Андрей Школин - Прелести
— Да, да, я слушаю. Это ты, Сибиряк?
— Иди, разбуди Коляна. Скажи, что мы тут разобрались, что к чему и решили, что он не виноват. Хотим, в общем, извиниться.
— То есть, как?
— А вот так. Зови, зови. Так и скажи — мы не правы и хотим извиниться.
Священник ушёл. Валера стоял в двух метрах от кабуры, чтобы его было видно. Эдик двумя руками крепко держал штырь параллельно дыре, чуть сбоку, так, что острие почти касалось начала дороги.
— Ну, что там ещё? — раздался вальяжный голос Коляна.
— Привет ещё раз, Колян, — я заглянул в дыру. — Слышишь, не держи на нас зла. Мы тут этого гребня повторно расспросили и поняли, что ты был прав.
— В чём прав? — сделал вид, что не понял тот.
— В том, что опустили его. Гляди, что мы с этим Валерой сделали. Вон он прямо перед кабурой стоит. Смотри…
— И что там, не разберу?
— Внимательней гляди, сейчас увидишь…
И В ЭТУ СЕКУНДУ КОЗЫРЬ КИВАЕТ ЭДИКУ, И ТОТ СО ВСЕЙ СИЛЫ ВСАЖИВАЕТ ШТЫРЬ В ТОННЕЛЬ МЕЖДУ ХАТАМИ…
От рёва, визга, крика — содрогается и просыпается вся тюрьма. Так ревёт медведь, когда охотник протыкает его сердце своим ножом. Так визжит боров, когда мясник режет его живого. Так кричит жертва, когда палач совершает над ней свой вечный обряд. ТАК ЗАКРИЧАЛ, ЗАВИЗЖАЛ, ЗАРЕВЕЛ КОЛЯ-КОЛЯН ИЗ СТО ТРИДЦАТЬ ВОСЬМОЙ КАМЕРЫ. И СРАЗУ ЗАМОЛК… Эдик еле вынул назад застрявший в черепе штырь. Штырь, добрых десять сантиметров которого окрасились в алый, нарядный цвет…
Эдик выбрасывает железный клинок через решётку во двор, а затем, нервно разминая пальцы, прыгает за стол. Мы быстро заделываем дыру и слышим, как по коридору гулко раздаются удары сапог бегущих ментов, а в дверь камеры три-восемь долбятся очумелые сокамерники жертвы. Через полчаса менты выясняют, откуда был нанесён удар, открывают фрезу, подлетают к стене и срывают маскировку. Затем старший тупо ухмыляется и, ни слова не говоря, выходит и выводит за собой всю бригаду.
— Даже бить не стали. Странно… — удивляется кто-то.
— Погоди до завтра, то ли ещё будет, — Козырь раздевается и ложится на своё место. — Спать хочу чего-то, — и натягивает одеяло на голову.
На той шконке, возле двери, не спит ночью никто. Под утро раздаются три осторожных удара по стене. Какой-то паренёк подходит к кабуре и объявляет:
— Тут Эдика Курского спрашивают.
Вместо Эдика подбегаю я:
— Да, да… Кто там?
— Это я, Сергей. А ты кто?
— Сибиряк.
— А, Андрюха… Ну, уделали нас менты. Хорошо избили. Но за дело потерпеть стоит. Эк вы его. Теперь вряд ли выживет. Кровища по всей хате вместе с мозгами. Его в санчасть понесли, да какая теперь санчасть… Ну, ладно, держитесь, завтра за вас возьмутся. Храни вас… А, впрочем, о чём это я… Ну, пока…
Утром на проверку собрались все менты, какие были в тюрьме. Офицеры, во всяком случае, точно. Не говоря ни слова, перевернули вверх дном всю камеру. Затем режимник, выйдя из хаты в коридор, остановился возле ряда людей и, сверля взглядом каждого в отдельности, медленно произнёс:
— Чьё место возле стенки?
Полное молчание…
— Я спрашиваю: кто спит возле стенки под окном?
Молчание…
— Шконка возле решки чья? Если вы по-русски не понимаете…
И вдруг раздаётся тихий голос из строя:
— Моя шконка.
Режимник удивлённо оглядывает подследственных:
— Кто это там пищит? Ну-ка, выйди сюда.
Из самого конца ряда выходит отдельно стоявший Валера и застывает на месте.
— Пойдём-ка со мной, — режимник пальцем манит Валеру и вместе с опущенным заходит в хату. Несколько минут оттуда ничего не слышно. Стоявший с краю возле фрезы Тулип попытался, было, заглянуть, но тут же, получив по голове дубинкой, от своей затеи отказался.
И неожиданно, точно что-то лопнуло, прорвалось! Шум, топот, паника, менты забегают в камеру, мы за ними, те пытаются задержать пятьдесят рвущихся в хату зеков, но всё равно их сметают, и в одно мгновение все — подследственные и менты застывают на пороге…
Возле того самого двойника на полу лежит Валера, а перепуганный лепило пытается вытащить у него из горла заточку.
— Чего вылупились, бля!.. — ревёт режимник, и менты вышвыривают нас из камеры.
