нее отстранялся, а она. Имея полное на это право.
Двадцать лет… Словно их и не было. Так все остро накатило, что он чуть с ума не сошел. Он сейчас — в ее упакованной квартире. Опомнился, когда она хлопнула дверью. Кажется, сказав что-то про холодильник и про то, что дорогу он домой самостоятельно найдет. Сообразил, что на дворе — двадцать первый век, ему почти сорок, и хорохориться, как в юности, не перед кем.
Быстро одевшись, подошел к широкому окну, взглянул на панораму просыпающегося города. Как дальше-то жить?
Потом прошел вглубь квартиры, взял с тумбочки свадебную фотографию дочери Жанет. Боже, как бы он хотел оказаться на месте счастливого жениха. Девушка была похожа, как две капли воды, на Жанет образца восьмидесятых.
Русалка без дельфина
Кристина смотрела на дремавшего Вениамина и утирала одну слезу за другой. Даже во сне он теперь был другим. Ей не хотелось его погладить, поцеловать спящего, как это случалось раньше.
Господи, если бы он тогда, очнувшись, назвал ее русалкой, если бы… Все бы было по-другому. Это их мир, созданный певцом и композитором Игорем Николаевым: она — русалка, он — дельфин. Когда-то на концерте Николаева они познакомились и решили друг друга так называть.
Обычно, выходя из комы, Вениамин с укоризной замечал: «Опять плакала, русалка!» Ей сразу становилось легко и хорошо. Эти слова означали, что болезнь не смогла его у нее отобрать. Вновь победа осталась за ними.
Но в этот раз он ее не назвал русалкой. Более того, он ее не заметил вовсе. Она теперь для него — пустое место, и это было страшнее всего.
Она думала, любовь сильнее болезни. Думала, любовь поможет им выстоять. У них обязательно будут дети, здоровые дети. Вообще, впереди их ждет замечательное будущее. Они были уверены в этом. До того, как сходили в кино.
Вениамину резко стало плохо, она не помнила, чтобы он «загружался» так быстро, буквально на глазах. По лбу покатились крупные капли пота, его затрясло и…
Увидев потом, после «пробуждения», его глаза в машине «скорой», Кристина словно в ледяную купель окунулась: другой взгляд, другой голос. Перед ней на носилках был другой человек.
Сколько она выревела потом, сколько предпринимала попыток достучаться до любимого, — все тщетно. Разговор с профессором-психиатром, который консультировал ее «Венечку» вскоре после выхода того из комы, ей почему-то запомнился.
Профессор все время проверял, крепко ли дужки очков держатся за раковины его оттопыренных ушей, при этом не уставал повторять, что подобные случаи в его практике были неоднократно.
— Видите ли, милочка, — мурлыкал он, то и дело проводя пухлыми ладошками по заушинам. — Мы живем в сумасшедшее время, в сумасшедшей стране. Наркотики, алкоголь… Да что я говорю, вы все сами видите и знаете…
— Веня не пил, наркотики не употреблял! — категорично заявила Кристина. — И не курил, у него был диабет!
— Я все понимаю, деточка. И не про то совсем говорю… Психическая патология множится, приобретая новые формы. Слово «шизофрения», думаю, тебе знакомо? — Он замолк на мгновение, пристально взглянул ей в глаза поверх очков и, дождавшись кивка, продолжил: — Одним из классических ее признаков, как мы знаем по голливудским фильмам, является раздвоение личности.
Дальше слушать она не могла. Взметнув вверх кулачки, разревелась. Слезы душили ее, не давая говорить:
— Что вы мне зубы заговариваете?! При чем здесь Веня?! Он нормальный был. Кто его украл у меня? По какому праву?
Когда ей накапали валерианки, профессор продолжил:
— Личности не обязательно живут в пораженной болезнью психике параллельно, они могут, и это важно понять, последовательно сменять друг друга. До двадцати лет, скажем, одна подавляла другую, но после двадцати, к примеру, та, подавленная, вдруг вырвалась из-под опеки и заявила о себе. Это может быть единственным проявлением болезни. Так и с вашим… э-э-э… Вениамином, кажется. Он… просто перестал им быть. Вот так взял и перестал, как это ни смехотворно звучит. Его сменил кто-то другой, понимаете? Доселе не известный. Они как бы поменялись местами. Я понимаю, это дико звучит, но с этим приходится мириться, хотим мы или нет. Сейчас он — победитель, просто взял и вытеснил прежнего хозяина из его оболочки. Выждал, так сказать, удобный момент…
— Удобный момент — это кома? — уточнила притихшая Кристина. — И надолго… вытеснил? Когда мой Венечка обратно вернется?
