Тулепберген Каипбергенов - Каракалпак - Намэ
Но автор назвал свой роман «Песней». Здесь чувствуется влияние старых традиций. Поэтому я предполагаю, что неизвестный автор на самом деле известный писатель. Он потому и скрыл свое имя, что не нуждается в популярности, она у него и так уже есть. И поскольку автор — человек известный и, следовательно, уважаемый, я считаю, что роман этот необходимо опубликовать.
Первый оратор. Смотрю я на рукопись и вижу, что она пухлая, толстая, страниц в ней много.
Наш народ, как известно, самый читающий народ в мире. Но где он читает? А читает он в транспорте. Надо беречь его время. Я согласен со вторым рецензентом: рукопись можно издать, но предварительно сократив ее.
Второй оратор. Я не виню автора за то, что свой роман он назвал «Песнь каракалпаков», хотя я тоже не знаю книг, озаглавленных как «Песнь россиян» или «Песнь эстонцев». Но автор шел своей дорогой, а это доказывает, что он настоящий писатель. И поэтому я не согласен с первым рецензентом.
Но не могу полностью согласиться и со вторым рецензентом, который считает, что неизвестный автор на самом деле человек известный и уважаемый. Может, оно и так, но не известно, кому он известен и кем уважаем.
Что я имею в виду. Я имею в виду, что даже такой гениальный классик, как Лев Толстой, всякий раз, когда он описывал в своем романе женскую одежду, советовался со своей женой Софьей Андреевной, чтобы она поправила или дополнила, где что надо. И другие писатели всегда советовались со знающими людьми. А с кем советовался наш неизвестный автор — нам это не известно. И в таком случае, порекомендовав рукопись в печать, мы берем всю ответственность на себя и можем попасть в неудобное положение, пропустив ошибку.
Третий оратор. Вопрос о названии романа поставлен ребром, поставлен правильно и своевременно. Я считаю его центральным вопросом повестки дня.
На первый, поверхностный взгляд может показаться, что ничего особенного нет в том, что, допустим, нашего молодого поэта Генджемурата Изимбетова звали бы Каллибеком, а, напротив, молодого критика Каллибека Бекжанова звали бы Генджемуратом.
Но это лишь на первый и, подчеркиваю, поверхностный взгляд. А мы обязаны смотреть в глубь явлений, смотреть непредвзято, но заинтересованно и пристально. А глядя в глубь явлений, мы обязаны констатировать, что книга — это не человек. Мы не вправе уклоняться от этого факта.
Факты же говорят сами за себя. Толстой назвал роман «Война и мир». Шолохов назвал роман «Тихий Дон». Таковы факты.
Если бы Толстой озаглавил роман иначе, скажем — «События 1812 года», а Шолохов, в свою очередь, озаглавил бы свой роман «Судьба Мелехова», то что было бы? А было бы то — и об этом мы должны сказать открыто, глядя в глаза правде, — что названия были бы не такими, какие они есть! Я осмелюсь утверждать, что они не соответствовали бы авторскому замыслу. А форма, как известно, должна соответствовать содержанию. Или, как гласит наша мудрая пословица: по полю и урожай, но бороде и бритва.
И мы тоже обязаны судить не поверхностно, обязаны заглянуть в глубь вещей, потому что…
Голос. Хватит! Хоть кто-нибудь заглянул в глубь книги? Или все вы прочли лишь ее название?
Четвертый оратор. Вопрос задан правильно. Я ознакомился с оглавлением данного романа и могу сказать, что оно интереснее и содержательнее названия. Рукопись разбита на три отдельные части. Первая часть названа «Жизнь», вторая — «Любовь». Название третьей части — «Дружба».
Наш мир вечно меняется, вечно обновляется, но есть в нем и вечные категории. Вечны день и ночь, весна и осень, свет и тень. Точно так же вечны жизнь, любовь и дружба. Я глубоко уверен, что автор глубоко прав, разделив свой роман на три части и озаглавив каждую из этих частей именно таким образом, как он это сделал. Озаглавив части таким образом, он сразу создал художественные образы, которые порождают в читателе образное мышление.
И мне, как одному из читателей, на память пришел следующий образ, которым я и хотел бы поделиться с вами, а если здесь присутствует и автор, то равным образом и с ним тоже.
Однажды возвращался я из Москвы на поезде. В купейных вагонах мест не оказалось, и мне пришлось всю дорогу ехать в общем вагоне. В общем, это оказалось даже интересно. У меня оказалось сразу много попутчиков, со всеми мы познакомились, пили чай, и каждый рассказывал что-то о своей жизни. В поезде люди сходятся быстро и легко. Правда, многие из них по пути сходят с поезда, зато появляются новые пассажиры и появляются новые судьбы, новые темы для разговора.
