Евгений Городецкий - АКАДЕМИЯ КНЯЗЕВА
– Чш-ш! – выставил широкую ладонь главный. – Абы тихо! Научишь и этих!
– Вы меня утешили! – мрачно сказал Князев и, закрывая за собой дверь, услышал игривое «ко-ко-ко!».
Пришлось Князеву начинать все сначала. Иногда его точил какой-то червь. Он не мог понять, что это было – досада на Ивана Анисимовича, обида на ребят, которые так легко и даже как будто охотно ушли от него, или просто раздражение ущемленного руководителя. Он не знал, что ребята писали начальнику экспедиции заявления с просьбой вернуть их -обратно. А незадолго до выезда в тайгу к нему домой пришел Иван Анисимович и принес бутылку «капитана».
Они просидели почти до утра, потягивая золотистый коньяк,- гость из щербатого стакана, хозяин – из кружки. Закусывали соленой рыбой. Ночи в то время уже не было, мимо окна слонялись бесприютные пары – укрыться негде, светло. Иван Анисимович делал, длинный глоток, косился на скользкого сига и кряхтел: букет не тот. Сюда бы маслины, шпроты с лимоном!
Они неторопливо разговаривали: думали, как лучше провести заброску партий, поспорили о методике поисков, поговорили о рыбалке, пожалели, что в поселке нет пива, обменялись старыми анекдотами. Потом Иван Анисимович взглянул на часы, свистнул и начал искать шляпу. На пороге он зацепил Князева крючковатым пальцем за кармашек на рубахе, подтянул к себе:
– А воспитывать, Андрей, надо не для себя и не для меня. Для дела надо. Ну, да ты ведь и сам в начальство не по блату попал!
Он попросил не провожать его и ушел, чуть прихрамывая, заложив руки за спину и держа в них шляпу, неторопливой походкой пожилого человека. Князев стоял у крыльца, смотрел ему вслед и тер пальцем нижнюю губу. Как нехорошо вышло. Надо же было ему тогда кричать в кабинете!
Да, не следовало ему спорить с Иваном Анисимовичем. Не потому, что тот был его начальником и парторгом. На Севере Князев повидал разное начальство и пришел к убеждению, что должность еще не есть свидетельство ума и способностей. Дело в том, что, когда он еще пешком под стол ходил, Иван Анисимович уже проводил съемку на побережье Арктики, цинговал, ел собак, а позже прошел войну, воркутинскую тундру, уссурийские джунгли и еще многое из того, что им, родившимся в сороковых, и не снилось.
О своей жизни Иван Анисимович рассказывать не любил, да и внешне эти годы почти не отразились на нем, разве что глубоко запавшие глаза да углы резких морщин на щеках намекали, что повидал он немало. Был он вдобавок лыс – но это еще не свидетельство пережитого. Полысеть можно и от чужих подушек…
Где-то рядом скрипуче прокричала кедровка: «Кыр! Кыр!» Солнце уже цеплялось за макушки деревьев. Стало чуть прохладней. Хотелось пить, но впереди было еще семь километров.
Наконец показался Матусевич. Он торжествующе потряс над головой кружкой. Князев погрозил ему кулаком и крупно зашагал вперед. Матусевич схватил рюкзак и, путаясь в лямках, пустился вдогонку.
Под гору шагалось легко, деревья только мелькали. «Во жмет!» – думал Матусевич и изо всех сил старался не отставать.
– Бери поправку на уклон! – бросил через плечо Князев. Матусевич кивнул – сто тридцать два, сто тридцать три, – проглотил комара, закашлялся, зацепился сапогом за валежину и растянулся. Рюкзак, брякнув привязанным к застежке котелком, перелетел через лопатки и больно стукнул его по затылку.
Князев обернулся на грохот, увидел Матусевича в позе раздавленной лягушки и приостановился.
– Смотри под ноги, раззява!
Матусевич, морщась, потер колено, прохромал несколько шагов и с ужасом понял, что забыл счет. «Ну все, пропал. Князев съест живьем. И еще неделю придется ходить стажером, это как минимум».
Метров сто он ковылял, жалобно помаргивая в широкую спину Князева, но потом все же решился;
– Андрей Александрович!
– Чего тебе? – буркнул Князев, не оборачиваясь.
– Я сбился…
– Куда сбился?
– Со счета.
Князев с разгону остановился, круто повернулся, подошел вплотную. Сквозь черную кисею накомарника пристально и недобро смотрели светлые глаза. Матусевич съежился, втянул голову в плечи. Он знал, что Князев не будет его отчитывать, а бросит одно-единственное, самое обидное в его устах слово: «Неумеха!» И это не для того, чтобы его, Матусевича, как-то усовестить или даже унизить. Если Князев так сказал, значит он так о нем думает на самом деле, значит он пришел к такому выводу, и переубедить его будет ой как трудно…
Матусевич горестно закрыл глаза и вдруг услышал чуть насмешливое:
– Ладно, Володя, не расстраивайся, – Князев потрепал его по плечу. – Я и сам иногда сбиваюсь: отвлечет что-нибудь – и готово! – И уже серьезно сказал: – Начинай от ноля. Дойдем до болота и все точки к нему привяжем обратным счетом.
