Курилов Семен - Ханидо и Халерха
Восточный чукча сильно вздохнул, гаркнул на выдохе и неожиданно накинулся на огромного Чайгуургина.
Никто в точности не успел разглядеть, что и как произошло. Все только увидели короткую схватку, после которой Чайгуургин грохнулся навзничь, а восточный чукча вдруг начал пинками бить его в бок.
— Эй, нельзя! Стой! — закричали ближние.
Те, кто сидел, повскакивали на ноги, задние немедленно наперли на них.
Опасаясь давки, вскочили и заправилы ярмарки — богачи и купцы. Американец испуганно осмотрелся и стал нервно натягивать черные меховые перчатки и обминать кулаки.
Куриль, Лелехай, Пурама и еще какие-то люди оттолкнули восточного чукчу, быстро подняли Чайгуургина, лицо которого перекосилось от боли, и повернулись к борцу, ожидая ответа.
— В пах ударил меня, сюда ударил меня! Это — по правилам? — тяжело дыша и побледнев не то от злости, не то от страха, сказал драчун.
— Он сам налетел, — проговорил Чайгуургин. — Я не хотел… Я бы и так его положил. Нечаянно вышло…
И голову чукчей под руки повели сквозь толпу.
Поравнявшись с американцем, который снимал перчатки, Куриль опять услышал "о-эй", сказанное удивительно безразличным голосом. "Прав был Потонча, — проскользнула мысль. — Ему все равно… Сейчас белую папироску достанет". Чтобы убедиться в точности своих мыслей, он оглянулся. И верно — американец пустил над головой дым и уже повернулся к кругу, на который вышел обнаженный по пояс второй восточночукотский борец.
День был солнечный, тихий. Состязания продолжались. По примеру восточного чукчи, борцы теперь выходили на круг в одних меховых штанах и камусах.
А Чайгуургин в это время уже лежал в яранге Тинелькута и охал. Пальцами он нащупал два переломанных, хрустевших под кожей ребра.
Вяло прошел следующий день большого обмена. Соревновались в беге и прыжках мужчины, соревновались красотой наколок на лице женщины — а обмен шел спокойно, будто бы нехотя.
Но ярмарка так не могла кончиться — и все это знали. Все — и те, кто таил самое ценное — песцовые шкурки и мамонтовые клыки, и те, кто еще крепче берег равноценное — товары, которые нельзя отдать за камусы, пыжики да оленьи шкуры.
И однажды терпенье обеих сторон оборвалось.
День этот был очень бурным.
Все началось с оленегонных состязаний. Богачи выставили по одному оленю на приз, и приз получился не маленьким — в пятьдесят три оленя. Еще вечером Тинелькут пустил слух, что юкагир Пурама не только мастак арканить, но и еще большой мастак схватывать любой приз на гонках. Рассказ Тинелькута рано утром повторил Потонча, пришедший помочь Пураме, и теперь этот рассказ выглядел так. Гонщику-юкагиру будто бы помогает сам бог: олени его не бегут, а летят — люди будто бы видели, что на снегу во многих местах не остается следов от копыт, еще удивительней то, что бесполезно срезать лямки его упряжки — чукча Кымыыргин будто бы может подтвердить это, он срезал лямки у самого финиша, но Пурама забрал приз.
Впрочем, не в одном Пураме было дело. Люди хорошо знали и Кымыыргина, и других отчаянных гонщиков, и народу пришло на состязания много — считай, вся ярмарка.
Состязания, однако, прошли довольно спокойно, никакого чуда не произошло. Просто Пурама вырвался далеко вперед, ему никто не помешал — и он поддел ногой обруч, спрыгнул с нарты и шагом, вразвалочку направился к табуну.
Протаптывая широкую дорогу между деревьями, ярмарочный люд вяло потянулся обратно. Но тут всех разом охватило какое-то тревожное нетерпение.
Все будто вдруг поняли, что проспали самое важное дело, что кто-то хитро воспользовался общим увлечением игрищами. И толпа дружно устремилась вперед, многие побежали, а важно шагавшие группами богачи моментально рассыпались, перемешались с толпой.
Поначалу тревога показалась напрасной. Люди увидели женщин, столпившихся за домами, увидели куски яркой материи, развешанные на перекладине, и успокоились: кто-то из купцов заманил женщин состязаться в беге. Ну, и всем вдруг стало весело: ничего нет потешнее этого зрелища. Но успокоение длилось недолго. Люди увидели подручного американца — восточного чукчу, который шагал к перекладине, неся в руке небольшую коробку.
Иголки! Американец ставил на приз иголки!
Вот тут-то и наступило всеобщее пробуждение. Песцовые шкурки по-настоящему в ход еще не пошли — и появились иголки. Не надо было иметь большого ума, чтоб догадаться: если американец ставит иголки на приз — значит, их у него много. За десяток иголок любой чукча, любой ламут, любой юкагир не пожалеет двух шкурок. Потому что в тундре нет ничего дороже иголки — она одевает, спасает от холода, она бережет вещи, она прославляет вышивальщиц-невест; без нее невозможно жить. Но эта могучая остренькая спасительница невероятно коварная: была в руках — и пропала, выскользнула — и хоть переверни все жилье, хоть вой волком — а не найдешь…
Худой, узколицый Мика Березкин даже закрыл глаза и зашатался, словно у него в голове потемнело, когда он понял, какую совершил ошибку. У него в амбаре хранился запас иголок, предназначенный для самого верного барыша: он всегда поддерживал высокую цену на них. Теперь произойдет непоправимое. Люди нахватают вдоволь иголок, а его будут лежать и ржаветь, их придется сбывать за бесценок… И как он не догадался взять их с собой, хотя бы на всякий случай — разве тяжело их было везти!.. Он поглядел в сторону острога — и чуть не заплакал. Можно послать человека, но ведь опередить американца теперь не удастся — день на середине, а завтра будет поздно. И все-таки Мика подозвал Якова Габайдуллина — своего помощника и сказал ему, отходя в сторону:
— Скорее — в острог… Возьмешь все иголки, все до одной. Гони собак, скорее! Ни одного лишнего шага не делай…
А купец Саня Третьяков смотрел на восточного чукчу, который втыкал иголки в куски материи, с такой бессильной ненавистью, что его, наверное, пожалел бы сам американец Томпсон.
Зашевелилась ярмарка. От толпы в разные стороны — к тордохам, ярангам и нартам — бросились, сломя голову, подручные богачей. Сейчас руки их развяжут мешки с драгоценными шкурками — и уже ничто теперь не остановит горячку.
Зашушукались и купцы. Иголкам Томпсона надо противопоставить хоть что-нибудь. Людям тундры не прожить без охотничьих причиндалов — без пороха, гильз, дроби, ножей, капканов; надраенный медный чайник сведет с ума любого богача, фарфоровая кружка или тарелка — это богатство, аршин цветастой материи заслонит невесте красоту северного сияния… Есть это все у купцов, есть. Но иголки…
— Первый приз — коробка иголок, два наперстка и мах материи! — объявил по-чукотски помощник Томпсона. — Второй — полкоробки иголок, один наперсток и мах материи, третий — мах материи и пять иголок…
