Улья Нова - У нас будет ребёнок! (сборник)
… Когда все звуки в доме затихли, Любочка осторожно выбралась из кровати и встала у окна. Ребенок ворочался, и она поглаживала живот мягкой ладошкой. Она думала о том, как много событий случилось за день. С утра она была уверена, что жизнь ее пойдет по одному счастливому пути. К вечеру ей казалось, что жизнь обманула ее, сначала посулив, а затем поскупившись дать желаемое. И вот настала ночь. Она смотрит в свое новое будущее, ей радостно и тревожно, и снова кажется, что мир устроен правильно, что в том, что у нее родится Федор, скрыт глубокий смысл. Ведь если души сами выбирают жизненный опыт, она сама когда-то выбрала двоих сыновей… Они выбрали ее, а она – их. Для чего? Кем они были раньше? Она никогда этого не узнает, но мысль о том, что все они включены в общий миропорядок, дает силы и умиротворение. Каким он будет, этот ребенок? Какие переживания принесет с собой, какие радости?..
Сверху тепло светили июльские звезды. Две из них, горящие совсем близко друг от друга, перемигнулись и засветились ярче как раз в тот момент, когда Люба широко зевнула и пошлепала босыми пятками к кровати.
Лилит Мазикина
Ее большая цыганская беременность
Все истории и характеры в ней – настоящие, и я очень надеюсь, что моим друзьям хватит чувства юмора, чтобы прочитать рассказ и не сглазить меня навек.
В семье Алмазовых ждали ребенка. Ждали его решительно все. Молодой муж Борис по прозвищу Джонни. Мама его и папа, звезды главного ресторана города «Клеопатра». Борисовы братья и сестры, тети и дяди. Особенно ждали ребенка Борисовы дедушка с бабушкой, корифеи ресторанной сцены и местные телезвезды – им повезло трижды выступать на городском канале на праздники, после чего с ними начали здороваться в автобусах.
И только Борисова жена Есенька не ждала ребенка, хоть тресни. Хотя со свадьбы шел уже второй год.
Как только к ней не подступали, как только не намекали ей свойственники, ближние и дальние!
– Может, ты учиться пойти решила? – с сомнением спрашивал свекор. Учиться Есенька никогда не была горазда, из школы ушла после девятого класса и два года потом сидела сиднем, ожидая жениха поприличнее.
– А пусть идет учиться! – вдруг воодушевлялся Борисов дед. – В институт ее, это понятно, не возьмут, а пусть идет в колледж, менеджером. Будет в турфирме работать, в красивом костюме сидеть, хорошие деньги приносить! Турфирма – это модно, у старого хрыча Коньяка невестка в такой людям билеты в Таиланд продает, в Испанию и в Барселону!
– Барселона и есть Испания, что ты при всех-то брякаешь, – сварливо замечала Борисова бабка.
– Я брякаю, что можно в Барселону билеты продавать, а можно во всю остальную Испанию, – с привычным достоинством выкручивался дед.
Но Есенька учиться не хотела и планов карьеру сделать тоже не имела никаких. Господь и папа с мамой слепили ее, не вложив в сердцевину ни граммулечки амбициозности, а трудолюбия отмерили ровно столько, чтобы, постирав шторы и помыв полы, Есенька не впала в жестокую хандру.
– Может, ты рожать боишься? – более прямолинейно спрашивала Есеньку Борисова бабка, отловив на кухне. – В Интернете страшилок начиталась? Послушай, мы врачам столько денег дадим, что они тебя нянчить будут, как лялечку. Есенька, рожай внука! Или внучку. Кого хочешь рожай, мы тебя как королеву подарками осыпем! Будешь каждый понедельник в салоне красоты сидеть!
Подарки Есенька любила, и салон красоты как идея ей нравился. Но ждать ребенка она не собиралась все равно.
– Может, это не молодуха от ребенка бежит, а ты не стараешься? – наседала бабка на Бориса-Джонни уже в прихожей, заперев его своим широким телом в уголке между этажеркой с обувью и трюмо.
– Стараюсь, – сквозь зубы отвечал молодой муж. – Бабушка, в твои-то годы… со мной о таком разговаривать.
– В мои годы я с тебя могу штаны спустить и по заднице ремнем поучить, – наставительно ответила бабка, но путь на свободу открыла.
Наконец, причина Есенькиной нерадивости нашлась, да там, где не ждали: молодуха сама все высказала незамужней золовке Лельке.
– Дура я, от вашего Джонни рожать? Если парень получится, то ладно! А если девчонка да с его ушами – такая же обезьяна, как ты, которую сватать никто не захочет?
Лелька была еще в восьмом классе и старой девой называться никак не могла, но обиду приняла остро: уронила из рук планшет и с ревом унеслась в кухню жаловаться маме с бабушкой. Те схватились за голову. Что правда, то правда, Алмазовых все цыгане звали не иначе, как Канэнгирэ, и это звучное на русское ухо прозвище ни больше ни меньше как отмечало внешние особенности, без которых в семье Алмазовых не родился ни один ребенок, какую бы гладкую невестку они ни взяли.
