Уходящие из города - Галаган Эмилия
Если хочешь быть здоров, не пугайся докторов
Никто из семьи не заметил, когда и как Ленка притащила эту кошку. После смерти старушки, что жила этажом выше – Нелли Артамоновна, так ее звали, – осталась бесхозная кошка, возможно даже, та самая, которую Андрей когда-то бегал искать по всему двору (хотя нет, тогда был кот; или нет?), или другая, но похожего окраса: почти белая, с несколькими темными пятнышками на мордочке и спинке. После смерти старушки в ее квартире зашуршали какие-то дальние родственники, о которых при жизни покойной никто не знал, а кошка внезапно обнаружилась в квартире Куйнашевых, а над ней – Ленка, решительная и непримиримая:
– Будете выкидывать – и меня вместе с ней!
Глазенки злобно сверкнули – у Ленки, конечно же. Кошка, наоборот, смотрела пусто и безжизненно, каким-то чучельно-остекленевшим взглядом, и Андрей сказал:
– Она, наверное, чем-то болеет…
– Она тоскует! – встрепенулась Ленка. – Она любила свою хозяйку!
Отец предпочел кошку проигнорировать, а мама сказала что-то вроде: «Ну, все же божья тварь…» – и животное осталось в их квартире, правда, не особенно проявляя себя: кошка сидела в уголке между диваном и креслом и смотрела в пустоту пустыми глазами – как будто соединяясь с ней по принципу сообщающихся сосудов. Ленка часто садилась перед ней на корточки, гладила и тихонечко приговаривала:
– Не грусти, бабушке теперь хорошо, она в раю!
На эти утешения кошка не реагировала, оставаясь равнодушной к религиозной пропаганде. Ленка сидела рядом с ней и затирала про рай, пока мама не говорила:
– Не сиди на холодном полу, застудишься.
Тогда Ленка уходила делать уроки, но иногда оглядывалась на кошку, по-прежнему изображавшую чучело в углу комнаты. Есть кошка отказывалась, перед ней стояли мисочка с кормом и плошка с водой и лежало несколько засохших куриных шей. Андрей окончательно понял, что животное болеет, когда утром проснулся от звуков рвоты. Кошку тошнило белой пеной. Еда по-прежнему выглядела нетронутой.
Мама, уходя на работу, перекрестила кошку, а отец сказал:
– Вот черт, понедельник… Если помрет, раньше выходных мне ее не вывезти. А в городской черте закопать нельзя.
Ленка разревелась, плюхнулась на пол, обняла кошку, зашептала ее что-то в ухо.
Андрей решил обзвонить знакомых. Кто-то подкинул телефон ветеринарши, которая недорого берет и даже выезжает на дом. Тетка и правда приехала довольно быстро. Выглядела она скорее как одна из тех, кого можно найти в очереди в винно-водочный отдел: со взбитой надо лбом ярко-рыжей челкой, ярко накрашенными губами и отсутствующим передним зубом.
Ленка, пропустившая уроки (как она могла бросить ту, которую приручила? кошка едва ли считала себя прирученной, но Ленку это мало волновало), стояла в коридоре, держа на руках свою питомицу, такую же безучастную, как и раньше.
Ветеринарша попросила освободить кухонный стол, и Андрей сгреб все со скатертью на подоконник, чувствуя себя неловко и беспомощно в собственной кухне. Кошка была усажена в центр стола. Кажется, она начала что-то подозревать, оказавшись как гладиатор посреди цирковой арены, на которую вот-вот должен выскочить лев. Ну или скорее она была несчастным старым львом, которому предстояло загрызть гладиатора. Ветеринарша погладила кошку:
– Не боись, не боись, мамка рядом! – При этом тетка бросила взгляд на Ленку, и та, поняв, что мамка – это она, как-то приосанилась, что выглядело очень забавно. – Непривитая она?
– Мы не знаем, – виновато сказала Ленка (хотя ни в чем виновата не была). – У нее была хозяйка, но она умерла. Бабушка старенькая.
– Не боись, не боись, мамка рядом! – повторила ветеринарша начавшей заметно нервничать кошке. В этот раз, как показалось Андрею, она имела в виду умершую бабульку, незримо витавшую под плохо беленным потолком с пятнами от соседских затопов. Осмотрев и ощупав кошку, тетка вынесла вердикт: – Ничего страшного. Ринотрахеит. Вылечим. У нее лимфоузлы увеличены, вот и есть-пить не может.
Рассказывая о болезни, доктор достала из чемоданчика шприц, набрала в него лекарство, схватила кошку за холку и ловко сделала ей укол, а затем и еще один.
– Прививку потом надо будет поставить, – заметила она. – А лекарства для уколов и шприцы я вам оставлю. Умеете колоть? Видели, как я делала? Вот сюда, в холку. Просто прокалываете кожу и вводите лекарство. Позвоните мне через пару дней. Я приду, посмотрю, как вы справляетесь.
Андрей кивнул. Движения ветеринарши были профессионально отточенными, но он надеялся, что и сам справится. Точнее, справится вместе с Ленкой. Она будет держать кошку, а он… как-нибудь уколет. Наверное.
