Уходящие из города - Галаган Эмилия

Сергей разогревал макароны, поливал их кетчупом, ел, поглядывая на то, как Пафнутий уминает свой «вискас», и думал о том, что пора бы, наверное, искать новую девушку. Через неделю он встретил на улице Андрюху Куйнаша, бывшего одноклассника. Дружить они никогда не дружили: замкнутый и серьезный Андрей казался Сергею немного надменным. Почему-то при взгляде на Куйнаша в голову лезли злые мысли: вот посадить бы тебя на стул перед следователем, да чтоб позлее, да чтоб повесил на тебя все преступления за последние десять лет – и посмотреть: неужто и тогда ты оставался бы таким же спокойным? Сергей не считал себя злым человеком, но тут отчего-то прямо бесился.

Сергей знал, что Андрюха сперва женился, потом развелся – жена его бросила, забрала детей и укатила за границу. Казалось бы, Андрей должен был этого стыдиться: и раннего нелепого брака, и развода, но нет: говорил сдержанно и даже не обругал бывшую.

– Выпьем как-нибудь? – спросил Сергей без особой надежды: он знал, что Куйнаш убежденный трезвенник. Может, поэтому Сергей и не любил его: кто-то из великих ведь сказал, что если человек не пьет, то, скорее всего, сволочь.

– Да мне некогда особо. Я учусь сейчас. На фельдшера.

– Ого! Задумал доктором стать?

– Фельдшером. Это среднее образование.

– Ну ты даешь! А вышку что, бросил? У тебя же было что-то такое… заумное.

– Бросил. Не мое.

Вышку бросил, жена ушла, а он стоит с каменной мордой. И о чем с таким разговаривать?

– М-м, понятно. Слушай… а тебе случайно… кот не нужен?

– Кот?

– Ну да… хороший кот, домашний. Морда здоровенная. Породистый. Хозяева уехали и выкинули, черти!..

Андрей явно был удивлен и даже сбит с толку («Так тебе и надо, – подумал Сергей, – достал твой покерфейс»):

– Кот… слушай… у нас кошка недавно померла, старенькая уже была… Ленка рыдает вторую неделю…

Сергей почуял близкую продажу:

– Во-от! Бери! Не пожалеешь! Молодой кот, нескоро помрет.

– Это ж возни сколько… к ветеринару надо, прививки, чипировать, ну ладно, давай, – сказал Андрей совершенно без пауз. – Где он?

Уговорить Куйнаша на кота получилось так быстро, что Сергей даже немного растерялся: его дальнейшая речь о том, как хорош кот, так и осталась невостребованной.

Пафнутий перебрался к Куйнашевым, а Сергей, сам не понимая зачем, добавил Андрюху в друзья во «ВКонтакте» и периодически писал что-то вроде: «как там котище? скинешь фото?»

В квартире стало как-то пустовато. Такой пустоты не было после ухода ни одной из девушек. Странное чувство: хочется поговорить вслух, но понимаешь, что никто тебя не услышит, и слова замирают внутри, обиженные, как маленькие дети, которым обещали поход в зоопарк, но обманули.

А потом он нашел во «ВКонтакте» группу, где отдавали котов, долго листал, выбирал похожего на Пафнутия, но не находил – и почему-то остановил выбор на маленьком рыжем беспородном котенке. Выслушал кучу поучений от суетливой неприятной девицы, отдававшей его (не кормить дешевым кормом, поставить решетки на окна), забрал и назвал Брюсом, в честь Уиллиса. Дома стало нормально.

Мысль семейная 2

Андрей никогда не говорил, что семья для него – главное, не постил на стене во «ВКонтакте» цитат Доминика Торетто из «Форсажа» и сам удивился бы, если бы понял, что самыми счастливыми в его жизни были дни, когда кто-то из родных возвращался домой: мама из больницы, отец из поездки к друзьям (всегда навеселе, что-то пытается пьяно рассказать и лезет обниматься) или Ленка с моря.

Она покрасилась в синий. Тонкая длинная шея, узкое лицо с чуть раскосыми глазами и короткие синие волосы, растрепанные ветром. «Что-то в этом есть, – подумал Андрей. И тут же: – Маме не понравится». Когда маме что-то не нравилось, она молчала. Андрей с трудом выносил мамино молчание – срывался, начинал психовать, но Ленка умела молчать неделями. Андрея это пугало. Ему не нравилась тишина дома; кто-то из знакомых мужиков жаловался, что бабы, дескать, болтивые, голова от них трещит, но у них в семье было не так – мама и Ленка умели перемолчать друг друга. Это молчание, похожее на пристальный взгляд, тянуло силы из всех, даже отец начинал злобно материться в пустоту. Пустоту цвета терпкого весеннего неба.

