Уходящие из города - Галаган Эмилия

Она любила отираться на лавочке у подъезда, легко заводила разговор с кем угодно, но спустя пару минут собеседник обычно стремился ускользнуть от нее, так как понимал, что Дарья ушибленная на голову на теме секса. Она часто рассказывала о том, с кем и как у нее было. С кем-то – в подъезде, с кем-то – за гаражами, с кем-то – у кого-то на даче.

Владу как-то посчастливилось подсесть к ней, когда она сидела на лавке совершенно одна. Майский вечер, довольно прохладно, но на Дарье из одежды короткая майка, не менее короткая юбка и огромные босоножки на толстенной платформе. Влад заметил, что ногти на ногах у нее накрашены каким-то темным цветом вроде фиолетового. Похожей помадой были подведены губы.

– Привет! – сказал он ей, просто чтоб что-то сказать (так начинается большая часть разговоров, по крайней мере у Влада). – Как дела?

– Пока не родила, – ответила она, широко улыбнувшись. – Когда рожу – скажу. Или нет, не знаю. Недавно меня Сашка Трошкин трахнул.

Заметив в глазах Влада удивление и интерес, Дарья пустилась в пространный рассказ о том, как Сашка заговорил с ней, позвал к себе, якобы прибухнуть, а потом довольно грубо изнасиловал.

– За волосы держал и на хуй насаживал… вообще дышать нечем было, я думала, задохнусь… у него агрегат…

Дарья говорила почти шепотом, как будто стремясь удержать свои истории в тайне. Ее приглушенный хрипловатый голос звучал так сексуально, что Влад ощутил такую смесь возбуждения и стыда, что его напрочь вынесло из реальности. Его охватило настолько острое и новое для него чувство (куда там порнухе, это ведь все актерство, а тут реал!), что он не сразу заметил: Дарья не обращает внимания, кто ее слушает и как реагирует на ее слова. Она рассказывала историю самой себе.

– Жестко, жестко драл меня, я потом встаю, а ноги не держат, а между них – как огонь горит… Мужик он, конечно. Мощный.

Влад смотрел на затуманенные глаза Дарьи, похожие на обсосанные карамельки, сладкие и липкие, и понимал, что она его не видит и не слышит. А еще не видит и не слышит, что рядом с ним на лавке примостились двое мелких пацанят из соседнего подъезда, и глаза у них обоих по пять копеек и рты раззявлены. Тут у любого челюсть упадет, но Дарья как будто не замечала их и, растянув рот в улыбке, расслабленно произнесла:

– Славно поебалась. Хорошо-о. Иногда люблю, когда силой берут.

– Валите отсюда, – прикрикнул Влад на мелких. – Нечего взрослых слушать.

– Сам вали, – сказал пацан лет семи, в майке с номером семь, прижимающий к себе истрепанный футбольный мяч. – Это наша лавка тоже.

– Ага, – поддакнул ему другой мелкий, совсем сопливый (в буквальном смысле, у него из носа текло).

Дарья встала, повела плечом, снова окинула взглядом Влада, вздохнула так глубоко, что грудь ее чуть не вылезла из выреза майки, и сказала:

– Пока, мальчики! Похолодало, домой пора.

Очень неуверенным шагом, как будто с трудом переставляя ноги, наверное, из-за неудобных босоножек на платформе, Дарья пошла куда-то вглубь двора. Влад смотрел, как колышутся ее бедра, и снова ощущал возбуждение, напрочь забыв про мелких и придя в себя только от звука удара футбольного мяча о землю и крика:

– Погнали на квадрат!

Дома Влад спросил Славку про Дарью. Так, мимоходом. То есть ему показалось, что мимоходом, а на самом деле он рубанул напрямую:

– Ты в курсе, что Сашка из нашего класса трахнул Дарью? Ну, которая…

– Больше слушай ее, – сказал брат, который как раз переодевался, придя домой с занятий с репетитором по математике. – Она ненормальная. У нее каждый раз новая история, с новыми подробностями. Больная на голову.

Влад растерялся.

– То есть она врет?

– Сочиняет. Она много про кого такое говорила.

Влад хотел спросить, про кого именно, но сдержался, а Славка продолжил:

– Про всех она такое говорит. Может начать про одного, а кончить про другого.

