Лори Нелсон Спилман - Жизненный план
Брэд сидит напротив и спокойно смотрит на меня.
— Откроешь сейчас или после завтрака?
— Сейчас. — Я решительно отставляю чашку кофе. — Но только конверт под номером один.
Брэд криво усмехается:
— Ты ведь через три месяца выходишь замуж. Разве ты не влюблена?
— Просто хочу растянуть удовольствие. Их не так много осталось.
Помахав конвертом, он принимается вскрывать его, и я понимаю, чего сейчас не хватает. Оглянувшись, вижу на столе очки и приношу их Брэду. Он с улыбкой надевает их.
— Мы отличная команда, верно?
— Самая лучшая, — киваю я, но сердце сжимается от тяжелых мыслей. Могли бы мы стать по-настоящему единой командой в других условиях, при других обстоятельствах? Господи, как ужасны эти «если бы», я же помолвлена с Гербертом!
— «Дорогая Брет.
Как-то Микеланджело спросили, как ему удалось создать столь великолепную статую Давида. Он ответил: „Я не создавал своего Давида. Он был там всегда, в этой мраморной глыбе. Я лишь извлек его“.
Надеюсь, как и Микеланджело, я помогла тебе в течение последних месяцев избавиться от всего наносного и ненужного, чтобы на свет появилась настоящая ты.
Уверена, материнство станет знаковым событием твоей жизни. Поочередно, ты найдешь его отрадным, полным разочарований, удивительным и заполняющим всю тебя. Эта самая чудесная и сложная, но жизненно важная роль, которую тебе приходилось исполнять.
Как-то мне сказали, что материнство — это воспитание взрослых, а не детей. Не сомневаюсь, что ты, как талантливый скульптор, создашь прекрасного человека. Время от времени воспользуйся моментом и представь себе мир, требующий растить детей не сильными, а добрыми.
А теперь вытри слезы и улыбнись. Как повезло твоей малышке. Если существует рай, где мне суждено найти приют, где у меня будут крылья, обещаю хранить ее и оберегать.
Я люблю вас обеих больше, чем можно выразить словами.
Мама».
Брэд меняет зажатую в моей руке мокрую салфетку на чистую, затем успокаивающе гладит по спине.
— Жаль, что ее никогда не будет рядом с Остин.
— Она будет, — уверенно говорит Брэд. Он прав. С Остин будет и моя мама, и ее.
Я сморкаюсь и перевожу взгляд на Брэда.
— Она знала, что у меня будет дочь. Ты понял? — Нахожу в письме нужную сточку. — Вот: «обещаю хранить ее и оберегать». Как она могла знать?
Брэд просматривает письмо.
— Полагаю, это случайность.
— Нет, — качаю головой я. — Она знала. Мама не сомневалась, что у меня будет дочь. Это она помогла мне с Остин Элизабет. Она смягчила сердце Джин.
— Ладно, раз ты так уверена.
Я вздыхаю и допиваю кофе.
— Как ты считаешь, она одобрила бы мои отношения с Гербертом?
— Она была бы в восторге. Если, конечно, ты ничего от меня не скрываешь.
О мои ноги трется Райли, и я глажу его по голове.
— Нет, ничего. Как Герберт может не понравиться? Он мистер Совершенство, воплощение идеального мужчины и мужа.
— Брет?
— М-м-м?
— Что с тобой? Герберт точно для тебя воплощение идеального мужа?
Я поднимаю голову и смотрю прямо Брэду в глаза.
— Герберт лучший мужчина из всех, с кем я встречалась. Я доверяю ему, могу на него положиться. Он будет замечательным отцом и мужем.
Следующим утром, в воскресенье седьмого мая, набрав вес четыре фунта и одиннадцать унций, одетая в розовый костюмчик, подаренный тетей Кэтрин, Остин приезжает домой. Герберт устаивает настоящую баталию, настаивая, чтобы я с дочерью переехала на Астор-стрит, но я непреклонна. В настоящий момент наш дом здесь, в Пилсене, кроме того, это решение убьет Селину и Бланку. Последние несколько недель они с умилением разглядывали фотографии Остин, купили ей игрушки и крохотные кроссовки. О том, чтобы оставить их сейчас, не может быть и речи.
По дороге от больницы до машины Герберт делает бессчетное количество снимков, потом мы долго смеемся, пытаясь усадить Остин в автомобильное кресло. Она для него еще слишком мала, поэтому мне приходится обложить ее со всех сторон одеялом, чтобы не дать упасть.
— Ты уверена, что купила сиденье нужного размера? — интересуется Герберт.
— Да, в больнице все поверили, размер как раз для Остин.
Он скептически на меня косится, но, прежде чем захлопнуть дверцу, помогает сесть рядом и тщательно застегивает ремень безопасности, словно я тоже ребенок, только постарше. Машину он ведет особенно осторожно, периодически оглядывается на нас, когда на дороге попадаются кочки или резкие повороты. Герберт обращается со мной так, словно я сама несколько дней назад родила ребенка. Его забота обо мне и Остин трогает меня, но все же вызывает чувство, схожее с клаустрофобией.
На ум приходит фраза из фильма «Язык нежности»: «Не поклоняйся мне, пока я этого не заслужила». Мне всегда было близко это выражение, говорящее о независимости и гордости. Сейчас впервые в жизни у меня возникает вопрос: почему? Видимо, оставленная одним человеком рана до сих пор болит, мешая принять настоящую привязанность.
Я отчаянно старалась «заслужить» Чарльза — и Эндрю — и незаметно принесла в жертву свое «я». Впрочем, даже это меня не оправдывает. С Гербертом все по-другому. Наконец-то я могу быть самой собой, а он обожает меня именно такой. Так почему же его любовь напоминает мне мокрый цемент?
Поднимаясь в квартиру с Остин на руках, я так остро чувствую мамино присутствие, что невольно ищу ее глазами. Мама была бы сейчас в восторге от ребенка, от того, какой женщиной я стала. Она встретила бы меня и поцеловала, склонилась бы к Остин, которую взяла бы на руки при первой возможности.
— Куда мне это положить?
Я поворачиваюсь и смотрю на Герберта с больничной сумкой в руках. Его не должно здесь быть. Этот момент могут разделить со мной только мама и Остин. Герберт все испортил.
Но он выглядит таким трогательным с сумкой в горошек в руках, что я не могу ему не улыбнуться.
— Отнеси, пожалуйста, в кухню. Я потом разберу.
Он возвращается на удивление быстро и довольно потирает руки.
— Как насчет ланча? Если хочешь, я могу сварганить классный омлет, если ты не против, разу…
— Нет! — вскрикиваю я слишком громко. — В смысле, да… омлет вполне подойдет.
Герберт уходит в кухню, а я закрываю глаза, остро осознавая, что у меня начинается совершенно другая жизнь. После всех потрясений и разочарований с Чарльзом и Эндрю я должна кричать: «Аллилуйя!» Наконец, в моей жизни появился прекрасный человек.