— Кто ж знает! — развел руками профессор. — Бывают такие формы, когда обе личности контактируют друг с другом, советуются — в общем, живут, как братья. А случается, что их пути никогда не пересекаются. Один приходит на смену другому. И один не подозревает о существовании другого.
— А где же другой в это время находится?
— Спит, попросту говоря, — ухмыльнулся профессор. — Находится в заторможенном состоянии, заблокирован. Может находиться в нем сколь угодно долго. Ему не требуется в это время ни воздух, ни пища, вы понимаете?
Она понимала одно: ее Дельфина больше нет, и никогда не будет. Какие бы профессора ее ни утешали, какие бы бредни ни рассказывали. А поскольку все «перерождение» происходило на ее глазах (она не отходила от Вени ни на шаг), то и винить в произошедшем некого.
Вот, значит, как: ее Венечка где-то рядом, дремлет. Как же его пробудить? И где гарантия, что, раз пробудившись, он вновь не «уснет» в самый неподходящий момент?! Чехарда получается.
Кажется, она немного задремала. Кровать под Венечкой внезапно заскрипела, и глухой незнакомый голос влетел в ухо:
— Ты даже представить себе не можешь, какие страшные годы это были, — бледно-зеленый, как изнанка медузы, Венечка сидел перед ней, его худые коленки ходили туда-сюда. — Как все просочилось в прессу, одному Богу ведомо. Казалось, нас ждет впереди хаос.
— Венечка, ты о чем? — отшатнулась она от него, едва не упав со стула. — Какие годы? Какая пресса?
Он внезапно зажмурился, как бы считая в уме, потом взмахнул руками:
— Когда эрмикцию открыли. Голографическое перемещение во времени. Всем захотелось вдруг жизнь заново прожить, представляешь?! Все ее жили не так, как хотели бы. Массовое паломничество началось. А того не учли, зулусы, что в прошлом должна быть маленькая такая, — Вениамин показал костлявыми пальцами размер, — махонькая-махонькая, но все же… клиническая смертушка. Посадочная площадка! Иначе как…
— Что ты несешь? — закричала, затопала ногами Кристина. Ей показалось, что если она сейчас не остановит своего любимого, то через минуту начнет ему поддакивать, кивать головой: дескать, понимаю, верю, не сомневаюсь… Уж лучше в петлю, чем в такое… соглашательство.
Псевдо-Вениамин вдруг замолчал, громко икнул, скользнул по ней взглядом, чему-то усмехнулся. Потом вскочил с кровати, протиснулся мимо заплаканной Кристины и, крадучись, выскользнул из палаты. Она не пыталась его остановить. Зачем?
Крутой попкорн
Две бутылки боржоми были опростаны в считанные секунды. Смачно отрыгнув, Савелий уронил голову на стол:
— Кто бы знал, как паршиво мне сейчас! Никого не хочу видеть, пошли все отсюда! Вон! — промычал он и ударил кулаком по столу так, что одна из бутылок упала и покатилась.
Едва успев подхватить ее, Ольга уселась на табурет рядом с сыном. Подобные состояния у Савелия случались часто, он называл это — «раскумариваться». В такие дни он ничего не ел, много пил и злился на всех и вся.
— Может, поспишь, Савушка?
Сын медленно поднял на нее водянистые, с красными прожилками, глаза. Она уже знала, что резкие движения причиняют ему невыносимую боль.
— Сколько раз тебе можно говорить: бессонница у меня. И ночью, и днем — сна нету. — Он с силой начал колотить головой по полировке стола: — Не-ту, не-ту, не-ту.
— Савушка, опомнись! — закричала Ольга, всплеснув руками. — Что ты делаешь? Господи! Отец сейчас должен прийти…
Заикнувшись о муже, она тотчас пожалела о сказанном. В последние дни между отцом и сыном Изместьевыми словно черная кошка пробежала: оба друг друга на дух не переносили. Не зная причины этой ненависти, Ольга чувствовала себя этаким буфером: если бы не она, они давно бы сожрали друг друга.