Снова замелькало между стволов солнце. Матусевич шел следом за Князевым и думал, что было бы здорово, если бы тот тоже упал и сломал ногу. Тогда бы он потащил его на себе…
Лес незаметно поредел. Мелкие кустики ольхи не закрывали даль, и справа над неровной кромкой опушки открылось голокаменное плоскогорье с цепью гольцов. Князев остановился и долго смотрел туда, будто хотел разглядеть что-то, известное лишь ему одному.
– Владения Афонина! – сказал он.
– Им хорошо! – отозвался Матусевич. – У них комаров нет и видимость колоссальная.
– И дров нет. В маршрутах чай сварить не на чем.
– Это как же?
– Тундра! На каждой подбазе канистры с соляркой, еще зимой завезены. На ней и готовят в лагере. Там у костра не посидишь!
Матусевич только глотнул в волнении слюну и, пока плато не скрылось за деревьями, все время оборачивался и покачивал головой. Ну и ну!
Путь преградил каньон, узкий и глубокий, как след топора. Дно его, усеянное мелкой щебенкой, служило руслом для вешних потоков, но сейчас там было сухо. Обе стенки каньона оказались сложенными все из тех же «Горохов». Князев замерил горизонтальные трещины и увидел, что они падают в разные стороны, на север и юго-запад.
На левой странице пикетажки он набросал план выхода «Горохов», провел линию нарушения, отметил место находки глыбы габбро-долеритов и задумался, покусывая сквозь сетку карандаш. Нарушение хорошо объясняло смещение «горохов» вниз по склону, но свал оставался далеко в стороне. Князев пунктиром подрисовал к нему ответвление от нарушения. Получилось красиво, но это уже называлось подтасовкой, и он жирно перечеркнул пунктир.
Ладно, нечего лепить ноги к шее. Все равно ничего сейчас не придумаешь. Горные работы покажут, что к чему.
Он со вздохом закрыл пикетажку и спросил Матусевича:
– Так вот, сэр, вы знаете, где мы сейчас сидим?
– Знаю, – заторопился Матусевич. – На нарушении. Для системы пологопадающих трещин. А вот оно в рельефе выражается! – И он ткнул пальцем в планшет.
– Ишь ты! – сказал Князев и с удивлением смерил Матусевича взглядом. В этом тонкошеем студике, который вначале не знал, как залезать в спальный мешок – ногами или головой, брал азимуты наоборот и изводил полкоробка спичек на разжигание костра, все-таки в нем прорезается геолог. И это сделал он, Андрей Князев, начальник партии, а по совместительству – старший геолог, милиционер, маршрутная единица, верховный судья, отдел труда и зарплаты, инспектор по кадрам, материально-ответственное лицо, уполномоченный Общества охраны природы и руководитель практики.
Он подумал о том, что заставило хилого Матусевича упорно добиваться, чтобы его послали именно на поиски и именно на Север, хотя можно было поехать на Кавказ или в Закарпатье. Кажется, ему даже дорогу университет оплатил только до Красноярска.
А Матусевича распирало от восторга и гордости. Добиться одобрения Князева – ого, это надо заслужить. И когда остановились на перекур, он, сияя глазами, воскликнул:
– Не напрасно я так сюда стремился! Где еще такое увидишь? Всю жизнь бы здесь прожил! Эх!..
Князев усмехнулся.
– Тапочкин, когда приехал, тоже кричал «романтика, романтика!». А теперь что-то помалкивает. Знаю я вас, романтиков…
Романтика… Модное слово. Одомашнили, разменяли на мелочи. Загородная прогулка… Палатка, костер, чай с дымком. Пикник на лоне! Будет и этот заливать в Киеве своей девчонке про необычайные подвиги, героя из себя корчить…
– Вы разве против романтики? – обиделся Матусевич.
– Я против дешевки, – ответил Князев. – Давай-ка пойдем, что-то от дымокура мало толку. Совсем, гады, осатанели.
Комары и впрямь осатанели. Пока идешь, они вьются сзади, лепятся к спине, но спасают поднятые воротники. А остановишься – бестолково бьются о сетку, лезут в рукава и под накомарник. Попробуй их потом оттуда вытряхни…
Солнце красным шаром светило прямо в глаза, на него можно было брать азимут. Запутался и притих в ветвях ветерок, и было бы очень тихо в тайге в этот предвечерний час, но звенящее комариное пение заглушало тишину, и некуда было от него спрятаться, разве что зарыться в землю или взлететь высоко-высоко в бледное остывающее небо.
