Иван Сабило - Предел прочности
Когда заиграл оркестр, Уля спросила:
— Вы готовы еще танцевать?
— Да, хочу пригласить подругу моего идейного врага.
— Не нужно, оставьте их, пока не случилось неприятностей.
О, как права юная Уля! И ведь понимал же я, что права, но меня несло. Я шел на обострение, уверенный в своей правоте, в том, что всегда и везде нужно отстаивать правду и собственное достоинство.
Я показал Оксане, что собираюсь пригласить ее на танец, и она кивнула. Ее кавалер даже не взглянул на меня. Тем хуже для него. Пускай жует от злости губы и поглощает столь привычное для него мясо. Мы вышли на середину зала и, зажатые веселой толпой, стали медленно двигаться в такт музыке.
— Вы правильно сделали, что вернули ему визитку, — сказала Оксана. — Он их раздает налево и направо. Он сегодня только при мне штук десять раздал.
— Он вручил и моей спутнице, — сказал я.
— Да, она ему понравилась. А меня вы пригласили, чтобы насолить ему?
— С какой стати? Просто пригласил, без всякой причины.
— Тем лучше, тем лучше, — сказала она, очевидно не особенно прислушиваясь к моим словам.
Я увидел, что Неструев поднялся и стал приглашать на танец Улю. Но она повертела головой — отказывает. Неструев растерян, однако делать нечего, надо возвращаться. Молодчина Уля! Пока я добиваюсь чего-то невнятного и мне самому противного, она сохраняет главное — остается самой собой.
— И давно вы знакомы со столь популярным автором? — спросил я.
— С прошлой недели. Он выступал у нас в университете. Рассказывал, как создавал свой роман. Нас было человек двадцать, а книгу прочитала одна я. И задала ему два вопроса. Он был так рад, стал отвечать. А после вручил мне визитную карточку и попросил, чтобы я позвонила. И вот…
— Не жалеете?
— Да так, еще не разобралась. Но следующий раз откажусь.
Танец кончился. Я повел Оксану к столику и вдруг увидел, что Ули нет. Оглянулся — может быть, она тоже танцевала? Нет, не видно. Пошла в туалет?
Сел к столу, выпил рюмку и, пожевав хлеба, стал смотреть на входную дверь: где там Уля? Прошло минут пятнадцать, а ее все не было. Казалось, она вот-вот придет, пока не дошло до меня, что Уля не вернется. Я стал ждать официантку, чтобы расплатиться за свой заказ. В бутылке еще оставалась водка, и на столе покоилась початая бутылка шампанского, но я не прикоснулся к ним — хватит. Где там официантка Люда… нет, Лида? Душно, и бьется пульс в висках — дает себя знать перебор.
Неструев переместился со стулом вправо, так что я не вижу Оксану — хитер мясник, умело разлучает нас… Вот официантка, сейчас она меня отпустит.
Я рассчитался и дал чаевые. Официантка вернула мне пятьсот рублей сдачи. Все, свободен. Бросив последний взгляд на Оксану, которая смотрела на меня скучными глазами, я бодро направился к дверям. Вышел из зала и остановился в небольшом помещении, где находились раздевалка с пожилой, полнотелой гардеробщицей, две двери — для прохода в женский и мужской туалет и лестница, ведущая на второй этаж, в бар. Слева от лестницы, у стены, — неширокий стол. За ним пожилой швейцар в ливрее считает деньги и складывает их на столе.
«И здесь коррупционер-вымогатель», — со злостью подумал я, подошел и взял деньги со стола.
— Что такое? Милиция! Ограбили! — закричал швейцар, уцепившись в мою руку.
— Милиция! — завизжала гардеробщица и бросилась ему на помощь.
Тут же появились трое парней в гражданских костюмах, они схватили меня за руки и за одежду, повели наверх, в пустую комнату, где, кроме письменного стола и короткой скамейки, ничего не было. Сюда же поднялся швейцар. Он попытался отнять у меня деньги, но я их плотно зажал в кулаке и отдал только потом, когда руку протянул один из парней.
На мгновение хмель вылетел из моей головы. Я понял, что я вытворил, и в ужасе прикрыл глаза. Мысли мои смешались, захотелось тут же попросить прощения у швейцара, представить это шуткой, но по азартным лицам парней, задержавших меня, я видел, что просто так они к моей шутке не отнесутся, а значит, нужно что-то другое, что сняло бы с меня вину. И в моей пьяной голове не нашлось ничего лучшего, как ляпнуть, что я швейцару дал пять тысяч на размен, а он все считал и считал и не собирался мне отдавать.
Швейцар онемел. И с криком, с кулаками бросился на меня. Его остановили, забрали у меня деньги, но и ему их не отдали. Один из парней по мобильному телефону стал вызывать милицию…
* * *В конце коридора скрипнула дверь — заглянул сержант, который уже давно не вызывал во мне ничего, кроме раздражения. В особенности из-за его постоянного «таким манером», что говорило о ложном шике и скудости ума. На этот раз он обошелся без словесной бижутерии.