Вечером взрослые услали Есеньку мыть посуду в гордом одиночестве, без Лелькиной помощи, Джонни послали на машине в супермаркет, Лельку, чтоб не подслушивала, с ним, а сами засели шушукаться в гостиной.
Обсуждали, как убедить Есеньку не бояться ушей.
Модного слова «бодипозитив» Алмазовы не знали, хотя женщин в теле любили и уважали и бабушкиными усами не смущались никогда. Но воспеть красоту оттопыренных женских ушей не предложил никто. На фоне Лелькиного школьного прозвища «Чебурашка» Есенька, правда, скорее всего и не прониклась бы.
Звучали, признаться, и совершенно нечеловеколюбивые предложения, но с гневом были отвергнуты большинством присутствующих.
В конечном итоге сошлись на одном. Нужна магия.
Что же еще-то.
Волшебство в большом и даже не очень большом городе пойди еще найди. Просмотрены были все объявления в газетах. Опрошены были все знакомые. Но помог, как водится, случай.
Ясным майским воскресеньем Алмазовы заглянули на чай к Игнатьевым, чей отец семейства доводился четвероюродным братом по матушкам отцу семейства Алмазовых, а одна из невесток была двоюродной племянницей Бориной мамы. В общем, решили зайти по-родственному, раз уж гуляли неподалеку. А там, как водится: чай, конфетки, шоколадка, яблочный пирог, яишенка, отбивные… В общем, чай пили с цыганской основательностью, долго, со вкусом, неспешно обмениваясь новостями об общих знакомых (и плюньте в глаза тому, кто назовет их сплетнями). Как вдруг посреди чаепития раздался звонок в дверь Игнатьевых.
Хотя открывать, конечно, пошла только невестка, в коридор выглянули почти все. Алмазовы тут же отпрянули, закрестившись: больно уж впечатляющая на вид зашла к Игнатьевым гостья. Высокая, полная, вся в черных юбках и кружевах, в серебряных украшениях с разными странными знаками, с густо подведенными черным глазами, она сразу заполнила собой пространство – не телом, не запахом духов, а чем-то непонятным. Может быть, взглядом рыже-зеленых глаз. В общем, всякому было ясно, что в дом вошла ведьма.
Однако Игнатьевы и глазом не повели. Наоборот: закричали, здороваясь, стали звать гостью пить чай. Черная женщина улыбнулась неожиданно кротко и поплыла в своих юбках и кружевах по прихожей плавно и осторожно, словно боясь разнести тем, что от нее исходило, стены или задеть людей. Возле стола она, поздоровавшись со всеми, отцепила от широкого кожаного пояса в бляшках и крючках большой полотняный мешочек и подала бабушке Игнатьевой.
– Как чай заваривайте в ситечке и два раза в день, – пояснила она таинственно.
Алмазовы перекрестились еще по разу.
Гостья сделала вид, что не заметила.
Ее усадили за стол, налили чаю, пододвинули вазу с конфетами.
И все же было видно, что женщина здесь не своя. Никто не обрушился на нее с новостями и расспросами. Разговор вела только Игнатьева-самая-старшая. Был он степенный, самый общий, о погоде и прочем. Алмазовым гостью представили как Ксению, просто Ксению.
Вдруг задумавшись посреди разговора, бабушка Игнатьевых посмотрела на бабушку Алмазовых и сказала:
– А Ксения у нас, между прочим, гадалка первостатейная. И не сглазит никогда, совсем не глазливая. И точно всегда гадает.
Ксения невозмутимо перекусила пополам шоколадную конфету, словно речь шла не о ней, и отпила еще чаю.
Алмазовы было встрепенулись, но потом вспомнили, что им надо не точно, а так, чтобы Есенька, наконец, принялась ждать ребенка. То есть если для дела сильно надо, то красиво обмануть.
Ксения положила в рот вторую половину конфеты и снова запила. А потом сказала:
– Давай, красавица, руку.
И посмотрела зеленоватыми глазами прямо на Есеньку.
Алмазовы охнули. Есенька встряхнула волосами, вызывающе оглянулась и протянула Ксении правую ладонь, выпрямив длинные тонкие пальцы так, чтобы было видно – ничего она в своей судьбе не боится показать. Такой был у невестки Алмазовых характер.
Ксения взяла в мягкую ладонь смуглую Есенькину руку, чуть прищурилась, разглядывая линии, и заговорила. Голос у нее был – это стало сейчас особенно заметно – глубокий, звучный, даже немного резкий. Говорила она не о будущем Есеньки, а о ее прошлом. Все было верно. Говорила о характере, и это тоже было верно настолько, что Есенька пару раз даже покраснела. Наконец, Ксения сказала о будущем:
