Андрей Школин - Прелести
— Заходим по одному, — скомандовал режимник. — А ты задержись… Откуда такой выискался? — спросил, дыша в лицо. Все в это время уже вошли в камеру.
— Из Красноярска.
— Ну, так работал я в Красноярске. Там ещё хуже.
Ни шлёмок, ни белья нам конечно не дали. Но вот белый хлеб с того дня стали носить регулярно. А Толяна отправили на обследование в вольную больницу. Правда, через некоторое время привезли назад в тюрьму. «Вылечили»…
* * *У Новосиба интересная история. Его взяли на станции Лиски, Воронежской области, когда он пытался спихнуть украденную в поезде кожаную куртку. Следователям назвал вымышленное имя и год рождения и превратился в девятнадцатилетнего Вадика. Но придумал он не только это, а ещё и новую биографию, судя по которой, проживал до девятилетнего возраста в глухой деревушке под Новосибирском у «добрых людей». Мать, отца и родственников не помнил. Когда «добрые люди» не то умерли, не то куда-то исчезли, «Вадика» подобрали цыгане, с табором которых он и кочевал до недавнего времени. В школе не учился, на учёте не состоял, документов не имел, отпечатков пальцев у него до сих пор не брали. Так что, теперь ждал суда и рассчитывал по окончании срока получить новые документы. Запрос, конечно, посылали, но выяснили только, что подобная деревушка в далёкой Сибири действительно существует. Кто станет разбираться в подобных мелочах, когда ежедневно в стране совершаются сотни тяжких преступлений.
В тюрьме он сидел уже полгода. Настоящую фамилию и имя я так и не узнал, да и не пытался узнать. Мы с ним каждый день переписывались и старались оказать друг другу посильную помощь чаем и куревом. Воочию мы так никогда и не встретились.
* * *В хате много солдат. В основном дезертиры. Интересно наблюдать за их поведением.
Как-то ночью проснулся и, отказавшись есть специально для меня оставленную баланду, решил просто попить чай. Кузнец играл с Эдиком Курским, на шконке последнего, в карты. Оба чаёвничать не захотели. Я, дабы не сидеть за столом одному, пригласил составить компанию молодого восемнадцатилетнего солдата Димку, а также спортсмена-боксёра, чуть постарше Димки — Лёху. Взял из нашего семейного сидора печенье, конфеты, бросил всё на стол и перелил свежезаваренный чай в свою кружку. Пацаны сделали то же самое. Откусил печенюшку и не успел глазом моргнуть — всё, что лежало на столе, в один миг оказалось в руках сначала Димки, а потом Лёхи. Я, ничего не понимая, мотнул головой и посмотрел сначала на одного пацана, потом на другого. Те, как ни в чём не бывало, уминали сладости.
— Не понял, это что такое было?
— Это закон, — набив полный рот, ответил молодой боец. — В большой семье е. ом не щёлкай!
— И где тебя этому закону научили?
— В армии.
Кузнец заржал, а Эдик Курский выронил карты из рук. Правда, выронил, почему-то, точно в отбой…
— Вот так-то, пацаны, — повернулся я в сторону играющих. — Сидим тут, заморозились совсем, а законов умных не знаем. Щёлкаем, щёлкаем…
— Ага, — согласился Эдик. — Ты это, воин… Слушай сюда. Ты эти армейские заморочки для своей тупорылой армии оставь. Человек тебя за стол пригласил, а ты что делаешь?
— Так я же… — растерянно огляделся Димка.
— Ты же, ты же… У тебя что, забирают, что ли? Ты видел, как мы едим? У нас лучший кусок всегда на столе до конца лежит. Тюрьма — это не армия. Здесь всё наоборот — голодным сиди, но человеком останься. Не хватит, я тебе своё отдам, но хапать не надо. Понял?
— Понял, — закивал головой Димка.
— Сколько ты прослужил?
— Три месяца.
— Ни хрена себе им мозги отшибают в этой армии, — усмехнулся Эдик.
— Да, уж… — я посмотрел на притихшего Лёху. — А ты, что скажешь? Ладно, он в армии голову потерял, а ты где?
— А что я? Я гляжу, он хватает, ну и тоже… — Лёха выложил на стол всё, что взял. Воин последовал его «положительному» примеру.
На этот раз все ели даже слишком медленно.
