Лори Нелсон Спилман - Жизненный план
— Прошу вас отвечать да или нет. У вас есть свидетели того чуда, о котором вы говорите? О том, что Санкита вышла из комы, чтобы взять с вас слово не бросать ее ребенка?
Он думает, что я лгу! Я ищу глазами Брэда, и он кивает мне, подсказывая продолжать.
Я старательно вглядываюсь в серые глаза за стеклами очков и произношу:
— Нет.
— Санкита понимала, что умирает?
— Да.
Мистер Крофт кивает.
— Значит, она хотела, так сказать, расставить все по местам.
— Именно.
— Санкита производила на вас впечатление умной девушки?
— Да, она была умница.
— Значит, она не могла не догадаться оставить письменные указания?
Мне кажется, из комнаты разом выкачали весь воздух.
— Нет. Мне об этом неизвестно.
Адвокат проводит рукой по голове.
— Весьма странно, вы так не считаете?
— Я… я не знаю.
— Вы не знаете? — Он склоняется совсем близко. — Умная девушка, понимая, что умирает, не позаботилась о судьбе своего будущего ребенка? Удивительно, вы не находите? Особенно в столь плачевной ситуации, в которой она пребывала.
— Я… я не знаю, почему она не написала, — бормочу я.
— Что же касается… жизни в Детройте с матерью. Санкита не упоминала, что забеременела, находясь именно в Детройте?
— Да, она ездила навестить мать.
— Значит, вы осведомлены, что она убежала из квартиры против воли матери и нашла случайного партнера?
Я растерянно моргаю.
— Нет. Она мне никогда не говорила. Не думаю, что она сбежала, как вы утверждаете.
Лицо адвоката выражает невероятное самодовольство — нос задран, голова приподнята, и он смотрит на меня сверху вниз.
— Рассказывала ли вам Санкита, что в ту ночь она убежала на джазовый фестиваль и имела интимную связь со случайным партнером? С человеком, имени которого она не знала?
— Это… все было не так. Ей было одиноко… грустно…
Мистер Крофт вскидывает брови.
— Вы осведомлены, что прошлым летом Санкита была в Детройте шесть недель? А уехала только тогда, когда обнаружила, что беременна?
— Я… нет, я не знала, что она провела в Детройте шесть недель. Но она уехала. Как я и сказала, Санкита не желала, чтобы ее ребенок рос в таких условиях.
— Она и сама не хотела находиться в таких условиях, так?
— Да, именно так.
— Вы осведомлены, что ее мать настаивала на прерывании беременности?
Его слова заставляют меня собраться.
— Нет.
— Состояние здоровья Санкиты было тревожным, и врач рекомендовал прервать беременность, чтобы спасти девочке жизнь.
— То же самое сказала и доктор Чан, — растерянно произношу я.
— Санкита прислушалась к рекомендациям доктора Чан?
— Нет. Она говорила, что ребенок ей дороже жизни.
Адвокат ухмыляется с таким видом, что мне хочется ущипнуть его за щеку.
— Правда заключается в том, что Санкита была упрямой девушкой. Она отказывалась верить, что мать действует в ее интересах с самыми лучшими намерениями.
— Протестую! — выкрикивает Брэд.
— Протест принят.
Мистер Крофт продолжает:
— Санкита уехала из Детройта в тот день, когда они с матерью поспорили из-за прерывания беременности.
Я потрясена. Неужели все это правда?
Адвокат поворачивается к судье:
— Поступок Санкиты никак не связан с условиями жизни в доме миссис Робинсон, ваша честь. Моя подзащитная просто пыталась спасти жизнь своей дочери. — Вскинув голову, он оглядывает меня сверху вниз. — У меня больше нет вопросов.
У меня так дрожат руки, что приходится сцепить их. Они решили представить мать Санкиты борцом за жизнь дочери, а саму Санкиту непослушным ребенком, отказывающимся прислушиваться к разумным советам матери.
— Благодарю, мистер Крофт, — кивает судья Гарсиа и поворачивается ко мне: — Благодарю, мисс Боулингер. Желаете вызвать следующего свидетеля? — спрашивает она Брэда.
— Ваша честь, я хотел бы просить объявить перерыв. Моей клиентке необходимо отдохнуть.
Судья Гарсия смотрит на часы и ударяет молоточком.
— Заседание продолжится через пятнадцать минут.
Брэд практически выталкивает меня из зала суда в коридор. Мое тело наливается свинцом. Мой ребенок скоро будет приговорен к пожизненному заключению, а я бессильна что-либо изменить. Санкита доверила мне жизнь дочери, но я ее предала. Брэд прижимает меня к стене и упирается в нее руками.
— Не смей сдаваться! Мы сделали все от нас зависящее, остальное не в нашей власти.
Я едва дышу, но голова остается светлой.
— Они представили Санкиту малолетней правонарушительницей.
— Может, так оно и есть. Она могла уехать из Детройта из-за споров с матерью о здоровье?
— Я не знаю, — выкрикиваю я. — Какое это имеет значение? Сейчас надо думать об Остин. Эта женщина даже слезинки не пролила, когда я говорила о предсмертном разговоре с Санкитой. Ты же знаешь, как она поступила с собственным сыном! У нее нет сердца, Брэд! — Я сжимаю его руку и заглядываю в глаза. — Ты не представляешь, как отвратительно она себя вела, когда охранник выводил ее из больницы. Как мы можем доверить ей Остин? Брэд, надо что-то делать.
— Мы сделали все, что могли.
Я плачу, и он поглаживает меня по плечу.
— Успокойся. Потом поплачешь. Сейчас нам надо довести до конца процесс.
Через пятнадцать минут мы возвращаемся в зал, и я опускаюсь на стул рядом с Брэдом, поглощенная таким пугающим ощущением собственной беспомощности, которого не испытывала никогда раньше. Жизнь ребенка в опасности, а я ничего не могу сделать. Я сжимаю голову руками и стараюсь дышать ровно. Я обязана выиграть этот раунд, еще одного удара я не переживу.
В голову приходят слова Гарретта: «Ты не можешь спасти всех». Не надо всех, Господи, прошу тебя, только одну.
За спиной раздается звук открывающейся двери и знакомые шаги. Я поднимаю голову и оглядываюсь. В зал входит Джин Андерсен, одетая в строгий шерстяной костюм, но волосы ее спутаны, а на ногах спортивные ботинки вместо привычных лодочек.
— Джин? — вскрикиваю я и поворачиваюсь к Брэду.
— Сиди смирно, — шепчет он.
Минуя места для публики, Джин решительно марширует к кафедре судьи, что-то тихо объясняет и протягивает папку. Судья Гарсиа отвечает так же тихо, просматривает бумагу и, наконец, поднимает глаза.
— Прошу адвокатов подойти, — объявляет он.
Четверо людей совещаются неожиданно долго, мистер Крофт говорит на повышенных тонах, и судья призывает его к спокойствию. Наконец, улыбающиеся Брэд и Джин возвращаются на свои места, я провожаю их встревоженным взглядом.
