Узники вдохновения - Петрова Светлана

Как большинство художников, Рина не была уверена в себе абсолютно, не взялась бы определить уровень своего таланта. Возможность того, что рассказы ее со временем устареют или вообще окажутся мыльным пузырем, в глубине души она не исключала, и эти терзания вливались в общую тайну творчества, увеличивая и без того невыносимое, хотя и сладкое бремя таланта. Напечатать рассказы теперь, за свои деньги, не позволяла профессиональная гордость. Тем более, что совсем не обязательно они разрешат ее сомнения, понравятся публике и разойдутся. Скорее, их не заметят — у подобной литературы узкий круг читателей со вкусом. Близких по духу вообще немного, и они не кучкуются. Свою нынешнюю аудиторию Василькова изучила хорошо — та же самая миллионная толпа, которая в оргазме заглатывает бесконечные концерты пошлого юмора и сомнительные музыкальные номера с дымом и фейерверками. Стандартный обыватель с усредненным восприятием был ей предельно ясен. Уютно устроившись в горизонтальном положении, открывает книгу давно знакомой, возможно даже любимой, писательницы в ожидании очередной веселенькой, не слишком хитрой шарады, а она вдруг тебя сучковатой дубиной действительности — бабах! — да по слабому месту, по голове! Кому захочется? Несовпадение с толпой — не обязательно есть гордыня. Это может быть духовное одиночество, привычка мыслить. И почему с некоторых пор избранность стала хулой? Если нет избранных, значит, уже не из кого выбирать. Она пыталась объяснить это критику, но увидела плоский взгляд.

— От скромности не умрете.

Пришлось отшутиться:

— О, это единственная болезнь, от которой действительно еще никто не скончался.

Так и лежали рассказы в сейфе, тревожа сны и вырастая в проблему: как и когда их выпустить в свет? И стоит ли вообще это делать? Оставалась малая надежда, что после ее смерти рассказы будут напечатаны и хоть в ком-то всколыхнут тоску по погибающей эпохе, желание новым творчеством оградить мир от скверны и сохранить для будущей радости. Но кто озаботится этим проектом? Своего духовного преемника Василькова не представляла. Ближе Нади у нее никого нет, но готова ли девочка к такой роли?

Вообще вопрос о завещании стоял мучительно остро. Если бы Надя действительно являлась ее дочерью, то получила бы наследство по закону, и Рина тут ни при чем, а так — придется выбирать. Василькова прожила не маленькую и не всегда сладкую жизнь, понимала, что от материальных благ может произойти больше зла, чем добра. В Наде отсутствует здоровый прагматизм. Девушка удачно маскировала, что крах балетной карьеры сменился у нее желанием преуспеть в обыденной жизни, заняв теплое местечко обеспеченной жены. Возможно, потом, когда она наберется опыта, то сможет сделать верный выбор и завести семью. Пока же — сплошное легкомыслие. Деньги, если появляются, тут же исчезают. У кордебалета, как у хористов, психология посредственности. Надя способна бросить работу, закрутиться в богемной суете, мужиков менять, пока не обдерут ее, как липку, или, хуже того, посадят на наркотики. И никакое церковное покаяние не поможет, не устоит Надин Бог против больших денег. Отписать ей тысяч пятьсот? Это ничего не решает. Скажет на похоронах — сквалыга. Да и кому остальное?

Необходимость выбора оставалась и смущала нравственной ответственностью.

10

Умывшись и побрившись, Климов осмотрел дом, насколько позволяли распахнутые двери. Закрытых он не касался. Ничего нового не заметил, кроме назойливого преобладания серо-голубого и сиреневого тонов. Что за странный вкус у дизайнера? Может, у хозяйки из-за этого депрессия? Стоило бы поменять колорит на теплый. Но его мнением пока не интересовались.

Кроме бесконечных полупустых полок с хозяйскими произведениями, в доме было много журнальных столиков из стекла, по ним разбросаны блокнотики или просто листочки и шариковые ручки стопками. Он понял их назначение позже: проходя мимо, Василькова часто что-то быстро записывала, вырывала листок и прятала в карман. Видимо, это как-то связано с работой над романами.

