Мэри Чэмберлен - Английская портниха
— Она сказала, что работает в «Лайонз», — ответила домовладелица. — Помнится, я еще подумала, как она собирается платить за комнату из жалованья подавальщицы. Но она каждое утро уходила в этой их униформе, и я не встревала.
— Когда вы узнали правду?
— Ну, когда она начала приводить к себе своего сутенера. Или сводника, или как его там называют.
— Стэнли Ловкина?
— Нет, другого. С иностранным именем. Негра. — Последнее слово она произнесла медленно, врастяжку и скривилась.
Вмешался судья:
— Кхм, не Джино ли Мессину вы имеете в виду?
— Ну да, а кого же еще?
Она знала, какова будет реакция присяжных. Только проститутки якшаются с черными мужчинами. Только безнравственные, опустившиеся женщины. Хозяйка нарочно это сказала. Джино не был негром. Хозяйке Ада представила его как своего жениха. Больше домовладелица ничего о нем не знала. Но врала не стесняясь.
— Почему вы решили, что между ними отношения сутенера и проститутки?
— Моя спальня как раз под ее комнатой. Кто только к ней не шастал, доложу я вам. Кровать ходуном ходила, и такие противные звуки, будто осел ревет, когда у него зуб разболится.
— Ничего подобного, — не выдержала Ада. Совести нет у этой женщины. Ада с Джино далеко не всегда занимались сексом, не каждую неделю. А теперь эта женщина намекает, что Ада принимала клиентов каждую ночь, без разбора.
— Мисс Воан, — судья грозно глянул на нее поверх очков, — очередное предупреждение. — Он кивнул Харрис-Джонсу: — Продолжайте.
— Что еще вы слышали? — спросил обвинитель.
— Ругань. Страшную ругань. Их бы и на том берегу реки услышали.
— Из-за чего они ругались?
— Из-за денег. Каждый раз. То она ему недодала, то он ей.
— Вы лжете, — крикнула Ада.
— Мисс Воан! — Судья почти рычал. — Больше никаких выступлений, иначе вас таки выведут из зала.
— Можно подумать, что эта грязная сплетница дежурила под моей дверью, — не унималась Ада, но опомнилась, когда судья сдвинул брови. — Простите.
Мистер Харрис-Джонс, наблюдавший за судьей, снова обратился к свидетельнице:
— А в ночь убийства?
— Ну… — домовладелица поджала губы, — тот, кого она привела, явно выпил лишку. То и дело спотыкался на лестнице. Я слышала, как она кричала, а потом все стихло. Даже как-то не по себе стало. Непривычно, если вы понимаете, о чем я. Кровать только слегка скрипнула. Я подумала, что они уснули. Потом слышу, она спускается в туалет, в тот, что прямо под лестницей. И больше ни звука, а потом я учуяла газ.
— И?
— Вышла на лестницу, посмотрела вверх, гляжу — под дверью «колбаса», которой она от сквозняков спасалась, да только приткнута снаружи. Я давай стучать в дверь, никто не отзывается. Я не хотела к ней вламываться. Вот и побежала прямиком в паб «Белый лев». Заставила их позвонить в полицию и пожарникам.
— Вы уверены, что с ними никого больше не было, никто не входил и не выходил из комнаты?
— Нет, — ответила домовладелица, — только эти двое. Люди как войдут, моей квартиры им ни за что не миновать. Я все слышу. Все.
Ада догадывалась, что хозяйка в очередь бы встала, лишь бы свидетельствовать против своей жилички. Что угодно, лишь бы у нее не отняли добычу. Вряд ли она выбросила одежду Ады, скорее продала, а выручку присвоила. Мистер Уоллис тряхнул головой, словно побаивался связываться с этой женщиной. Неужто не видит, что она врет? Ему надо применить какой-нибудь хитрый прием, что так любят юристы, запутать ее и вывести на чистую воду. Уоллис встал, расправил мантию тем же манером, что и мистер Харрис-Джонс. Юристы должны так делать, это придает им важности.
— Вы любите выпить? — спросил он.
— От стаканчика портера вечерком не откажусь, — ответила свидетельница. — Это помогает мне заснуть.
— Спасибо, — улыбнулся мистер Уоллис с победоносным видом. И завершил допрос.
— Они ведь не вызовут Джино, правда? — спросила Ада мистера Уоллиса во время перерыва. — Я этого не вынесу. Даже не знаю, что я сделаю.
— Они бы вызвали, да он отказался давать показания.
— Почему? — Ада понимала, что Джино никогда ее не любил, но, возможно, хотя бы капля порядочности в нем осталась и он не захотел позорить ее на людях.
— Вы не знаете? — удивился Уоллис. — Он в тюрьме.
— В тюрьме? За что?
— Получил три года за избиение проститутки в Мэйфейре.
Кому-то не поздоровится, Ава, ох не поздоровится. Должно быть, сильно он ее избил, если загремел в тюрьму на столь долгий срок.
— И как она? — спросила Ада. — Та женщина. С ней все хорошо?
— По-моему, да. Но покажись он здесь, его могли бы привлечь за извлечение прибыли аморальными средствами. И он не стал рисковать.
Ада закрыла глаза, сжала кулаки. Какой же она была дурой. Чертовой дурой.
Следующей была заведующая чайной. Принаряженная, в элегантном черном костюме и черных респектабельных туфлях. Ей хватило наглости надеть капроновые чулки, что продала ей Ада. Вот бы сейчас задать ей вопрос, чтобы весь зал слышал: где вы достали эти чулки?
Директриса подтвердила, что Ада работала официанткой под ее началом, и она недоумевала, как Аде удается снимать пусть крошечную, но квартиру без посторонней помощи и как она вообще ее нашла при нынешней нехватке жилья.
— И что вам сказала подсудимая?
— Сказала, что умерла ее бабушка и оставила ей золотое яичко.
— Вы поверили?
Директриса одернула жакет, посмотрела на Аду:
— Нет.
— По-вашему, она солгала?
— Скорее всего.
Лицемерка. Она приходила к Аде на чашку чая с бальзамином в качестве подарка. Миленькая квартирка, Ада.
Ада продавала другим официанткам капроновые чулки, сообщила директриса. Карточки на одежду. Хлебные карточки. И чего только не продавала.
— Подсудимая говорила, откуда она получает все это добро?
— Нет. — Директриса замялась. Сама она, разумеется, должна остаться незапятнанной. — Я, как вы понимаете, никогда и ничего у нее не брала, — пояснила она. — Черный рынок не для меня. — Ада открыла было рот: лгунья, но вместо слова раздался хрип. Судья нахмурился. — В заведении она торговлей никогда не занималась, — продолжила директриса, — только не в нашей чайной, не в «Лайонз».
— Вы не ответили на мой вопрос. Где она все это доставала?
— Наверное, у своего дружка.
— И последнее, — сказал мистер Харрис-Джонс. — Подсудимая когда-либо говорила вам, где она была во время войны?
— Нет. Я понятия не имела.
