Узники вдохновения - Петрова Светлана

— Вы не такая циничная, как себя расписываете.

Василькова остановилась, словно с разбега.

— Ну, не такая. Вам легче?

— Представьте себе — да.

Женщина отвернулась к окну и стала смотреть на лужайку перед домом. Ее спина была нежной и говорящей. Климов не сомневался — она думает о нем, даже дышать старался тихо, чтобы не мешать. Ждал, когда она обернется и скажет что-то важное. Третьего дня он все потерял, что имел, но внезапно перестал чувствовать пустоту, словно в нем чего-то прибыло. Он готов ее слушать, готов слушать долго, всю жизнь. Сейчас она подаст ему знак, и все решится. Как — он не знал, знал лишь, что будет хорошо. Он снова полон сил и готов к свершениям. Время текло осязаемо и, казалось, шло к развязке.

Наконец Василькова повернулась, и он с облегчением прочел на ее побледневшем лице смятение.

11

Трепетную тишину разорвали бравурные звуки «Турецкого марша». Рина вздрогнула, словно спускаясь с небес на землю, вынула из кармана и приложила к уху светящийся мобильный телефон. Разговор быстро стер выражение душевного волнения и сделал ее облик жестким. Пока писательница шла мимо Климова в другую комнату, он невольно услышал знакомый голос.

— Матушка-кормилица! Извините, опоздал! — кричал абонент. — Но не журите — я ваш верный пес!

— Вы шут гороховый, — отрезала Василькова.

— Опять-таки ваш. И пунктуален, как король. Понимаете, алкаши дросселя на железной дороге поснимали…

— Дроссели, — машинально поправила Василькова.

— …Вот поезд почти час под Торжком и простоял.

Писательница закрыла за собой дверь, и продолжения разговора Климов не слышал. Минут через двадцать она вернулась в кухню, нисколько не удивляясь, что ее ждут, села и нахмурилась.

— Не люблю, когда держат за дурочку. Определенно, юрист водит меня за нос, но доказать не могу и разбираться с ним некогда. Вертится, как грешник на сковороде, сыплет шутками и пытается диктовать мне условия, ссылаясь на законы, которых я не знаю. Приняв его предложения, наверняка наделаю глупостей!

— Откажитесь.

— Заманчиво.

— Тогда соглашайтесь.

— Ну, уж извините, я сирота, сделала себя собственными руками и не желаю, чтобы какое-то ничтожество все разрушило.

— Сирота? — невольно удивился Климов. — У вас же мама учительница и папа профессор. Или генерал?

Василькова отмахнулась от него, как от назойливой мухи.

— Какая разница? Разве нельзя быть сиротой при живых родителях? И вообще, не о том речь! В конце концов, вы можете по-дружески помочь?

— Если я заслужил звание друга, то лягу костьми. Только поясните суть.

— Суть в том, что не хочу продлевать старый договор со своими прижимистыми детективщиками, а без лишнего шума заключить новый, с молодым издательским домом в Петербурге. Чуть меньше денег, зато больше свободы. Хотя бы четыре-шесть романов в год, но не двенадцать же! Как утверждал мой юрист, все улажено, осталось подписать. И вдруг он привозит мне отказ! Прежнее издательство как-то прознало о моих намерениях и потребовало огромной неустойки, якобы в договоре есть на этот счет какие-то оговорки. Ни у молодого издательства, ни у меня сейчас таких свободных денег нет. Юрист предлагает вложиться под будущий гонорар то ли в ресторан при казино, то ли в казино при ресторане, где у него свои люди. Доходы какие-то баснословные, и тогда я свободна. Но подозреваю, тут кроется подвох и влипнуть можно по-крупному. Что вы об этом думаете?

— Фамилия юриста, случайно, не Барчевский?

Рина не просто удивилась, скорее испугалась:

— Откуда вы знаете?

— Голос знаком. А зовут Леон. Его родной братец Михаил помогал моему партнеру меня обмануть и обобрать.

— Шутите. Таких совпадений не бывает.

— К сожалению, паршивых людей достаточно, а лопухов вроде нас с вами еще больше. Полагаю, он вас предал.

— Каким образом?