Возвратившись благополучно к себе домой, я потом не раз возвращался мысленно к тому путешествию и пришел к выводу, что жизнь — это поезд, где все мы пассажиры общего вагона, которые делят друг с другом радости и беды. Этим наблюдением я и хотел бы поделиться с автором, если он находится здесь. Такие образы находятся в творчестве не так уж часто, и я советовал бы автору использовать мою находку в своем романе, в части, озаглавленной «Жизнь».
Голоса:
— Вы хоть и член совета по критике, но не вправе давать советы автору.
— Здесь не общий вагон, нечего вспоминать свою жизнь. Это каждый может.
— Пора, наконец, говорить по существу.
Пятый оратор. Товарищи! Если — как нас верно призывают и критикуют из зала — говорить по существу, то я должен определенно заявить: один человек не может написать и даже не имеет права писать роман под названием «Песнь каракалпаков», да еще разбивать его на такие части, как «Жизнь», «Любовь» и «Дружба». Такой роман должен быть коллективным трудом, он должен вобрать в себя опыт всех каракалпаков. И автор — если он вообще существует — обязан прислушаться к любому из наших советов.
Шестой оратор. Вот именно. Я не стану долго распространяться, вспоминая но отдельности жизнь, любовь и дружбу. Не стану, ибо художественный образ должен объединять в себе все сразу. Вот вам пример, где все соединилось.
Однажды жили два дружка — Асан и Досан. Не только они меж собой дружили, но и жены их тоже, и дети их тоже. И вот пошли они как-то искупаться в Амударье. Разделись почти догола. Тут Асан увидел на пузе Досана родимое пятно. Потом глянул на пузики его детей и видит, что у них такие же родинки. Тогда Асан и говорит:
— Ого, дружок Досан, ну и сильна же твоя порода, всех детишек родинками наградил.
А жена Досана — куриная ее голова, раньше мужа должна во все встрять — и говорит;
— Чему тут дивиться? Такие родинки вообще у всех детей. Глянь на своих ребятишек.
Глянул Асан, а у его детей такие же родимые пятна и на том же месте. Посмотрел он на жену свою, а та аж краской залилась.
Разъярился Асан да как стукнет свою жену, ну она и кубарем в Амударью. И утонла в момент. А Досан хвать ножик, которым дыню резал, и тем ножом — в горло Асану.
Вот вам и жизнь, и любовь, и дружба, и все вместе.
Аббаз-шаир. Какая же тут жизнь? Какие же тут любовь и дружба? Тут смерть, прелюбодейство и предательство.
Все ваши советы автору напоминают мне одну древнюю притчу. Послушайте.
Давным-давно один бий решил сплотить всех жителей своего аула, для чего собрал их вместе и сказал:
— Поклянемся на молоке. Молоко — самое белое и святое, что есть в мире.
С этой целью посреди аула установил он большой котел и накрыл его крышкой. А в середке той крышки была маленькая дырочка. И повелел бий всем жителям аула принести по кувшину молока и через ту дырочку влить в котел.
Когда весь аул исполнил повеление и последний из аульчан приближался к котлу со своим узкогорлым кувшином, бий остановил его, взял кувшин и вылил на ладонь каплю. Там была вода.
— Как посмел ты всех нас обмануть? — спросил бий сурово. — Мы хотели поклясться на молоке, чтобы единство наше было таким же чистым и животворным, как молоко. И ты осмелился разбавить наше молоко водой, ты осмелился разбавить наш союз? Что будем делать с отступником?
— Изгнать его!
— Повесить за ноги!
— Отрезать ему уши!
Аульчане закричали, и гневен был их крик. Отступник испугался и взмолился:
— Простите меня. Я не хотел зла. Я хотел только немного схитрить и получить маленькую выгоду. Думал, что если все принесли молоко, то один кувшин воды будет незаметен.
— Бесстыжий!
— Скаред!
— Негодяй!
Сурово судили аульчане своего земляка. Тогда бий сказал:
— Я знаю, как его наказать. Пусть опустит он руку в кипящий котел. А ну, открывай крышку.
Виновный открыл крышку и ахнул. В котле была чистая вода. И потупились все аульчане, и застыдились даже в глаза друг другу взглянуть. Так вместо единения произошло в том ауле разъединение людей, и больше уже они ни в чем и никогда не верили друг другу.
Кажется мне, что все советы автору, прозвучавшие пока, это кувшины с водой, принесенные к котлу с молоком.