Комнаты первого этажа явно носили следы пребывания мужчины. Тут находились биллиардная, большой тренажерный зал со снарядами для занятий тяжелой атлетикой и накачки мышц, висела боксерская груша, к просторной сауне примыкал чайный зал с встроенной пивной бочкой. На территории имелся винный погребок, гараж на три машины со снегоходом в дальнем углу, просторный бассейн. Может, писательница, с ее феноменальной фигурой, завзятая спортсменка и сама толкает штангу?

Садовник еще не пришел, а кошки дрыхли. Климов порылся в пляжном шкафчике, выбрав среди шелковых халатов и новых, с бирками, плавок белые как наименее сексуальные. Приходили странные мысли — с какой целью хозяйка коттеджа все это здесь держит? Ах да, ведь бывают гости, они с собой купальные принадлежности не возят. Климов нырнул до самого голубого кафельного дна. Вода оказалась бодрящей, видно, вчера вечером поменяли — не успела нагреться. Он быстро замерз и решил пойти на кухню. К завтраку не звали, но, возможно, тут не принято бить в гонг. Так и с голоду помереть недолго.

Действительно, Василькова уже кончала пить свой кофе и жестом пригласила гостя присоединиться. Климов обрадовался, разрезал вдоль половину французского батона, проложил его толстым ломтем буженины с соленым огурцом и горчицей и принялся жевать. Проглотив пару сытных кусков, спросил:

— А ваша подруга где?

— Пошла в свою комнату: любит поспать — это ей не часто удается. Еще и помолиться надо — там у нее целый иконостас.

— Она так серьезно к этому относится?

— Возможно. Хотя охотно говорит на тему веры. Я этого не понимаю: ведь отношения с Богом даже более интимны, чем между мужчиной и женщиной.

Климов задумался, сказал осторожно:

— В вере вашей подруги есть какая-то странность. Какая — пока не знаю. Показушность? Бог для нее — лишь зонтик от дождя. Но это только интуиция, и, возможно, я не прав.

Василькова вдруг оживилась:

— Вы тоже заметили?! Я нисколько не осуждаю приверженность православию, мне даже нравится, потому что оберегает от многих вредных привычек, но ловлю себя на том, что все время проверяю — фальшивит она или нет? Хотя девочка распахнутая, не слишком глубокая, но не лукавая.

— Вы уверены?

— А вы нет? — вскинулась Василькова. — Меня даже пугает, как вы меня понимаете! Я вот смотрю в нее, как в прозрачное стекло, но иногда изображение искажается. Думаю, это от ревности — я ее обожаю. Да ешьте, ешьте, а то я как всегда дорвалась до болтовни.

Прихлебывая душистый кофе из пол-литровой фаянсовой кружки, Климов чуть не забыл свой вопрос, который вынес из прогулки по владениям писательницы:

— Красивый дом. Похоже, он строился в расчете и на мужчину тоже.

— Наблюдательный. Вы мне все больше нравитесь.

Гость насторожился:

— Надеюсь, это не опасно.

Она ответила уклончиво:

— Я тоже надеюсь.

— Судя по количеству мужских плавок в купальне, вы не так одиноки, как прикидываетесь. Богатая, модная и одинокая — прикольно!

Василькова посмотрела на него с сожалением.

— Одиночество не недостаток и не достоинство. Это состояние души. Каждая женщина мечтает иметь своего мужчину, хотя бы без штампа в паспорте. Даже когда она говорит «нет», то думает «да». Остальные — жертвы эмансипации и извращенки.

— Не берусь спорить. Вам виднее. Поэтому женщины пишут книги о женщинах? Им лучше удается изображение женских характеров. Я иногда читаю их только затем, чтобы знать, что они думают о мужчинах.

— Ничего хорошего. Но сама постановка вопроса ложная. Слышали байку? Когда у Книппер спросили, откуда Чехов так хорошо знает женскую душу, она ответила, что насчет женщин Антон Павлович на руку был нечист. Это широко распространенное заблуждение основано на завышенной оценке человеком собственной личности и знаний. Пол — слишком общее понятие, нет никакого специфического мужского или женского типа поведения — почитайте Владимира Соловьева «Смысл любви».