Черешни растут только парами - Виткевич Магдалена

Янина закрыла глаза. Она позвала мужа.

– Кароль!

Ей казалось, что она совершила ошибку. Убила прекрасную любовь и лишила Стефанию и Анджея, своего внука, шанса на чудесную жизнь. Однако ей казалось, что все еще можно поправить.

– Кароль! – позвала она во второй раз.

Муж через некоторое время вышел из другой комнаты.

– Тебе не помогли таблетки? – спросил он.

Она помотала головой.

– Кароль. У меня к тебе просьба, – сказала она. – Если что-то случится со мной, в моем ящике с бельем, внизу, конверт. Очень прошу, отдай его Стефании.

– Янка, успокойся. Ты войну пережила, и эту ерунду переживешь.

Однако Янина чувствовала себя все хуже и хуже. Утром Кароль попросил соседку вызвать врача. Она была молодая, могла быстро сбегать к телефонной будке и вызвать скорую. В те времена еще не было мобильников, и телефон в квартире тоже был редкостью.

Когда приехала скорая, Янина уже обнималась с Анной в мире ином.

Кароль не мог смириться со смертью Янины. В их жизни по-разному бывало. Один раз лучше, другой раз хуже, но они были вместе очень долго, и последние годы жили спокойно и довольно безмятежно. Ему ничего другого не было нужно. По сравнению с бурными годами прошлого теперь у него было все. Когда увезли его жену, он не знал, куда ему приткнуться. Слонялся по квартире туда-сюда, а когда наконец сел в кресло-качалку, то вспомнил о конверте, который должен был передать Стефании. Встал, подошел к комоду и открыл ящик с бельем Янины. Все, как всегда, было ровно уложено. Под бельем Кароль увидел маленький пакет из-под молока. В нем лежал белый заклеенный конверт. Несколько мгновений он вертел его в руках. Открыть – не открывать? Конечно, приличный человек никогда не станет читать чужие письма, а он человек приличный. Но если над паром, то вроде как и ничего не было. И даже, возможно, для него будет лучше, если он откроет. Тихонечко, аккуратненько отпарит, а потом снова заклеит. Никто ничего не узнает.

Он прошел на кухню и поставил чайник на плиту. Когда вода начала закипать, он подержал конверт над паром. И минуту спустя его уже можно было открыть. Он вернулся в комнату и начал читать.

Он не верил своим глазам.

Это что же получается! Жена обманывала его все эти годы! Он почувствовал себя преданным. Дочь, которую он воспитывал, вовсе не была его дочерью.

Он решил не отдавать Стефании этот конверт, пока не поговорит с сыном. Ведь он первый должен знать правду! Куба был безумно влюблен в Анну, а его сын – в ее дочь.

А пока что конверт надо убрать с глаз подальше. Он вложил его в свою, можно сказать, настольную книгу «Сельский сад: Овощеводство, огородничество и переработка. Краткое изложение». Вложил и внезапно почувствовал острую головную боль. Через некоторое время ему резко стало плохо. Он встал с кресла, пошатнулся. Держась за стену, дошел до соседей. Позвонил в дверь. Когда соседка открыла перед ним дверь, он медленно сползал на пол, держась за стенку, – потерял сознание.

Стефания приехала сразу же, как только получила телеграмму о смерти матери. О несчастном случае с отцом она пока не знала. Звонила, но никто не открывал. Тогда она вытащила из своей бездонной сумки ключи, открыла дверь и вошла. Отца нигде не было. Через некоторое время она услышала тихий стук в дверь – это была соседка.

– Здравствуйте, пани Крыся. Я как раз собиралась идти к вам. Вы не знаете, где папа?

– Папа в больнице.

Стефания на мгновение потеряла дар речи.

– Что с ним? – Она снова надела куртку, которую пару минут назад сняла. – Я еду к нему.

– В Барлицкую его отвезли. На Копчинского, – сказала соседка. – Вроде как инсульт.

– Жив?

– Жив, – подтвердила та. – Но… Да вы сами увидите.

Человека, лежавшего в постели в больнице Барлицкого, трудно было назвать живым. Подключенный к капельнице, монитору и кислороду, он производил такое впечатление, будто уже сделал шаг навстречу своей жене.