— Давай сюда, — сказал он. — Прибыл следователь.
При слове «следователь» у меня в груди что-то оборвалось и затаилось. Что-то похожее на боль, но сильнее, острее боли. Наверное, интуиция или опыт прошлого, который мне подсказывал, что встреча со следователем приведет к очередной беде.
С похмелья давала себя знать голова. Я вышел из коридора и увидел за столом крупную, темноволосую женщину в коричневом расстегнутом пальто. Ее большое, круглое лицо казалось усталым, под глазами синие круги, но глаза смотрят молодо, с некоторым даже удивлением. Капитан, уступивший ей место за столом, сидел на скамейке и тихонько разговаривал с сержантом.
— Присаживайтесь, — кивнула она и достала из сумки ручку и бумагу. — Я хочу с вами побеседовать. Я — следователь, Доброходова Ольга Владимировна. Судя по штампу в паспорте, вы проживаете на Витебском? У вас комната? Квартира?
— Да, однокомнатная квартира. По наследству от бабушки.
— Дома сейчас кто-нибудь есть?
— Мама. Приехала ко мне из Москвы. Она проживает там.
— Судя по штампу в паспорте, вы женатый?
— Да, но разошлись.
— Давно?
— Больше года.
— Адрес вашей жены?
— Зачем? К тому, что произошло, она не имеет никакого отношения.
— Если спрашиваю, значит, надо.
Я назвал адрес жены.
— Вы помните, что произошло вчера в ресторане?
— Да, вполне.
Расскажите, как случилось, что вы совершили открытый грабеж?
— Милая женщина, не можете ли вы спросить более деликатно?
— Я для вас не женщина, и тем более не милая, — повысила она голос. — Попрошу ответить.
— Я не хочу отвечать на вопрос, заданный мне в такой форме.
— Хорошо, — опустила она глаза. — Расскажите, пожалуйста, что с вами произошло вчера в ресторане?
— Рассказываю. Но прежде о том, почему я там оказался. Вчера я узнал, что моя повесть одобрена к печати. Более того, мне предложили собрать книгу для договора. На радостях я по пути домой познакомился с девушкой.
— Как ее фамилия?
— Не знаю. Но довольно редкое имя.
— Назовите его.
— Нет, я бы не хотел, чтобы она привлекалась по делу. У нее и так полно забот.
— Хорошо, продолжайте.
— Кроме того, редактор газеты, где я работаю, предложил мне написать рецензию на книгу одного автора…
— Это имеет отношение к тому, что произошло в ресторане?
— Нет, но…
— Тогда опустим лирику. Что было дальше, после того, как вы познакомились с девушкой? И не отвлекайтесь на постороннее, у меня мало времени.
Чем подробнее я рассказывал о конфликте в гардеробе, тем яснее понимал, что нужно говорить о главном — о том, что виной конфликта не швейцар, а я. Но сказать об этом я не мог. Я вообще не знал, что со мной произошло, как такое могло случиться. Театр абсурда. С той лишь разницей, что здесь меня, исполнителя главной роли, не цветами забросают, а в тюрьму увезут.
— Вы утверждаете, что дали швейцару пять тысяч? Зачем вы давали пять тысяч, если у вас были пятьсот рублей?
— Хотел разменять. С такой купюрой всегда проблемы.
— Но вы же рассчитывались с официанткой, почему не разменяли у нее?
— Сначала не сообразил. А после подумал, что надо разменять.
— Вы сказали, вам пятнадцать тысяч дала мама на костюм? Вы дали швейцару мамины деньги?
— Нет, у меня была своя пятитысячная купюра.
— Я была в ресторане. Официантка говорит, что вы заказали и выпили бутылку водки?
— Да, почти.
— Не могло подобное количество сказаться на вашем поведении? При вести вас к неестественным для вас поступкам?
Я оценил ее понимание, даже возникло желание признаться не столько в своей вине, сколько в беде, которая постигла меня с этим несчастным швейцаром. Но страх, что признание тут же поставит на мне тавро грабителя, заставил отказаться от правды. И для неправды нужны были какие-то особенно убедительные слова, а я их не находил.
— Как видите, могло, раз я здесь.
— Не отвечайте уклончиво.
— Могло, но не настолько, чтобы я решился на грабеж.
Следователь записывала мои ответы, поднимала руку и прикрывала рот, чтобы спрятать зевок. Ей хотелось спать, нырнуть в теплую постель, под бочок любимого мужа, а тут… Недаром же нам показывают столько киношных конфликтов, где рушатся семьи следователей и просто милиционеров из-за их постоянной профессиональной занятости.
