Улья Нова - У нас будет ребёнок! (сборник)
Ксения взяла в мягкую ладонь смуглую Есенькину руку, чуть прищурилась, разглядывая линии, и заговорила. Голос у нее был – это стало сейчас особенно заметно – глубокий, звучный, даже немного резкий. Говорила она не о будущем Есеньки, а о ее прошлом. Все было верно. Говорила о характере, и это тоже было верно настолько, что Есенька пару раз даже покраснела. Наконец, Ксения сказала о будущем:
– Своей судьбы не надо знать никому. Скажу только то, что не потревожит твоего покоя. Если тебе интересно, твой первенец будет мальчик.
Потом Ксения посмотрела на стол возле Джонни и попросила передать ей тарелку с пирожками. Руку Есеньки она отпустила, словно мгновенно о ней забыв. Зато Алмазовы не могли забыть. Все они делали глазами Есеньке знаки, чтобы она, не дай боже, не позабыла просто так слова гадалки.
– Да прекратите мне ушами махать, – не выдержав, зашипела Есенька в сторону мужа. Лелька со злостью пнула золовку под столом, но все остальные, сообразив, что могут перестараться, тут же уставились в свои чашки или на Ксению.
Ксения доела пирожки, раскланялась и ушла.
А Есенька вскоре тоже стала ждать ребенка. Поверила, стало быть.
Сто лет назад кочевые Есенькины бабки ждали детей спокойно и без суеты. Никто не водил вокруг них хороводов, не таскал по врачам, не вел с ними бесконечные разговоры о беременности в общем и полной вероятной будущей биографии ребенка в частности. Они так же, как все, как до беременности и после нее, ходили гадать бабам в деревню или на рынок, воровали при случае кур, стирали на речке белье и, уж конечно, передвигались на своих двоих, не пользуясь даже такой малой поддержкой, как туфли или другая обувка.
Есеньку порой брала тоска по тем временам, хотя, говоря по чести, никогда ей особо не хотелось ни стирать на речке, ни лично ощипывать и потрошить куриц. Но то, что устроило все немалое семейство Алмазовых, узнав о том, что вот-вот родится у них четвертое поколение, очень утомляло. В такой всемерной заботе не купался ни один сказочный восточный падишах.
Во-первых, Есеньку нисколько не тошнило. Ни первый месяц, ни второй, ни третий. И есть она ничего особенного не хотела. Но Алмазовы никак не могли с этим смириться! Стоило Есеньке задуматься на ходу, как ее усаживали: побледнела, мол, сейчас как бы в обморок не упала. Стоило поморщиться от какого-нибудь запаха (а то и не запаха, а случайного звука во время готовки), и готовка тут же сворачивалась: Есеньку тошнит, вы разве не видите, бессердечные?
А уж с пищевыми капризами было полное безумие. Есеньке наперебой предлагали, а то и напрямую пытались скормить киви, бараний шашлык, банку маринованных огурцов или помидоров, персики, свеклу, селедку – в общем, все то, что она терпеть не могла или редко видела на домашнем столе (и тоже, чаще всего, не могла терпеть). Правда, заказанный в ресторане бараний шашлык пришелся ей было по вкусу, но сразу после ужина ее угораздило прочитать в Интернете, что под видом баранины в ресторанах, дескать, жарят бездомных Бобиков и Шариков. После этого она провела весь вечер на коленях в туалете и слышать не могла не только о бараньем, но и вообще о любом шашлыке. И даже на домашние котлетки косилась с опаской. Что, конечно, тут же побудило Борисову бабушку жарить их чаще и потчевать невестушку изо всех сил. По крайней мере, Есеньке казалось, что ее просто преследуют говяжьими котлетами.
Не меньшим безумием был медицинский вопрос. Все Есенькины свойственники и даже родственники были, похоже, уверены, что беременность смертельно опасна для девятнадцатилетних девушек и детей в их животах. Самые жуткие опасения вызывали: громкий смех, наклоны (за забившейся под кровать тапочкой или сидящей на полу кошкой), поднятие рук (чтобы снять просохшую майку или достать себе чашку), нежелание съесть еще отбивную (немедленно начнется малокровие!) или сырничек (выпадут все зубы)… Если Есенька садилась, тут же две-три пары рук подтыкали под поясницу подушечку. Если Есенька брала в руки что-то тяжелее чашки чая, две-три пары ног спешили к ней, чтобы их хозяева скорее освободили бедную беременную от опасного груза. Не дай боже Есеньке впасть ненадолго в меланхолию – свойственники начинали прыгать вокруг только что не с погремушками.