– Папа, – прошептала Стефания. Он не реагировал. – Папа…

Кароль Ржепецкий провел в больнице неделю. Его не было на панихиде по жене, зато там был Куба, с которым Стефания не хотела знакомиться ближе. Он у нее четко ассоциировался с тем запретом на ее встречи с Анджеем, который их и познакомил. И это напоминало ей охватившее ее чувство отчаяния, когда она узнала, что из этой любви ничего не выйдет. Тем не менее они перекинулись несколькими словами.

– Я увезу отца в Германию, – сказал Куба. – Там хорошая медицина.

Стефания не протестовала. Он был прав.

– Тебе что-нибудь нужно? – спросил он вдруг. – Денег?

– Нет, – быстро сказала она. – У меня есть работа, есть деньги. Хватает на все, что мне нужно.

– Если тебе что-нибудь понадобится…

– Да, я знаю, – перебила она его. Она совершенно не понимала, с какой это стати этот чужой человек, пусть даже формально и брат, но все равно по жизни чужой, должен был ей помогать. Иногда она удивлялась – как они вообще могут быть родственниками?

– Ну, ладно. Наверное, отец захочет что-нибудь взять с собою. – Куба оглядел комнату. – Как ты думаешь что? Всего не заберешь.

– Одежду, – сказала девушка. – Ну и книги, конечно, – грустно улыбнулась она. – Не представляю его без книг, в них вся его жизнь. Я помогу тебе собрать вещи.

Она достала из шкафа большую картонную коробку, подошла к полке с книгами, упаковала Жеромского, Ясеницу, Домбровскую, томик Галчинского и еще несколько романов. В коробке оставалось немного места, и, чтобы книги не болтались в ней, Стефания запихнула сбоку для устойчивости «Сельский сад: Овощеводство, огородничество и переработка. Краткое изложение» Янковского, 1923 года.

– Он взял в Германию эту книгу? – спросила я, когда пан Анджей закончил рассказывать.

– Взял, – подтвердил пан Анджей. – И за тридцать лет ни разу не открыл, – печально улыбнулся он. – Мы ее даже не вытаскивали из коробки, которая так и простояла в подвале, заваленная другими вещами.

– Тридцать лет? И вы все тридцать лет думали, что вы родственники?!

– Да. Дедушка Кароль умер вскоре после приезда в Мангейм. Не помогли ему лучшие врачи. Хотя, надо признать, отец старался. Хотел, думаю, искупить свою вину, – вздохнул Анджей. – Отец и мать ушли в начале девяностых. Я остался один. Я в Германии, а Стефания в Гданьске. Я еще не знал всей истории, но решил вернуть виллу. Считал, что я из числа законных наследников. Настали времена, когда такое стало возможным. На этой вилле местные власти тогда устроили квартиры, чердак заколотили, потому что он того и гляди мог обрушиться. Когда я начал бороться за нее, я узнал, что уже в семидесятых мой отец пытался вернуть ее. Он написал письмо в управление, и, кажется, ему даже пообещали что-то сделать в плане восстановления в правах собственности. Все кончилось обещаниями. Но я точно знал, что в руках государства наша вилла оказалась незаконно. Ее присвоили, поселили туда людей, с которых взимали арендную плату. Наверное, если бы отец уперся, он мог бы получить, как наследник, небольшую отдельную квартиру. Но ему не это было нужно. Потом времена сменились, и мне удалось восстановиться в правах на все имущество.

– А как вилла попала в руки пани Стефании?

– На это понадобилось еще десять лет. Может быть, чуть меньше, – грустно улыбнулся пан Анджей. – Я поселился на вилле. Ужасная была развалина. Однако в первый же день, усевшись на крыльце, я обнаружил, что чего-то здесь не хватает. Отец говорил, что когда-то здесь цвели черешни. Я решил посадить их. Понятия не имел, как это делается. Картонные коробки, которые мой отец отвез в Мангейм, вернулись со мной.

Как я уже говорил, коробки с книгами никто не открывал: как их положили в подвале, так они и лежали там. Я открыл одну из них. Из нее вытащил массу замечательных книг. Среди прочего – справочник садовода 1923 года издания. Обрадованный, я начал его листать. На странице про черешню в нем лежала закладка. Белый конверт с красиво оформленной надписью «для Стефании». Я знаю, что не должен был открывать его, но заметил, что кто-то уже делал это до меня. Ну я и прочитал.