Валеру под руки уносят, а всех остальных загоняют, точно скот, назад и закрывают фрезу.
ВСЁ.
Он взял вину на себя и после этого вскрылся. Сделал то, чего не смог сделать сразу. Взял, сделал… Сделал, взял… Да какого хрена вам это всё объяснять? Да кому это нахуй нужно? Эх, жизнь круглая… Шарики, шарики, шарики, шарики… ТАГА-АНКА!..
* * *Март промчался незаметно. Апрель также торопился отдать свои полномочия следующему месяцу. Я вышел на прогулку и увидел умиротворяющую картину.
По тюремному двору, заложив руки за спину, важно обходя лужи, бродили сизые голуби. Тоже на прогулке. У меня руки за спиной и у них сереньких за спиной. Эх, дурачьё, дурачьё… Мне-то расправить крылья значительно тяжелее. А вам? Взмахнули и летите.
Пнул по пути небольшой камешек и согнал стайку с места. Летите прочь…
* * * Разбор полётов:Территория-2. Весь склон покрыт красными маками. Или тюльпанами. Или…
Я бреду по знакомой тропинке вдоль Енисея и размышляю на тему: «Какие цветы должны и не должны расти в Сибири». Красный от маков склон горы, конечно красиво, однако…
Народу не много. Несколько зомби собирают букеты. А может и не зомби. Не буду же я всем в глаза заглядывать. Здесь тоже существуют свои правила приличия.
В последнее время, по мере наступления весны на европейской части России, где находился Воронеж, я всё чаще гулял по Территории-2, расположенной в её азиатской части. Когда спал, разумеется. И чем ближе приближался день суда, а следом предполагаемое освобождение, тем чаще вытаскивал во второй мир интересующих меня людей. Вчера днём, во время прогулки в тюремном дворике, вспомнил доктора Яну Александровну. Сегодня, на другое утро, во время прогулки по Территории 2, вытянул её к себе.
— Здравствуйте, Яна Александровна.
— Здравствуйте, — глаза смотрят на меня вполне осмысленно. Вроде — нормальная. Видимо работает во вторую смену, а сейчас отсыпается.
Срываю цветок и протягиваю женщине:
— Это вам.
— Спасибо, — она улыбается и берёт в руку мой подарок. — Только я люблю, когда они просто растут. Зачем портить красоту?
Ну, да, конечно… Уж не знаю какими мерками вы всё здесь меряете, но я, если сейчас проснусь, а потом опять усну и попаду в Академгородок, не уверен, что цветы не сменятся белым снегом или выгоревшей травой. У нас, Яна Александровна, уж извините, всё относительно и сиюминутно. Вслух ничего такого, разумеется, не говорю…
— Как вы думаете, Яна Александровна, где мы с вами находимся?
— Как где? — для неё всё просто. — Зде-есь! — и кружится на месте.
— Иди ко мне, — обнимаю её и передразниваю. — Зде-есь!
— Что ты делаешь? — она замирает и удивлённо смотрит.
— Ну, как что? Попробуй догадаться сама… — и уже без лишних слов снимаю с женщины ненужную сейчас одежду…
* * *Маки исчезли… Я проснулся, сходил на дальняк, спросил у Володьки Кузнеца время и, перевернувшись на другой бок, вновь уснул.
Разбор полётов:Маки исчезли. Хотя, судя по зеленеющей траве, на Территории-2 по-прежнему хозяйничала весна. Причём хозяйничала плотно. Я присел на деревяшку и уставился на мельтешащую внизу ленту Енисея.
Сбоку какая-то девушка также сидит, положив кулачки на колени, а подбородок на кулачки. Смотрит…
— Сверху Енисей не такой, как вблизи, — она поворачивает голову в мою сторону. — Меня Алёной зовут.
— Андрей… — бурчу в ответ еле слышно. После «общения» с Яной Александровной ни с кем из женщин разговаривать неохота. Некоторое время, по крайней мере.
— Я часто здесь тебя вижу. Твоё любимое место? — у неё глаза осмысленные, как у нормальной.
— Ну… В общем, да, — а сам думаю, каким образом она может меня видеть часто? Бредит во сне, наверное. — Ты местная? В Академгородке живёшь?
— Нет, я из Питера.
— А сюда, в Красноярск, к родственникам в гости приехала?
Девушка улыбается, даже смеётся. Улыбка у неё красивая.
— Я и сейчас в Питере нахожусь.
— Сейчас ты находишься в Красноярске.
— Ну, да. И в Санкт-Петербурге тоже.
— То есть, как в Петербурге? Не понял… — и тут меня точно оса в ногу ужалила. На берегу Енисея оса, во сне! Я начинаю догадываться, но… Ё… Стоп!
— Так же как и ты, — она улыбается спокойно, снисходительно.
Всё происходит слишком неожиданно. Умные установки на то, как оттягивать время пробуждения, пробуксовывают на месте. Я чувствую, что просыпаюсь. Мозг пытается анализировать увиденное и услышанное, и это только мешает сосредоточиться на фиксации картинки. Гляжу с мольбой на Алёну, но…
