Ольга Чайковская - Счастье, несчастье...
И Достоевский в «Дневнике писателя» свидетельствовал, что женщина по своему нравственному уровню, а соответственно и той роли, какую играет в жизни общества, стоит выше мужчины. «Уж не в самом ли деле нам отсюда ждать помощи».
Женщину уважали именно как женщину, обращались к женственному в ней, как к надежде, от нее ждали помощи, как видите, даже в общественных бедах.
Наше время работает против женственности. Женщина в стремлении стать наравне с мужчиной (или вынужденная стать, потому что, кроме женских, несет еще и мужские общественные обязанности) бессознательно, а порой и сознательно теряет женственность. И это имеет огромное значение для жизни семьи (да и общественное значение тоже). Кстати, поскольку у женской и мужской натур свои особенности, смею (и боюсь) сказать, что подобно тому, как хорошая женщина (если верить классикам) лучше хорошего мужчины, то плохая заведомо и наверняка хуже самого плохого.
Когда она приходит домой, все живое разбегается. В сущности, это странно, потому что она подательница благ: приносит в дом деньги, много разных полезных вещей, еду (которую сама же недурно готовит), и все же едва заскребет в дверном замке, ее ключ, жизнь в доме замирает на мгновение (как заяц, который прислушивается, прежде чем скрыться в кустах), а потом все — кто на кухню, кто из дому в кино, кто куда, а если и не бегут, то тоже со страху. Никто из них ничего дурного не сделал, но так уж положено, что ее ярое око ищет виноватого. А то она явится домой благодушная, подсядет на кухне к столу, вместе со всеми дымит сигаретой, отпускает шутки, острые, подчас соленые, вызывающие бурное веселье, не всегда, впрочем, искреннее и зачастую обреченное, потому что она движением брови (как бы семья ни веселилась, за ее бровью все внимательно следят) может его прекратить.
Уж она-то отлично знает, что при звуке ее ключа в дверном замке (а иные, особо чуткие члены семьи и немного раньше) все замирают в тревоге и напряжении,— ее это устраивает.
Она, признанный семейный лидер, долго боролась за лидерство и теперь уже никому его не отдаст, потому что считает его принадлежащим ей по праву матери и жены.
Настоять на своем по любому поводу и любой ценой — закон ее жизни. Любит она запрещать, любит отказывать в просьбах,— ей, по-видимому, кажется, что, разрешая, она что-то из своей власти теряет. У нее свои методы и собственная система репрессий. Она мастер ядовитого намека, отлично отработала молниеносный удар насмешки (острое оружие — насмешка, особенно когда попадает в юных). Замечательно умеет она не разговаривать. У других это так не получается, другой молчит себе и молчит, никого особенно это не занимает — молчание Тамары Павловны наваливается на семью, как свинцовая крыша средневековой тюрьмы. Она и готовит — молчит, и стирает — молчит. Я подозреваю, что она заранее намечает себе срок молчания и строго его выдерживает, даже если гнев ее давно прошел.
А зачем ей все это надо?
Сейчас много пишут о женщинах и девушках «мужеподобного поведения», которые хотят перехватить лидерство у мужчин, в том числе (я цитирую письмо одного читателя) «в умении курить, лихо опрокинуть рюмку, отпустить крепкое словечко; парень похлопал девушку по плечу, а та в ответ врезала ему в солнечное сплетение». Я видела сцену, может быть, и похлеще: открылась дверь троллейбуса, из нее выскочила девушка, быстро и привычно повернулась, протянула кому-то руку. Я, естественно, ждала появления какой-нибудь почтенной старушки, но из дверей медленно и вальяжно вышел, опершись на эту руку, молодой человек, после чего оба бодро пустились в путь.
За этим жестом — увы, привычным — мне увиделся целый сдвиг общественного сознания. Почему он произошел — вопрос особый, причины глубоки и коренятся, конечно, совсем не в женской эмансипации (она сделала свое благое дело и вовсе неповинна в образе жизни современной женщины). Суть не в повадках ее и даже не в лексиконе (хотя он, конечно, первостепенно важен), а в жизненной установке, в том, на что уходит энергия и тратится дарование.
О даровании речь у нас не случайна. Природа, у которой свои расчеты, одарила женщину особо и богато, эти дары веками шлифовало общество, у которого тоже свои расчеты. Возникли именно женский внутренний мир, женские способности и умение, рассчитанные на женское назначение в мире. Догадливы женщины, чутко схватывают жизненную ситуацию, состояние, настроение. Их интуиция работает, как правило, на высотах, далеко не всем мужчинам доступных. Их проницательность подчас доходит до ясновидения. Драгоценные социально-психологические черты, не так ли? Но все эти дары, смотря по установке, можно применять по- разному.
