Валерий Губин - Вечное невозвращение
— Охота им в такую погоду здесь гулять! — проворчал Стрелков.
— Поднимемся на бастион, — предложила Ольга.
— Туда нельзя. Вон видите, заборчик стоит.
— Заборчик перешагнем, а в такой снег нас никто не увидит.
Они перебрались через загородку и быстро пробежали по узкой лестнице наверх. Там им показалось, что снежный заряд ударил с новой силой — не только противоположный берег с дворцами, но даже сама Нева скрылась в снежном крошеве. Они постояли несколько минут молча, и Стрелкову показалось, что он сквозь сильный шум ветра слышит плеск волн внизу.
— Давайте, возьмемся за руки и прыгнем вниз, — сказала Ольга ему в ухо.
— Хорошая идея, я давно ног не ломал.
— Не сломаете. Представьте себе, что вам это снится, и прыгнем. Вы ведь во сне часто прыгали с большой высоты?
— Много раз. Но при этом всегда было страшно — а вдруг это не сон?
— Сейчас это явно сон! — она взяла его руку, и он почувствовал, какие у нее странные пальцы: не теплые, не холодные, — и поверил, что спит.
Они подошли к самому краю, немного постояли еще и прыгнули прямо в очередной снежный заряд. Летели довольно долго. Стрелков уже начал волноваться — когда же будет земля. Ему даже показалось, что ветер выносит их прямо в реку. Ольга повернулась и крикнула ему в ухо:
— Ты опять дрыхнешь, Диккенс!
Он вскочил с бешено колотящимся сердцем и стал протирать глаза. Около него сидел Ольгин отец и сердито смотрел на него.
— Я не дрыхну, я с Петропавловской крепости прыгаю.
— Хорошее занятие, особенно для англичан. Ольги до сих пор нет, а мне позарез нужен стольник. Не одолжишь на неделю?
— Одолжу. — Стрелков, порывшись в карманах, вытащил несколько смятых десяток и даже одну пятидесятирублевую бумажку. — Вот, только девяносто, больше нет.
— У тебя что, последние?
— Нет, у меня еще в банке несколько сотен фунтов.
— А, тогда ладно, — седой взял деньги и скрылся в темноте коридора.
Услышав, как хлопнула входная дверь, Стрелков хотел снова лечь на диван, но внезапно устыдился этого намерения.
"Подожду еще немного и пойду домой, сколько же можно спать", — решил он, понимая, что дома тем более завалится и проспит до самого утра или даже до обеда, тем более что завтра суббота.
Тут он услышал смех и увидел стоявшую в дверях Ольгу.
— Неужели вы все это время спали?
— Нет, я еще ходил в Петропавловскую крепость.
— Зачем?
— Прыгать с бастиона. Скажите мне честно, сплю я или нет? Потому что один раз вы уже приходили, а потом оказалось, что это сон.
— Вы нажмите на глаз слева. Если я раздваиваюсь — это не сон, а если ничего не изменилось — значит, по-прежнему спите.
— Вроде раздваиваетесь.
— Тогда давайте пить чай, а потом пойдем гулять.
— Под таким снегом?
— Да какой там снег? Редкие снежинки падают.
Стрелков налил себе полстакана заварки и почувствовал, как сон постепенно выветривается из него, голова очищается.
— Вы действительно пишете книгу о Пушкине?
— Что, рылись в моих бумагах на столе?
— Упаси Бог! Я ни разу не вышел из кухни. Даже в туалет.
— Откуда же знаете про мою работу?
— Вы мне сами рассказали. В том сне, который я только что видел.
— Странные у вас сны: то я вам адрес свой говорю, то тему своего исследования, и все оказывается верным.
— Я и сам удивляюсь не меньше вашего. Это, наверное, у вас такая мощная аура, что даже в мои сны вторгается. Ваш первый муж ничего не говорил вам про нее?
— Нет. И второй тоже, потому что его не было.
— От всех красивых и умных женщин исходит очень сильное излучение. Как-то много лет назад я был в гостях у приятеля, он живет недалеко от вас. Мы сильно выпили, я остался ночевать и всю ночь во сне занимался любовью с Алисой Фрейндлих. Утром проснулся озадаченный, поделился с другом, а тот сказал: "Ничего удивительного! Она напротив живет, вон ее окна!"
— После этого вы должны были на ней жениться.
— Я бы с удовольствием. Но, может быть, мы действительно пойдем погуляем?
— Куда пойдем?
— Хорошо бы завернуть к кому-нибудь на бал, например в австрийское посольство или к графине Бобринской.
— К сожалению, у меня нет подходящего платья.
— А у меня фрака. Сгодился бы мундир венгерского гусара, но его у меня тоже нет.
— Тогда пойдемте просто погуляем. До Петропавловки и обратно.
— Почему вас так тянет к этой крепости?
— При чем здесь крепость? Я люблю поздней осенью смотреть на Неву — такая черная, быстрая, будто живая.
