Рене-Виктор Пий - Обличитель
— Да, они будут вывешены к вечеру.
— Хорошо. Когда вы встречаетесь с вдовой?
— Сегодня в шестнадцать часов.
— Прекрасно… Вы мне обо всем расскажете завтра утром.
Я вышел. Едва я закрыл за собой дверь, как мне показалось, будто кто-то громко расхохотался. Пораженный, я бросился к мадам Дормен.
— Это вы смеялись?
Секретарша с удивлением уставилась на меня.
— Я? Нет, это мсье Сен-Раме. Разве он не имеет права посмеяться? А я-то думала, что вы у него.
— Я в самом деле был у него, — промямлил я, — но подумал, что это вы смеялись… ну знаете, над этим текстом…
— Ах над этой пресловутой бумагой! Ей-богу, она не даст вам сегодня спать!
Я сконфуженно улыбнулся и закрыл дверь. Немного растерянный, я направился к своему кабинету, когда ко мне подошел сотрудник из хозяйственного отдела и сказал:
— А вас искали, мсье. Вам нужно спуститься в подвал. Кажется, там образовалась трещина!
— Трещина?
— Да, мсье, большая трещина в одной из опорных стен фундамента.
— Спасибо, сейчас пойду посмотрю.
Я чувствовал, что мне необходимо несколько минут побыть одному, прежде чем спуститься в подвал. Войдя в кабинет, я подошел к окну и окинул взглядом широкую панораму. С высоты многоэтажного здания из стекла и стали, занимаемого фирмой «Россериз и Митчелл-Франс», открывался вид на площадь Вольтера, площадь Наций, площадь Бастилии, площадь Республики. Какие волнующие названия! В шестидесяти километрах отсюда высился наш гигантский завод в Мелиньи, на котором работали 8500 рабочих, техников, инженеров. А мы, находясь здесь, в самом сердце Франции, где творилась ее история, каждый день бросали в пасть нашим вычислительным машинам тысячи данных, и они извергали тысячи результатов и возможных решений, тяжким бременем ложившихся на экономику Мексики и Берега Слоновой Кости. Я думал о поэтах, погребенных у подножия нашей крепости, за оградой Восточного кладбища, знаменитого Пер-Лашез, где сотрудники фирмы «Россериз и Митчелл-Франс» постоянно прогуливались в хорошую погоду, словно в парке. Возможно, мы единственные в мире служащие, которые любят бродить между двенадцатью и четырнадцатью часами по кладбищу. Мне вдруг показалось, что все это не к добру. Однако пора было осмотреть трещину. Я закрыл окно и вышел из кабинета. В лифте, который погружался в недра здания, меня преследовали видения могил великих людей.
IV
Я прекрасно отдавал себе отчет в том, что нагромождение стольких событий за одно утро могло вызвать чрезмерное возбуждение в нашем филиале. Однако не следует забывать, что фирма «Россериз и Митчелл-Франс» занимала огромное здание из стекла и стали в 11 этажей! Здесь работало 1100 человек, и многие из них были связаны со всем миром. До сих пор мое описание событий отражало лишь отношение к ним со стороны руководства, так сказать, «штаба» предприятия. Естественно, что каждое более или менее важное событие становится тут же известным наверху, и, следовательно, я, как заместитель директора по проблемам человеческих взаимоотношений, был тут же поставлен в известность. Большинство сотрудников знали Арангрюда только по имени и ничего (или почти ничего) не знали о его деятельности. Итак, сообщение о трещине в несколько миллиметров шириной и приблизительно в метр длиной, обнаруженной в фундаменте здания, имело априори очень мало шансов дойти до ушей персонала. Только этот свиток мог возбудить болтовню служащих — просто потому, что получил широкое распространение, даже независимо от того, что в нем содержалось. Однако в это утро, вопреки моим ожиданиям, фирма «Россериз и Митчелл-Франс» не проявляла каких-либо заметных признаков тревоги. И я решил, что мне следует заняться трещиной. Ночной сторож сообщил о ней в соответствующий отдел, а там в свою очередь захотели, чтобы я высказал свое мнение. Это было вполне естественно. Два человека, показавшие мне трещину, не подозревали, что заместитель директора по проблемам человеческих взаимоотношений осматривает эту длинную черную щель с глубоким волнением, ибо для меня, в отличие от всех остальных, происшествия на этом не заканчивались. Смерть Арангрюда, свиток и трещина создали как бы цепь событий, от которых мне стало не по себе. Может быть, я сегодня преувеличиваю тревогу, в то утро овладевшую мной? Право, не думаю. Повторяю: я еще ничего не мог тогда предвидеть. Однако все последующие события удивили меня меньше, чем всех остальных, за исключением самого обличителя. Итак, я приступил к тщательному осмотру подвальных помещений, мне никогда не приходилось обследовать их полностью. Здание уходило своим основанием в землю там, где прежде находилось обширное кладбище. Во время строительства обнаруживали старые могилы, заваливали многочисленные галереи, откачивали воду из маленьких подземных озер. Власти парижского муниципалитета потребовали, чтобы были сохранены подземные ходы и останки на кладбищах по обе стороны от приобретенного американцами земельного участка, что заставило архитекторов замуровать входы в охраняемые властями подземелья. Для этой цели были использованы камни, специально привезенные из Пенсильвании. Компания «Россериз и Митчелл» приспособила подвалы для архивов, разместила там центральную ЭВМ, оборудовала колоссальную библиотеку, которая служила также местом проведения новогодних праздников и других официальных торжеств. Например, когда Сен-Раме получил по ходатайству министерства промышленного развития орден «За заслуги», церемония вручения происходила в этом великолепно задуманном, хорошо оборудованном, современном, удобном для отдыха, залитом светом уютном зале, и персонал долго хранил в памяти яркое впечатление от этого вечера. Я не могу сдержать чувства умиления, вспоминая веселые вечера в этом зале, где я часто бывал распорядителем.