— Продал проект ваших намерений нынешнему издателю, часть денег положил себе в карман, остальные дал петербургскому издателю за отказ или устроил ему несколько не слишком важных, но заманчивых для новичка договоров, а может, и шантажировал. Способов много.

Рина скрипнула зубами.

— Точно! То-то он юлил и тянул время! Найти сейчас другого издателя я уже не успею, старый договор придется продлить. Однако эту сволочь выгоню к едрене фене!

Климов поморщился, но от замечания удержался.

— Только не объясняйте ему — за что, и нового юриста проверяйте у прежних клиентов. Договор заключайте не далее чем на год, а за это время что-нибудь подыщете. У вас есть агент или секретарь?

— Секретарь работает на дому: сортирует корреспонденцию, звонки, выполняет мелкие поручения. Роль литературного агента взялся выполнять Барчевский.

— Жаден. Жадные всегда потенциальные предатели.

— Тоже мне прорицатель! Как же вы своих-то подонков проглядели?

— Со стороны всегда виднее. К тому же теперь у меня есть опыт.

— Эта гадина Леон ждет меня в юридической консультации. Кстати, его начальство сейчас на месте. Ну, он получит по свиному рылу, а контора возместит мне моральный ущерб, иначе я так ославлю их в прессе, что клиенты будут обходить этот адрес за версту. Едем быстрее! — решительно скомандовала Василькова и, спохватившись, изменила тон: — Пожалуйста! Мне нужна моральная поддержка.

Разве он имел право отказать, хотя, судя по боевому настрою писательницы, помощь понадобится скорее Барчевскому.

Василькова вырядилась в ковбойский костюм из замши песочного цвета, который опять ей не шел, но на сей раз Климов промолчал, к тому же она нравилась ему другим — энергией, жесткой стойкой и готовностью к борьбе. Сама вывела из гаража серебристую «Тойоту», с места взяла так лихо, что пассажир невольно накинул ремень безопасности.

— Ездите отлично, спиртного в рот не берете. Зачем шофера держите?

— На всякий пожарный. Случается, голова болит или едешь на представительный форум, на прием в посольство, где твой номер машины вызывают к подъезду по радио. А вообще-то я не только кручу баранку, но и в механике разбираюсь прилично — два года шоферила на стареньком грузовичке, развозила по небольшому городку молоко от совхоза «Россия» — был в девяностые на Алтае такой осколок социализма, потом благополучно издох, задушило пойло в бумажных пакетах, восстановленное из сухого импортного порошка. А у нас, — Василькова нежно вздохнула, — прямо из-под коровки, четыре с половиной процента жирности, по бросовой цене. Иногда бензин и ремонт таратайки не окупался, но пытались сохранить хозяйство и рабочих. Не потянули. Налоги, дороги, старое железо. Совхоз распустили, коровушек отогнали на бойню, мужики запили, бабы закручинились. Жальче всего детей. Событие под копирку.

Климов с сомнением посмотрел на холеные руки Васильковой. Как она сумела перехватить этот взгляд, лихо обгоняя машины справа и слева, он не понял, но услышал:

— Вы на мои ухоженные пальчики с маникюром не смотрите, это дело наживное. Вот я раз в темное время на проселке застряла, бак с молоком пустой, деньги совхозные под сиденьем лежат, а тут два мужика, не то чтобы профессиональные грабители, но нынче ведь и за бутылку убить могут. Орут: «Выкладывай заработок!» Щас я вам выложу! Одного гаечным ключом огрела, другому ногой специальным приемом в зубы дала. Потом веток нарубила, под колеса набросала, сцепление отжала. Когда из лужи на полном ходу выскочила, парочка все еще в отключке валялась.

«Опять сочиняет», — подумал Климов, но история ему понравилась.

Как ни странно, на встречу с юристами Василькова своего нового знакомого не взяла.

— Посидите в машине — я быстро.

Вид у нее был решительный. Осталось подчиниться, и он подчинился: это ведь такое дело — главное, начать, и однажды проснешься в наручниках.

Василькова долго не возвращалась. После полутора часов ожидания бывший бизнесмен созрел. «Она меня держит за идиота. Собачка для сопровождения и живой диктофон, с которым удобно упражняться в проведении дебатов и оттачивать сочинительское мастерство. Если я ей нужен, то она мне — нет».