Тулепберген Каипбергенов - Каракалпак - Намэ
Я переводил статью. Критическую статью о поэзии. Притом о поэзии новой, новаторской, нетрадиционной. Но сама-то статья написана не стихами, а значит — прозой. Вот так — десять лис в одном капкане.
Закончив перевод и уразумев наконец, как же надо делать стихи, не только уразумев, но и объяснив это своим соплеменникам на родном каракалпакском языке, я вдруг не просто понял, нет, я всей душой почувствовал, что окончательно освободился от поэзии, почувствовал, что не могу и, главное, не хочу больше писать стихов.
Однако сойти с дороги — не значит вступить на другую дорогу. Можно оказаться и на обочине. Так со мной и произошло, поскольку проза мне по-прежнему не давалась.
Постепенно мне стало казаться, что в этом повинен город. Я начал почти задыхаться в нем. Чувство, знакомое многим писателям, родившимся среди полей. И не в том дело, что давят многоэтажные громадины, что мешают шум и многолюдье, что асфальт кругом и ни травинки не видать. Не в том.
Тогдашний Нукус не был еще ни многоэтажным, ни многолюдным и асфальтом тоже не мог похвастаться. В те годы зелени в нем было побольше, чем в ином ауле. Да и вообще внешне он скорее напоминал большой аул, нежели столичный город. И все же душил. Душил одиночеством, оторванностью от родни, от родных мест.
И я отправился к своим.
* * *Притча, которую рассказала моя мать. Однажды на перекрестке дорог сошлись странники. Сели они поесть. Каждый вынул из хурджума то, что из дома прихватил, и выложил на общий дастархан.
Тут подошел к ним дервиш. А у дервиша, как известно, с собой ни хурджума, ни еды. Вот и сел он в сторонке, поодаль.
Однако люди заметили его и пригласили поужинать с ними.
Поел дервиш да и говорит:
— Возьмите меня с собой. Один из странников ему в ответ:
— Мы бы взяли, да путь далек, а припасов у тебя нет.
Дервиш согласился:
— Это точно, съестным я не запасся, зато у меня в запасе есть множество таких вещей, которые облегчат вам дорогу.
— Что за вещи такие? — спрашивают странники.
— Это шутки, загадки, притчи, предания, — отвечает дервиш. — Пока мои ноги будут идти, а язык ворочаться, я вам такого понарасскажу, чего вы и в жизни-то не слыхивали.
Задумались странники. Кто в затылке скребет, кто бороду оглаживает. И тут самый старый и мудрый из них сказал:
— Нужный человек. Возьмем его с собой. Взяли они дервиша и не пожалели о том.
Мать меня утешала и успокаивала, стараясь внушить мне, что писательство вовсе не такое уж никчемное и дармоедное занятие. Как и в прошлые мои приезды, она стремилась побыстрее выпроводить меня обратно в город, считая, что в ауле мне делать нечего.
Впрочем, о значении литературы я и сам имел представление. Но какой литературы? Этот дервиш мне не пример. Я тоже знаю уйму всяких сказок, преданий, притч и назиданий, сам видел множество интереснейших случаев, от других слышал массу невероятнейших и поучительнейших историй, но для литературы этого мало. Надо еще знать, кому и зачем все это рассказывать.
Никогда не мечтал я писать занимательно-развлекательное чтиво, чтобы скрашивать досуг трудящихся после напряженной работы. Не мечтал и писать нечто подбадривающее в пути, увеселяющее в дороге. И подходить к общему дастархану с шутками и прибаутками тоже не собирался. Да и не мастак я по этой части.
Нет, тот дервиш мне не пример. Вот если бы он, как человек много странствовавший, многое повидавший, рассказал своим спутникам о том городе, куда они направляются, объяснил бы им, какие трудности ждут их на пути и как трудности эти преодолеть, если бы он не развлекал, а увлекал — тогда другое дело.
Но для этого нужно знать, куда идут люди и ты вместе с ними. Знать, от чего ты хочешь их предостеречь, о чем предуведомить.
Не зря Аган Никифорович Сидоров говорил, что писатель должен обладать не столько каким-то особым видением мира, сколько хоть минимальным предвидением.
Мой народ вот уже два с лишним века ведет оседлую жизнь, но ведь все равно он движется, движется во времени, движется в пространстве, вернее — двигает, изменяет пространство, которое он обжил и освоил. Движется в помыслах, в мечтах, в сознании своем.
И я должен понять, куда он идет, и предвидеть то, что ждет его на этом пути.
Шутка сказать — предвидеть путь народа. Не очень-то скромное намерение. Пусть так, но не стоит забывать, что из скромности можно сделать уступку кому-то или чему-то, но совершить поступок из скромности — такое еще никому не удавалось.