* * *Временами вся камера начинает играть в жмурки. Весело наблюдать за тем, как какой-нибудь шестидесятилетний старик, с завязанными глазами и со стянутым в жгут полотенцем в руках, носится по шконкам, пытаясь кого-нибудь этим полотенцем огреть. А пятьдесят могучих архаровцев, дикой толпой, ломятся от него в разные стороны, сметая, подобно смерчу, на своём пути всё. Заканчивается подобное мероприятие лишь тогда, когда кто-нибудь, по неосторожности, не туда ступит и, упав со второго яруса головой об пол, эту самую голову не разобьёт. С шутками и прибаутками пострадавшего потом долго отливают водой…
* * *В середине марта, уже после проверки, в хату заехал напуганный малый лет двадцати. Оказалось, что из сто тридцать восьмой камеры. Эдик отписал Серёге Попу маляву-запрос и передал через Одеколона в соседнюю хату. Ответ от священника получили только на следующий вечер, во время ужина. Малый в это время хавал баланду за столом вместе с семейкой солдат. Эдик развернул мульку и прочёл вслух:
— Часик добрый, братва. Мира и благополучия нашему дому. В хате беспредел. Парня опустили, пока я спал. Он выпулился и, как оказалось, попал к вам. Считаю — тому, что происходит в сто тридцать восьмой камере, должна быть дана соответствующая оценка. Жду ответа. С искренним уважением, Серёга.
Минутная пауза. Солдаты понимают, что опущенный не должен сидеть с ними за одним столом, но, не очень хорошо разбираясь в понятиях, не знают, как вести себя в этой ситуации дальше. Козырь быстро ориентируется и, разряжая обстановку, подзывает паренька в наш закуток. Эдик подходит следом.
— Почему не сказал сразу, что тебя пробили? — Андрюха указал на пол. — Просядь здесь.
— Меня никто об этом не спрашивал, — Валера, а того звали именно так, вытер со лба пот.
— Да при чём здесь: «Не спрашивал?» — Эдик глядел даже не на парнишку, а куда-то в сторону. — Такие вещи сразу нужно сообщать. Солдаты теперь тебя за то, что с ними за столом хавал, вообще убить могут.
— Ну и пусть, — равнодушно ответил, почти шёпотом. — Мне теперь всё равно. Теперь всё равно…
— Да, уж… Теперь ничего не сделаешь, — Козырь мрачно посмотрел на опущенного и закурил сигарету. — Рассказывай, что произошло в той хате.
— Ну, что… — Валера замешкался, не зная с чего начать. — У нас есть Коля такой, вроде пахана хаты, все его слушаются. Он давно уже на одном месте сидит. Каждый день почти его куда-то уводят, да, в общем, все знают, что к куму. Он особо и не скрывает. Вчера пришёл днём, сигареты принёс две пачки — «Родопи» болгарские. Ну, я и намекнул, что, мол, у ментов денег на штатовские не хватает. Он тогда промолчал, а когда я под вечер спать лёг, они на меня удавку накинули и…
— Кто «они?» — я представил ситуацию, сложившуюся в том тройнике.
— Коля этот и другие из его шестёрок.
— И что, никто не заступился?
— А кому заступаться? В хате всего шесть человек находилось. Трое шестёрок Колиных и ещё священник Сергей.
— А он что?
— Спал он. Не слышал, наверное.
— Тьфу, бля… — Эдик рубанул воздух ребром ладони. — Что творят, падлы. Вы что, по очереди с Серёгой не могли спать? А-а… Что теперь говорить… Ты после всего, если уж сил сопротивляться не хватило, заточку взял бы, да порезал эту суку, а затем себя, вот тогда бы человеком в глазах людей остался. Они же специально таких как ты выбирают. Этот Коля понял в своё время, что ничего со мной сделать не сможет и просто стуканул ментам, а те перевели меня в эту хату. А с тобой видишь, что сотворил… Зря я его раньше не придушил. Не успел.
— Посмотреть на этого Колю глазком одним хотя бы, — покачал головой Кузнец. — А то увижу где, даже знать не буду, что это он.
— Вот сегодня и поглядим, — выдохнул дым Козырь, и вместе с этим дымом сам по себе появился ответ на вопрос: «Как?» — Ночью пробиваем дорогу на три-восемь.
— Бесполезно, — уныло произнёс Валера, — они ментам стуканут.
— Не стуканут, — Андрюха сделал последнюю затяжку, затушил бычок, затем вытащил из тумбочки начатую пачку «Астры» и положил на шконарь рядом с сидевшим на полу опущенным. — Куришь? Тогда кури. И вот что… Если хочешь, оставайся в хате. Спать будешь на полу, на матраце, хавать из отдельной посуды, но трогать тебя никто не будет. Не бойся за это. Или переводись в отдельную камеру, к петухам, может быть так будет даже лучше. Выбирай. А теперь иди, нам поговорить надо.
Когда Валера отошёл, Козырь повернулся к Эдику:
— Где лучше всего пробивать стену?
— Да прямо через мою шконку. У них, с той стороны тоже всего один шконарь, легче мастырить будет.
— А струна в вашей семье где-то спрятана?
— У нас, у нас.
— Нужно просчитать, кто сегодня коридорный, — я принялся по дням вспоминать смены. — Не очкарик часом?
— Да вроде он, комсомолец, в жопе романтика, — усмехнулся Эдик. — Борец с нарушителями режима содержания. Хреново…
