Мэри Чэмберлен - Английская портниха
Сестра Бригитта помедлила с ответом, взглянула на Аду. Кого она видела за выгородкой для подсудимых? О чем она думала в этот момент?
— Ребенок родился мертвым.
Нет. Его нежная мраморная кожа с пурпурными и синими прожилками — как у обложки молитвенника. Ада приподняла край полотенца, чтобы запомнить его личико. Припухшие глаза Томаса были закрыты, по бокам глубокие складки. Стиснутые кулачки прижаты к щекам. Лысое гладкое темечко, дочиста отмытое от крови и слизи. Голые плечики, худенькая шея с кое-где обвисшей кожей. Он спал.
Живой.
Он был жив. Ада помнила, как затрепетал черный орарь, лежавший в саквояже отца Фриделя, от дыхания Томаса, как раздулись его ноздри, когда воздух наполнил его легкие, как шевелилась грудь, вдох, выдох, вдох, выдох. Это было его дыхание, а не ветерок, поднятый ею, когда она защелкивала саквояж.
Сестра Бригитта окрестила его, чтобы он не попал в чистилище, и взяла Аду за руку после того, как они попрощались с отцом Фриделем:
— Да упокоится с миром его маленькая душа. Повторите это за мной, сестра Клара.
— Нет, — воспротивилась Ада. — Он не умер.
— Повторите за мной, сестра Клара, да упокоятся с миром души всех праведников усопших милостью Господней, аминь.
Нет. Томас был живехонек, крошечный удалец.
— Он был жив! — закричала Ада. — Сестра Бригитта, он был живой!
— Мисс Воан, — сказал судья, — вам пока не дали слова.
— Что произошло потом?
— Священник помог нам. Он вынес тело ребенка в своей сумке.
— Куда?
Сестра Бригитта пожала плечами:
— Мы не знаем.
— Куда он дел тело ребенка?
— Мы не знаем. Но тогда хоронили почти каждый день. Он мог украдкой подложить тело младенца в гроб какого-нибудь старика. Никто бы не заметил.
— А сестра Клара?
Монахиня опять посмотрела на Аду. С нежностью, но и с раскаянием.
— Ей было трудно с этим смириться.
— С тем, что он умер?
— Да.
— Что вы сделали?
— Послеродовой упадок сил — тяжелый период сам по себе, — ответила сестра Бригитта. — Мы не могли допустить, чтобы ей стало еще хуже. Из соображений осторожности мы решили не перечить ей.
— Лгали, хотите сказать? Позволили ей верить, что ребенок жив?
— Порою ложь служит во благо. Господь прощает эти мелкие грехи.
Нет, думала Ада, нет. Все было не так. Томас был жив. И сестра Бригитта это знала. Почему она сейчас говорит совсем другое?
— А когда она вернулась к вам в конце войны, вы по-прежнему придерживались вашей благой лжи?
— Пришлось, — ответила сестра Бригитта. — Она была в жутком состоянии. Полумертвая, полубезумная. Такого известия она бы не перенесла.
— Она пыталась найти своего ребенка?
— Да.
— Вы и тогда не сказали ей правды?
— Мы думали, будет лучше, если она попробует его найти и поймет, что это бесполезно, следов не сыскать. Эта надежда — единственное, что привязывало ее к жизни. Скажи мы, что ребенок умер, неизвестно, выжила бы она.
— Вы знали, что она лгала вам?
— О чем, простите?
— О своем замужестве.
— Я не берусь об этом судить.
— Сестра Моника сообщила вам, что Ада Воан не состояла в браке со Станисласом фон Либеном. Ее паспорт был выписан на фамилию Воан. На ее девичью фамилию. У нас имеются письменные показания сестры Моники, данные под присягой. Уважаемое жюри, — Харрис-Джонс повернулся к скамье присяжных, в руках у каждого была стопка бумаг, — пункт первый в вашем списке. Ада Воан носила не обручальное кольцо, но то, на которое вешают занавески. — Он снова посмотрел на сестру Бригитту: — Вы не могли не знать, что она лгунья. Мастерица рассказывать байки.
— Шла война, — сказала сестра Бригитта. — Все было так зыбко, ужасно. Мало ли что сделает человек, чтобы выжить. Я никого не стану за это порицать.
— Вы говорили, что были выше войны.
— Вы передергиваете мои слова. Я сказала, что старость не ведает войны.
Вот как они действуют, эти юристы. Тычут в нос фактами, но только теми, что им подходят, а потом складывают из них картинку, где все вкривь и вкось, как в зеркале на ярмарочном аттракционе, что показывает тебя то коротышкой, то жердью. Аде хотелось крикнуть присяжным: неужели вы не видите, что он делает?
— Ада Воан навещала вас, когда вы вернулись в Англию?
— Увы, нет, — покачала головой сестра Бригитта. — Я была бы ей рада.
— Позвольте спросить еще раз: вы уверены, что ее ребенок умер?
— У него не было пульса, сердцебиения, он не дышал. Младенец родился мертвым. Ни малейших сомнений.
— Выходит, Ада Воан лгала, когда говорила, что он жив.
— Она обманывала себя. Существенная разница.
— Выдумщица, — подытожил мистер Харрис-Джонс. — Никакой разницы.
Сестра Бригитта спустилась со свидетельского места, поцеловала свой крестик и вышла из зала, не взглянув на Аду. Следовало навестить ее, нехорошо, что не навестила. Но о чем бы они стали говорить? А помните, как… Что за удовольствие, что за радость оглядываться на те годы? Лишь пустота внутри и печаль.
Первый день судебного заседания закончился, и Ада вернулась в камеру. Явился мистер Уоллис с бутербродами и бутылкой имбирного пива, физиономия как у обиженного кролика.
— Ребенок был мертв. Вы мне этого не говорили.
— Я не знала, — ответила Ада. Признания сестры Бригитты звенели у нее в голове, рассыпаясь визгливым эхом. Ей хотелось биться головой о стену, чтобы вышибить этих демонов, пусть и вместе с мозгами.
— Я не могу защищать вас, если вы мне не расскажете все.
— Богом клянусь, я не знала.
— Или не хотели верить в то, что произошло, и убедили себя в обратном?
— С чего вдруг? — Голос у Ады дрогнул. — Я бы не стала.
— Не стали? — Жестокий вопрос.
Он надкусил бутерброд, и Ада смотрела, как движутся кругами его тонкие губы. Она не могла есть. Перед глазами пустые могилы и пятнистая кожа трупов, зарытых под землю. Маленький Томас лежит в гробу рядом с чужим человеком, стариком, что истратил свою жизнь и расплескал до последней капли любовь.
— Смерть. — Ада сидела, обхватив себя руками, и раскачивалась вперед-назад, вперед-назад, словно разум ее раскалывался надвое, и безнадежность вбивала клин в эту трещину. — Смерть и тьма.
— Поговорите со мной, Ада, — попросил мистер Уоллис. — Расскажите все, как было.
Ада молчала, не прекращая раскачиваться.
На следующее утро галерея для публики была опять заполнена до отказа. Ада выворачивала шею, пытаясь разглядеть лица. Может, среди них ее мать.