Они дошли до набережной и долго стояли молча, глядя на темную воду. Сильный ветер гнал рябь, и казалось, что Нева действительно несется, словно горная речка, с большой скоростью к заливу.
— В прошлом году в начале ноября Нева уже встала, а в этом еще ни разу мороза не было.
— Да, зимы с каждым годом становятся все теплее.
— И все тоскливее.
— Почему?
— В последние годы с приходом зимы я засыпаю, хотя хожу на работу, встречаюсь с друзьями — но все как во сне. Мне даже начинает казаться, что сон — более подлинное существование, чем бодрствование. Сон богаче, ярче, во сне никогда не скучно, во сне многое удается.
— Пушкин бы вас хорошо понял, он даже говорил об "истинном сне".
— Где это?
— Он целую поэму решил написать, но, сочинив сотню строк, бросил:
Я сон пою, бесценный дар Морфея,
Я научу, как должно в тишине
Покоиться в приятном, крепком сне…
Не спите днем, о горе, горе вам,
Когда дремать привыкли по часам!
Что ваш покой? Бесчувствие глубоко.
Сон истинный от вас уже далеко.
— Прекрасные строки! А вы знаете, мой самый любимый герой — Обломов. Как умел спать человек! Теперь так не могут. Беспокойные все стали, нервные. А сон — великое благо для души. Только там можно встретить тех, кого когда-то любил, с кем расстался, кто давно умер. Можно с ними поговорить, пожаловаться на жизнь, попросить совета. Недавно во сне встретил одну женщину, которую когда-то в молодости любил — встретил молодую, красивую и плакал оттого, что всё в прошлом, прощался с ней, потому что никогда уже не увижу ее ни молодой, ни красивой, если вообще увижу. Тем более, она сказала во сне, что нам теперь незачем встречаться.
Они долго шли вдоль реки. В одном месте Ольга перегнулась через парапет, всматриваясь в воду.
— Что, будем прыгать? — спросил Стрелков.
— Зачем это? Просто мне кажется, что я вижу что-то большое и белое, лежащее на дне.
— Слава Богу, вы не собираетесь прыгать, а то я уже испугался, что опять сплю.
Больше они не разговаривали, только Стрелков, решившись, взял ее за руку. Она ее не отняла, и так они дошли до дома.
— Прощайте, соня! Может быть, скоро увидимся.
— А может быть, мы не будем расставаться.
— Ко мне нельзя. У меня отец. Когда у него очередной запой, он ко мне переезжает, боится за сердце.
— Тогда пойдемте ко мне.
— Хорошо, — легко согласилась она.
Они шли уже в полной темноте. Снег по-прежнему сыпал — легкий, невесомый, редкий и видимый только в свете фонарей.
— Расскажите мне еще что-нибудь про ваши сны.
— Пожалуйста. Наша жизнь беспорядочна, раздергана, а в снах всегда есть определенный ритм. Во сне как будто танцуешь. Есть сны медленные, тягучие, как танго, а есть быстрые, стремительные, словно в вихре вальса.
Они долго сидели на кухне, не зажигая свет, пили чай и смотрели в окно на медленно кружащиеся снежинки. В полумраке Стрелков едва различал ее лицо, казавшееся загадочным и незнакомым.
— Что вы молчите? Опять засыпаете?
— Нет, что вы! Разве можно спать в такую ночь!
— В какую такую?
— Я встретил вас, вы пришли ко мне, все это так неожиданно и удивительно, словно мои сны начали осуществляться.
Стрелков действительно очень долго не мог уснуть. Ольга уже спала, ровно дыша во сне, а он все никак не мог успокоиться. Почему-то чувствовал, что если сейчас уснет, то увидит всех своих умерших родных и друзей, прежде всего, приснится ему сестра, погибшая в автомобильной катастрофе, и будет называть его братиком; потом приснится его однокурсник Вадим, который долго и мучительно умирал от рака в больнице и все время требовал красных помидоров. Тогда стояла зима, но иногда Стрелкову удавалось доставать помидоры, но чаще нет. С тех пор, когда он видит во сне Вадима, тот просит красных помидоров. Приснится ему и Печаль в виде старой, бедно одетой женщины, которая ходит среди машин, остановившихся у светофора, и просит милостыню. Кто взглянет ей в глаза, подавая деньги, будет долго и безутешно рыдать. И приснится Горе — это будет голос матери: она разговаривает с ним сквозь дощатую перегородку, он отвечает ей, даже шутит и при этом знает, что она давно умерла. И может быть, даже увидит — и это будет самый страшный сон — во сне самого себя, совсем еще юного, и будет спрашивать его, то есть себя, как он может жить в том времени, где его никто не понимает, никто не любит, где у него нет еще сил, чтобы защитить себя, и нет еще толики мудрости, чтобы уметь заслоняться от повседневного житейского кошмара.