И он справился – если судить по тому, что через два дня, когда ветеринарша пришла снова, кошка была еще жива. Ленка держала ее на руках, когда Андрей открыл дверь и на пороге появилась докторша. В ту же секунду вялая и равнодушная кошка рванулась как дикая, Ленка вскрикнула: ее плечо было располосовано когтями, а кошка, мелькнув меховой молнией перед глазами у собравшихся, скрылась под шкафом, стоявшим в прихожей. Глядя на круглые, полные боли и шока глаза Ленки, Андрей не мог сдержать смех, за который тут же ощутил укол стыда.
– Сейчас… ха-ха-ха… сейчас… – Он встал на четвереньки, заглянул под шкаф, попытался достать кошку руками – не вышло, потом поднялся и попробовал сдвинуть шкаф. Ветеринарша с хозяйским спокойствием подошла к шкафу с другой стороны и стала помогать.
Кошка бросилась им под ноги, но была поймана ловкими руками доктора и, как и в первый раз, водружена на стол.
– Ну-ка, ну-ка! Я вижу, ты поправляешься уже.
Кошка отчаянно трепыхалась и мяукала.
– Зверь… он такой, – рассуждала докторша, поглаживая свою пациентку, весьма недовольную таким вниманием. – Когда ему совсем худо, к человеку ползет и в глаза заглядывает: «спаси-помоги»! Но чуть от жопы отлегло… – Она кивнула в сторону кошки, как бы продолжая свою мысль: «…так он драпает от врача под шкаф и раздирает в кровь плечо заботливой хозяйки».
– А человек… разве не так же? – вырвалось у Андрея.
– Ну а человек разве не зверь? – философски заключила ветеринарша.
Ленка подобралась к кошке и принялась ее гладить, говоря что-то вроде «глупая, глупая, глупая Снежка». Она ничуть не обижалась на нее из-за разодранного в кровь плеча.
– Я вам еще витамины оставлю. Проколете ей пару раз. Все хорошо, видите. А потом на прививку запишетесь…
Андрей кивал и вздыхал. Потом, через много лет, когда он уже работал фельдшером, он вспоминал слова ветеринарши – она точнее всех определила поведение больного, который, едва у него «отлегло от жопы», принимался царапаться и мяукать.
Кошка быстро пошла на поправку, ела с жадностью, скакала по мебели, каталась на шторах, вызывала к себе лютую неприязнь и отца, и матери, но прожила в доме Андрея еще десять лет, став всеобщей любимицей и отрадой.
Потому что человек и зверь суть существа, сотканные из противоречий.
Нерассказанного не было
Сергей очень рано понял: о плохом не говорят. Особенно если это плохое сделал ты сам. Ребенком он несколько раз бывал у бабушки и дедушки на Благодатной, в огромной квартире, забитой старинной мебелью. Шкафы от пола до потолка, а в них книги, посуда и всякие разные вещи. Дед в свободное время, которого у него было навалом, занимался хобби: делал кораблики в бутылках. Сергей узнал, что кораблики не запихивают в бутылку через горлышко: их делают прямо внутри бутылки, используя специальные инструменты. Смотреть на то, как молчаливый (потому что глухой) дед возится с очередной поделкой, было скучно. К тому же дед так нависал над работой, что стоявшему в стороне Сергею была видна только его огромная голова – белые, взлохмаченные космы.
Еще у деда была огромная коллекция марок и значков. Совсем маленьким Сергей листал альбомы с марками с некоторым интересом – цветные картинки цепляли взгляд. Значки крепились к большим полотнам материи и весело звенели, когда дед разворачивал их перед Сергеем. Трогать коллекции без надзора деда было категорически запрещено. Сергей не знал, что случилось бы, если бы дед заметил пропажу нескольких значков. Возможно, всегда равнодушный старик проявил бы характер, которого не демонстрировал никогда на Сергеевой памяти – раскричался бы или, может, даже ударил Сергея. Гнев родителей Сергей видел не раз. Отец поорет, погрозит ремнем, но только угрозами и ограничится. Мама после двух-трех гневных фраз всегда переходит к слезам и упрекам в неблагодарности – Сергей едва ли понимал, что означает это длинное слово, похожее на название улицы, на которой жили бабка и дед. А вот дедового гнева Сергей не видел, а потому долго опасался. Может, он так бы и не решился свистнуть из коллекции значок, если бы однажды не разбил ненароком одну из бутылок с корабликами. Он чуть не умер от страха, когда увидел на полу груду осколков, а среди них – обломки кораблика, не выдержавшего встречи с полом. Бутылка летела с высоты третьей полки, куда Сергей полез, увидев среди книг заманчивый ярко-красный корешок. Книги были стиснуты слишком плотно, пришлось тащить изо всех сил, вот и… Он сам чуть не упал со стремянки. Хотя если бы упал он, то едва ли разбился бы, а вот бутылке не повезло. Нужно тщательно все убрать: Сергей знал о том, как коварны мелкие осколки стекла. Среди детей ходила байка, что невидимый глазом осколок, впившийся в голую пятку, может быть унесен кровью вверх, к самому сердцу. Крохотный, острый и безжалостный кусочек стекла вонзится в сердце, которое тут же зайдется острой болью – и все, смерть.