Тамара Павловна пришла домой в самом благодушном Настроении. Семья сидит в темной комнате, освещенная экраном. Тамара Павловна прилегла на диван, с ходу включившись в действие. Идет давняя пьеса, где дерзающий молодой герой-предлагает рационализацию, в которой немолодое руководство робко сомневается. Герой настаивает, и видно, что победит (играет энергичный актер).
— Мужчина,— говорит Тамара Павловна громко и удовлетворенно.
Слово, всего одно только слово, а семья притаилась и ждет, глядя на экран уже пустыми глазами.
— Настоящий мужчина,— так же громко повторяет Тамара Павловна.
Тут Виктор Иванович, ее муж, встает и уходит.
— Ничего, ничего, полезно,— говорит Тамара Павловна в ответ на молчание семьи, в котором копится нечто вроде упрека.
Она с усилием распрямляется (устала за день) и уходит в ванную стирать белье (в том числе и мужнее).
А Виктор Иванович курит на лестничной площадке, и сигарета дрожит в его руке.
Дело в том, что он не продвигается по работе (и остается все при той же зарплате), товарищи легко его обходят, тут его стыд и мука. И Тамара Павловна отлично это знает.
В голове у Виктора Ивановича, лишь только она заговорит об этом, что-то случается, откуда-то изнутри эта бедная голова получает горячий, опасный удар, и потом долго, часа два, дрожат руки.
На что потратила Тамара Павловна данные ей природой дары — ум, волю, интуицию? Чтобы чутко найти в душе ближнего болевую точку и вонзить туда коготь?
Между тем она выступает на общественной сцене шумно, она вообще человек спектакля, благодаря этому, а также ввиду ее энергии может показаться, будто это именно она сегодня типичная и ведущая фигура женского фронта. На самом деле женская работа в мире, скорее, бесшумна (я говорю сейчас не о приготовлении обеда, уборке или стирке, хотя это, разумеется, очень важная сторона жизни, занимающая огромную часть женского времени, и все же я говорю сейчас не об этом) — на женской работе, я убеждена, в значительной степени держится жизнь.
Ее трудно ухватить, эту работу, невозможно учесть и взвесить, да и просто описать не так-то легко. Но необходимо: если уж так победно выступает небезопасная Тамара Павловна, пусть ее лидерству будет противопоставлена иная жизненная позиция.
«Вечноженственное» — это слово, кажется, ПОШЛО от Гете, грандиозный апофеоз «Фауста», последней его части, завершается явлением Марии как образа вечноженственного, как надежды человечества, символа заступничества и помощи. Именно в образе женственности представляется поэту грядущее спасение — знаменательная идея (вспомним Достоевского: «Уж не в самом ли деле нам отсюда ждать помощи»).
Трудно определить, что такое женственность, как вообще трудно дать простое и дельное определение душевному качеству, тем более добродетели в ее чистом виде (тут, кстати, и опасность сладости невольно возникает). Лучше представить эти качества в действии.
Валентина Елисеева (она была литератором большого общественного темперамента) написала замечательную строго документальную повесть о девушке, которая, узнав, что сын ее квартирной хозяйки, преступник, уже несколько лет отбывающий наказание в колонии, шлет письма, где корит всех, кроме себя, написала ему злое письмо на тему: «Сам-то ты каков». Но злое письмо было единственным, потому что Женя поняла: уж чего- чего, а злобы этот человек повидал на своем веку довольно, да и что злобой сделаешь, она не конструктивна, строить не умеет, умеет только разрушать. Нужно было искать какие-то другие слова, такие, чтобы их услышал уже сложившийся тридцатилетний, норовистый, несчастный и ожесточенный человек.
В книгу В. Елисеевой нам для наших целей очень полезно заглянуть.
По свету носятся тучи слов, которые люди говорят, и подчас очень громко, вовсе не для собеседника, а только для себя, лишь бы высказаться, иногда даже выкричаться —разрядить собственное раздражение, не очень заботясь о тех, на кого оно разряжается. Сколько выброшенных на ветер нотаций, сколько впустую произнесенных ЦУ (ценных указаний), намеков, попреков, которые нужны говорящему, а слушателям в лучшем случае не нужны, в худшем — непереносимы. Можно с уверенностью сказать (в одной семье это было вывешено на стене как призыв и напоминание), что число дающих советы резко превышает число тех, кто хотел бы их слушать. Это просто бич человечества — никому, кроме произносящего, не нужные слова!