Наконец, Есеньку водили по врачам. Как выяснилось, без большого количества врачей в наше время вынашивать ребенка было нельзя. И если бы проблема была во врачах! Как ни много было докторов, но цыган, сопровождавших Есеньку к каждому из них, неизменно было больше. В разы.
Медсестры начинали ходить по коридору поликлиники боком. Боевые пенсионерки затихали в изумлении, созерцая Есенькиных родственников и свойственников, вычисляли что-то в уме и убегали в ужасе, придя к выводу об эпидемии в цыганском таборе. Из телевизора пенсионерки знали, что цыгане никогда не болеют, так что даже представить вирус, сумевший сподвигнуть на посещение врача такое количество цыган, им было страшно. Особенно у себя. Врачи сдавленно рычали, требуя, чтобы с Есенькой входило не больше одного человека и чтобы остальные уже убрали головы из приоткрытого дверного проема. Пришедшие на прием женщины немедленно раскладывались, как на пикник, смиренно готовые ожидать своей очереди (и даже не догадавшись спросить, кто последний – ясно ведь, что идти, когда цыгане в коридоре закончатся), и спешно собирали вещи обратно в сумки и пакеты, когда цыгане вдруг всей толпой срывались с места и покидали поликлинику после того, как от врача выходила одна-единственная (ну, ладно, со свекровью) Есенька.
Единственный раз, когда к Алмазовым и компании решилась выйти терапевт, обернулся конфузом.
– Да не волнуйтесь вы так, – ласково сказала врач. – Здорова ваша Есения. Сердце как мотор, легкие как у пловца, даже сколиоза нет. Хоть в космос запускай! Очень здоровая молодая женщина!
Когда все присутствующие разом на русском и цыганском завопили все известные им фразы от сглаза, бедная женщина вздрогнула, отступила в кабинет и свой подвиг больше потом не повторяла. Зато к Есеньке стала относиться с еще большим участием, даже сочувствием.
Элина с утра была раздражена, но старалась перекрывать свои чувства философским взглядом на жизнь. Сегодня было довольно непросто. С вечера по телевизору показали большой обстоятельный «документальный» фильм про цыган, опять выводящий беспокойный народ на чистую воду.
На этот раз обошлось без Гитлера, инопланетян и золота Атлантиды, что было уже неплохо. Но это было, пожалуй, вообще единственным, что в фильме было неплохо. От всего остального у Элины до сих пор волосы на голове стояли дыбом (ладно, это было их обычное состояние, но именно сегодня они стояли со значением!) На экране перемежались кадры с артистами театра и кино и старые криминальные хроники; этот винегрет сопровождался рассказом диктора о том, что разницы между артистами и участниками хроник нет, а цыгане ничего, кроме воровства и замуж в 12 лет, не знают и знать не хотят. Многих артистов Элина шапочно знала. Они в свое время радовались, что приезжали телевизионщики снимать фильм об истории театра и их тоже сняли. Можно только представить их шок, когда они увидели, для чего были использованы кадры.
Элина артисткой не была, но ее тоже брала злость. В конце концов, показали ее и таких, как она, по телику или нет, но точно так же замели под одну гребенку. Элина, оказывается, воровка. Пошли они!
Полбеды любая теледрянь, но слишком много людей ее смотрит, и от Элины весь день шарахались на улице, хотя одевалась она, как могла, неформально: кожаная кепка, например, и кожаные браслеты – к жилету, рубашке, юбке и ботинкам в стиле стимпанк. Увы, но с Элиной внешностью никакой цивильный прикид не спасал. Если по телевизору показывали сюжет про таджиков, готовящих переворот в Москве, или зловещих цыган, или кого угодно смуглого, скуластого и черноволосого, несколько следующих дней (а то и недель) Элине приходилось ходить под внимательными и очень подозрительными взглядами. И даже не стоит пытаться считать, мимо какого количества людей и их взглядов проходит за рабочий день курьер.
С утра на Элину ни с того ни с сего набросилась менеджер, и теперь, в довершение всего, клиентка отказывалась отдавать ей образцы тканей, которые, собственно, Элина должна была везти в контору на генетическую экспертизу, и деньги за экспертизу.
– Ваше лицо не внушает мне доверия, – гордо сказала клиентка, чуть не слово в слово повторив то, что Элина уже с утра слышала в банке от операционистки. Специальную программу им в мозг прямо из телевизора устанавливают, что ли?
– Хорошо, – терпеливо сказала Элина, распрощавшись с надеждой неторопливо выкурить сигариллу через пятнадцать минут, прежде чем придется бежать дальше по маршруту. – Деньги, например, еще понятно, как связаны с вопросом доверия. А образцы тканей? Что я, по-вашему, делаю с вашей кровью? Пью на завтрак, обед и ужин?! Я молчу уже про образцы, э… от неудачных беременностей.