Через год и правда вышел конфуз: Ленка Куйнашева услышала от Дарьи о том, что ее, Дарью, якобы обмацал в подъезде ее, Ленки, старший брат. «И сиськи мял, и в трусы залез». В отличие от большинства мелкоты, умевшей держать язык за зубами, Ленка обо всем рассказала матери, и мамаша Андрея, поговорив с сыном и взяв с него клятвенное заверение в том, что он никакой Дарьи в подъезде не щемил, пошла разговаривать с Дарьей.

Предполагаемая защемленная, то есть потерпевшая, не смогла назвать точную дату, когда к ней приставал Андрей, а потом, бегая глазами, и вовсе стала говорить, что в подъезде было темно и она могла неверно опознать того, кто к ней пристал, ну и вообще она ведь не в обиде и заявление писать не будет, так что все в порядке.

– Мать передо мной извинилась. Попросила, чтоб я эту… девочку, как она сказала, не обижал, простил. Господь ей судья… – Андрей, рассказывая об этом, смотрел тяжело и слова отпускал медленно. – А по мне так… тьфу! Нашлась… девочка!

Влад больше никогда не касался этой темы, но с тех пор для него так и остался открытым вопрос, фигурировал ли он сам в рассказах Дарьи хоть раз? Он подозревал, что нет, никогда, он был слишком неказистый, не то что Андрей – пусть худой, но высокий, крепкий. А он что: мелкий, хромой, с невыразительным лицом… Разве он способен стать героем ее фантазий? Это стало для Влада чем-то вроде обряда посвящения в мужчины – стать персонажем историй Дарьи, в ее развратном воображении отыметь ее где-то в подъезде, или на пустыре, или в парке в заброшенной беседке, летом, когда всюду летает пух, стоит духота и одежда не мешает…

Это все осталось в прошлом, да, далеко-далеко, но однажды, когда Владу было уже хорошо за двадцать, он учился на позорном для себя самого филологическом факультете, окруженный толпой девушек, многие из которых ему нравились – да почти все! – но он так и не сумел ни с кем из них замутить, он встретил на лавочке возле подъезда Дарью, сильно пополневшую, гораздо более одетую и почти не накрашенную, заговорил с ней и сам не заметил, как оказался в ее квартире и ее постели.

Все прошло хорошо, то есть, конечно, совсем не так, как она рассказывала тогда, но вполне нормально, по крайней мере Дарья охала на весь дом, потом угостила его довольно вкусным борщом, ну и предложила куда-нибудь сходить.

Влад, конечно, никуда с ней не пошел, но когда встретил еще раз, снова заглянул на огонек. Жила Дарья считай что одна, родители ее давно разошлись и завели другие семьи.

Когда эта связь затянулась, Влад принялся ругать себя за нее, но даже после того, как в его жизни появились другие женщины, он все равно где-то в глубине души считал Дарью лучшей. Нет, не самой красивой, не самой эффектной, не самой… в общем, никакой не самой, если разобраться. Дарья была тупой, как ее собственная босоножка на высокой платформе, девкой, окончившей балбесовскую школу и работавшей продавщицей в «Пятерочке», но с ней Влад чувствовал себя легче, свободнее и яснее, чем с кем-то еще. Не стыдился ни неуклюжего тела, ни больной ноги, ни того, что учился на бабском факультете.

Однажды он сказал ей:

– Я роман пишу.

Она ничего не ответила, только улыбнулась одобрительно, но Влад знал: она тоже пишет – то есть не то чтоб пишет, скорее – сочиняет.

Он стал-таки частью ее историй, причем частью реальной. Влад ни за что не хотел бы, чтоб кто-то увидел их вместе, но Дарья и не настаивала: так, пару раз предложила пойти погулять, но потом отстала и приняла ситуацию такой, как есть: с их редкими встречами у нее дома.

Новость о том, что Дарья вышла замуж, ошеломила Влада. Вышла замуж и переехала к мужу, куда-то в деревню, вроде в Болотный Рог. Там у него большое хозяйство и нужны рабочие руки.

Нет, он лично не собирался на ней жениться, но…

Нет, у него самого были другие женщины, но…

Влад никогда не написал бы так, это звучало ужасно по всем литературным канонам, таких слов не полагалось употреблять по отношению к Дарье, которая только и умела, что трахаться со всеми подряд во всех измерениях реальности, – но сердце его было разбито, хотя сам бы он скорее сказал, что выдавил Дарью из себя, как прыщ.