Андрей встретил ее на автовокзале, где пахло теплой пылью дорог, и Ленка улыбнулась и сказала:

– Круто, да?

– Ты балбеска. – Андрей обнял ее. И поднял. Ленка была худющая и легкая-легкая (а может, ему казалось, что у нее вообще нет тела, потому что она была его сестрой? или он сам внушил себе, что у нее нет тела – что у всех женщин, о которых нельзя думать в сексуальном смысле, нет тела? что они, мама и сестра, – воздух?). Андрей поставил ее на землю, она чмокнула его в щеку и сказала:

– Я хочу встречаться с девушкой.

– С кем?

– С девушкой! Ты глухой?

– Не глухой. – Андрей попытался взять у нее чемодан (здоровенный, как внешний долг США), но она не дала, взяла в другую руку. – Я имею в виду: имя есть у этой девушки, с которой ты хочешь встречаться?

– Нет. Я ее еще не знаю.

– А…

– Чего ты акаешь? Осуждаешь?

Все ясно: Ленке хотелось повоевать. Он и сам в ее возрасте это любил: как ругался с родителями из-за того, что не хотел идти в армию! Так же, наверное, глазами сверкал.

– Не осуждаю, а не понимаю. Хотеть отношений можно только с конкретным человеком, а не вообще с девушкой…

– Ерунда. Вот ты же не рассматриваешь отношений с парнем?

– Нет, не рассматриваю.

– Ну вот. И я тоже не буду их рассматривать. Даже теоретически.

В голосе у нее что-то едва заметно дрогнуло, и Андрей тут же сменил шутливый тон на беспокойный:

– Лен, тебя кто-то обидел?

И угодил в ловушку:

– Думаешь, лесбиянками становятся только жертвы насилия? Просто так, от природы, думаешь, их не бывает?

Пришлось ответить максимально честно – выложить свои мысли, как карты на стол:

– Думаю, что от природы рождаются даже двухголовые телята. Особенно после Чернобыля, но… не считаю, что мы должны плодить их специально.

– Ты гомофоб!

– Есть такое. – Андрей пожал плечами. – Я знаю, что вот такой… непередовой. Пока за это не сажают, даже в Америке.

– Обиднее всего, – сказала она тихо, – что ты мне просто не веришь. Что считаешь двухголовым теленком, почему-то необидно… но ты думаешь, что я выделываюсь… Ай! – Она, видимо, ударила себя по щиколотке уголком чемодана. Андрей сморщился от ее боли (все мы знаем, каково это – по щиколотке уголком чемодана или мизинцем о тумбочку).

– Дай сюда! – Он попытался выдернуть чемодан у нее из рук, но она вцепилась в ручку на редкость крепко – и пошла в атаку:

– Ты думаешь, что я – подросток, который делает все назло родителям. Ты меряешь по себе. Это ты был бунтарем.

– Я? Да ты с кем-то меня спутала!

– А я не бунтарь. Я – это я. Я знаю, кто я, и хочу жить с этим, понимаешь?

Если бы на месте Андрея был батя, он бы у нее точно этот чемодан вырвал, у него хватило бы силы. И она бы пошла домой, опустив голову, и Андрею было бы жалко ее, и он сказал бы ей тихо, что она во всем права и молодец. Но батя не пошел ее встречать (он был на работе), а пошел один Андрей, и поэтому ему выпала честь не-нести чемодан Ленки.

Когда они вошли в подъезд, Андрей снова попытался отнять чемодан, чтобы хоть перед родителями не позориться: помог сестре, называется, но она только покачала головой, как-то обреченно, как человек, который отказывается от сделки с правосудием во имя своих принципов. И она потащила этот чертов чемодан на третий этаж, иногда останавливаясь передохнуть и вытирая ладонью пот со лба. Тонкая белая маечка на спине пропиталась потом. Синие волосы у висков и лба взмокли.

– Что там у тебя? – спросил Андрей, когда она втащила-таки чемодан в квартиру.

– Камни, – ответила она. – Немного камней с моря. Очень красивые! Такие круглые, гладкие. И ракушки еще. Я всем привезла: тебе, папе, маме.