Закончив осмотр, я приказал руководителю хозяйственного отдела предупредить об опасности главного архитектора Парижа и держать меня в курсе событий. Следует ли вновь просить Сен-Раме срочно принять меня? Мне показалось это бесполезным и даже опасным, ибо неизвестно, как он еще на это посмотрит. Он может подумать в конце концов, что у меня сдают нервы, а следовательно, пришло время меня заменить. Я постарался отогнать эти мрачные мысли и направился в туалет. И тут во мне вдруг опять проснулось чувство юмора. А что, если завтра я прочту на стенах всех наших туалетов: «Да здравствует послание!», неужели и об этом я должен буду доложить Сен-Раме? Немного приободрившись, я пошел завтракать.
Порой, чтобы изложить события, я прибегаю к записям, а иной раз полностью полагаюсь на свою память, и тогда мне удается восстановить основные факты. Но случается, что я снова вижу целые сцены во всех деталях.
Наш завтрак в день появления первого свитка крепко врезался мне в память.
Вот они все передо мной — те, кто работал тогда а фирме «Россериз и Митчелл»: веселые, упитанные, изрядно проголодавшиеся к этому часу, поспешно рассыпаются по кварталу, каждый торопится к ресторану или бистро, соответствующему его жалованью и рангу. Сен-Раме предпочитал рассчитываться чеками в ресторане, нежели обедать в столовой предприятия. Ему хотелось, чтобы служащие не стеснялись, чувствовали себя свободно и отдыхали в свое удовольствие. На эту тему он даже напихал знаменитую статью, опубликованную в еженедельнике, неустанно восхвалявшем американский образ жизни. Да, все они сейчас передо мной как живые, и, хотя воспоминание об этом завтраке не сделает мой рассказ интереснее, желание почтить их память берет верх и увлекает меня. Ах вы, представители высшего командования нашего главного штаба, дорогие мои коллеги былых времен! Здравствуйте и приятного вам аппетита! Вот ответственный работник Бриньон — одна из самых светлых надежд «маркетинга» нашей страны, глава секции французского рынка, кандидат на пост, который Сен-Раме предназначал для бедняги Арангрюда. Как он, однако, молод! Он подходит и почтительно приветствует меня:
— Здравствуйте, мсье.
Это вовсе не значит, что он глубоко уважает или опасается меня, просто он понимает, что невольно втянут в борьбу, развернувшуюся из-за смерти Арангрюда, и не хочет пренебрегать даже самой незначительной поддержкой человека, который по меньшей мере раз в день встречается с генеральным директором. Про Бриньона говорят, что он единственный коммерческий работник — европеец, которого знают и ценят инженеры научно-исследовательского центра в Де-Мойне, Эту репутацию молодой человек заслужил за смелость, которая стоит того, чтобы о ней здесь упомянуть.
Один инженер из Канзаса представил американскому центру патент на машину с вертикальным буром. Это изобретение вызвало восторг инженеров-исследователей фирмы, которые поспешили купить патент, но затем столкнулись с недоверием и сопротивлением коммерческих работников, утверждавших, будто ни одна страна в мире не найдет ему применения. Они единодушно объявили, что новая машина не будет иметь сбыта. Бриньон уговорил Сен-Раме выступить от имени французского филиала и проявить интерес к этой машине, убедив его, что ее можно будет продавать в Вогезах и на востоке Центрального массива. Научно-исследовательский центр в Де-Мойне позволил произвести опыт, и он оказался успешным. Будущее машины было обеспечено: опираясь на успех французского филиала, руководство фирмы «Россериз и Митчелл» стало поставлять машины во все страны, рельеф которых был схож с вогезским. Центр в Де-Мойне поздравил Сен-Раме, и американские инженеры захотели узнать имя молодого инициатора этой операции. Таким образом перед Бриньоном открылись блестящие перспективы.