Мой отец говорил:«Тот не джигит, кто дожидается приглашения. Джигит сам решает, куда ему нужно скакать и где он сейчас нужнее».
Как я провел три месяца в ауле — это неинтересно. Даже мне вспоминать неинтересно, и вряд ли кому-нибудь будет интересно читать.
Через три месяца я вернулся в город.
* * *Есть поговорка: лучше раз увидеть, чем сто раз услышать.
Мой дедушка говорил иначе:«Что толку увидеть тыщу лиц, лучше узнай хотя бы имя хотя бы одного человека».
На мой взгляд, задача литературы — или, по крайней мере, одна из ее основных задач — узнать подлинное имя всего сущего в мире.
Назвать все сущее по имени и по отчеству, то есть не только знать, как правильно именовать то или иное, но и понимать, откуда что пошло, что от чего происходит.
Впрочем, это я теперь так думаю, а тогда — в середине пятидесятых — просто чувствовал, что мне не хватает знаний. Нет, речь не о знаниях, которые можно приобрести, изучив различные науки (их, конечно, тоже не хватало, но не в том дело), речь о знании жизни, знании людей. Знание народной жизни — может, это и высокомерно звучит, но без такого знания нет смысла брать в руки перо и водить им по бумаге.
Притча, рассказанная «дедушкой-юристом». Как-то весной, когда бушевала гроза и хлестал проливной дождь, в одном доме собрались люди. Они слушали мудреца.
Дверь была открытой. Через нее мудрец увидел, как по дороге, увязая в грязи, беспрестанно поскальзываясь и падая, бредет маленький мальчик. Мудрец выбежал под ливень, взял мальчика на руки и принес в дом. Мальчуган аж посинел от холода, дрожал и стучал зубами, слова выговорить не мог. Мудрец быстро раздел его, отжал одежду и повесил ее сушиться возле очага. Когда одежда подсохла, а дождь прекратился, он одел малыша и вывел его за дверь.
— Спасибо, дедушка, — сказал мальчик, — пусть бог вас высушит.
Мудрец погладил его по голове:
— И тебе спасибо, мальчик, за доброе слово. Живи долго, — сказал он на прощание.
Сидевшие в доме удивились:
— О каком добром слове вы говорите? Разве пожелание «Пусть бог вас высушит» не похоже на проклятие?
— Эх, люди, люди, — вздохнул мудрец. — Малыш пожелал добра от всей души. Но если говорящий еще неразумен, то слушающий должен быть умным.
Признаюсь, что в то время смысл этой притчи я понял так: не беда, что люди, окружающие тебя, не умеют выражать свои мысли, ты как писатель обязан вдуматься в их слова и тогда поймешь, как они добры и искренни.
Действительно, мне тогда по молодости и писательской неопытности частенько казалось, будто люди, окружавшие меня, еще не доросли до того, чтобы стать героями рассказа или повести (о романах я если и помышлял, то втайне, даже себе боялся в этом признаться). Казалось мне, что они настолько еще не дозрели, что подумывал: а не написать ли какой-нибудь вымысел, может, фантастику?..
Теперь понимаю, что смысл притчи «дедушки-юриста» иной: не беда, что ты как писатель молод и неопытен, не беда, что твой стиль коряв и косноязычен пока, главное — пиши от души, и умный читатель тебя поймет, оценит твою искренность и поблагодарит за добрые слова.
И ныне, пожив на свете и исписав не одну кипу бумаги, я думаю: а ведь и впрямь, быть уверенным, что читатель мудр, что он не глупее тебя, а, пожалуй, и поумнее во многом, — это же счастье.
Ну а что касается вымысла, то тут мне хочется привести один из рассказов нашего коше-бия.
Рассказ коше-бия. Как-то в нашем ауле выступал лектор по линии культпросвета в направлении расширения кругозора в сторону астрономических знаний.
На вопрос: «Имеются ли на иных планетах живые обитатели и какова степень уровня их развития?» — он ответил: «Возможно, что это вполне вероятно». Этот тезис своего утверждения он решил проиллюстрировать примером из общеизвестной легенды. Уточняю конкретно: имеется в виду легенда о пророке Исе.[55]
Согласно содержанию данной легенды перед нами развертывается следующая картина: пророк Иса прибывает к мусульманам. Прибывает он непосредственно с неба и предпринимает целый ряд стараний, направленных в сторону привлечения мусульман к вере в новый религиозный дурман. Но мусульмане достаточно одурманены своим магометанством и не желают меняться в предложенном им направлении. Уяснив для себя факт этого их нежелания, пророк Пса, не намереваясь долго задерживаться в их чуждой его взглядам среде, быстро потрогал себя пальцами по лбу и плечам, а затем улетел в обратном направлении.
