Екатерина Мурашова - Одно чудо на всю жизнь
Со стороны кустов, смущённо улыбаясь отцу, широкоплечий и красивый, шёл в одном свитере Тадеуш Яжембский. Он нёс на руках девочку, завёрнутую в его куртку. Другая девочка, постарше, шла рядом, волоча по снегу длинноствольное ружьё. Сбоку подпрыгивал и вилял хвостом нескладный большелапый щенок.
Над лежащим Трофимом Игнатьевичем склонились Виктор Трофимович и папа Витька, когда-то в молодости окончивший фельдшерские курсы. Виктор Трофимович держал тяжёлую лысую голову отца у себя на коленях и быстро, путанно рассказывал незнакомому щуплому мужчине с серьёзным близоруким взглядом, каким человеком был его отец, какую жизнь он прожил, как он, мент до мозга костей, боялся умереть где-нибудь на грядке, как он в последние свои дни ловил каких-то шпионов и связывался со службой безопасности и они прислали ему благодарность… Отец Витька внимательно слушал. Он уже знал, что сделает, вернувшись домой.
«И если Витя захочет взять себе этого щенка, я ему разрешу», — решил он.
Тарас Варенец стоял в снегу, в стороне от всех, и смотрел на Марину, которую отец не отпускал от себя ни на шаг. Он думал о том, что завтра, нет, сегодня вечером он скажет ей, что, пока её не было и неизвестно было, что с ней, он, Варенец, чуть не умер и не мог ни есть, ни спать… И пусть Альберт над ним смеётся, если хочет. А завтра он скажет математичке и директору Ксюше, что самый способный математик класса — Витёк Савельев и если она этого не видит, то это её сложности, но на олимпиаду должен идти именно он…
Маленький Костик подошёл к Никите и осторожно потрогал ружьё.
— Оно настоящее? — спросил он.
— А то нет! — обиделся Никита. — Вот смотри, сюда патроны кладут, это приклад, это курок, это вот мушка. А вот здесь дарственная надпись — моему деду…
— Здорово, — искренне восхитился Костик. — А можно мне стрельнуть?
— В другой раз, — сказал Никита и смягчил отказ улыбкой. Впрочем, Костик не обиделся…
Ёська присел на корточки возле щенка и обнял его за шею. Щенок, недолго думая, облизал Ёськино лицо.
— Какой хороший щенок! — сказал Ёська. — Хочешь — бери, — предложил Тадеуш. — Он пока ничей. Мы его на дороге нашли.
— А можно мне? — обрадовался Ёська.
— Конечно, можно, — улыбнулся Тадеуш.
— Ты ему сразу понравился, — добавила стоящая рядом Капризка.
— Спасибо. Я его Чуркам съесть ни за что не дам! — непонятно сказал Ёська и поцеловал щенка в холодный чёрный нос. Щенок фыркнул и почесал лапой за ухом.
Баобаб подошёл к брату и встал рядом с ним.
— Тодька, я из гимназии уйду, — сказал он. — Я так решил.
— Чего так?
— Мне математика по сараю. Не въезжаю я в неё — и всё.
— И чего ж ты решил?
— В спортшколу пойду. Штангу тягать. У меня пойдёт.
— Верно, брат. Ты медленный, но упорный. Только курить бросай. Для спорта это нельзя.
— Уже бросил. Вот сейчас.
Стас Орлов решительно подошёл к Мокрому, которого узнал по зелёным соплям, пузырящимся под носом.
— Слушай, а тот, Вонючка, взаправду, что ли, помер? Что ж в больницу-то?
— Да не, — Мокрый примирительно махнул рукой. — Не взаправду. Это Лис вас пугал. Живой он. На базе лежит.
— На какой базе?
— Живём мы там.
— Как же живёте-то? Одни, без взрослых? — с любопытством спросил Стас.
— А чего нам взрослые? — Мокрый гордо выпрямился, шмыгнул носом.
— А деньги, жратва?
— Промышляем помаленьку…
— А родители чего ж, померли, что ли?
— По-разному, — уклончиво ответил Мокрый, уловил во взгляде Стаса удивление и даже, пожалуй, уважение и довольно улыбнулся.
Альберт, каким-то неведомым чутьём угадавший интеллектуального лидера бригады, разговаривал с Косым.
— А что, этот Вилли, ни разу про корабль не проговорился?
— Да нет вроде, мы про него и не знали ничего. Знали бы, так проследили бы, пошарились там…
— Нам Аи рассказывала.
— Надули они и вас, и нас — вот что я тебе скажу. Гляди — чуть все всех не перестреляли…
— Да нет, тут сложнее. Понимаешь… Как тебя зовут-то?
— Косой.
— А по-нормальному?
— По-нормальному — Матвей, но я уж и забыл про это…
— А что у тебя с глазами — всегда так было?
— Вроде всегда. Меня потому и в интернат сдали. Там получше стало. Сейчас вот очки разбились…
— А другие купить?
— Они у меня сложные очень, на заказ надо делать… Да и в них тоже. Операцию если бы сделать…
— Верно, сейчас, я слышал, ещё лазерная коррекция есть.
— Этого я не знаю, но ведь всё равно — большие тыщи нужны…
— Можно спонсора поискать, — рассудительно предложил Альберт. — Сейчас так многие делают. Не безнадёжное дело. Только вот через кого… Вы чего же — совсем отдельно? Взрослые-то у вас есть?
— Нет. Генрих — старший.
— Карлик? Ну надо же! А чего ж вас взрослые бандиты под себя не подгребут?
— Да я сам не знаю. Генрих платит кому-то, и ещё дружки отца, может, прикрывают. У них отец крутой был, пока не убили. Не знаю.
— Тем более. Ты подумай, насчёт спонсора-то. Я могу через интернет прокрутить…
Сёмка Болотников выполз из кустов, в которых хоронился почти с самого начала действия, и, с трудом разминая затёкшие и замёрзшие ноги, пошёл к отцу. Василий, увидев сына, как-то бестолково засуетился, зачем-то расстегнул и снова застегнул куртку.
— Шёл бы ты, Сёмка, домой, — сказал он. — Мать извелась. Чего тебе с этими? Я понимаю — во всём моя вина. Но я это… другой настрой возьму. На работу, вон, устроюсь. Я уж договорился — каменщиком в бригаду, которые коттеджи на берегу строят. Я же могу каменщиком, ты не думай — я в армии в Казахстане дома строил. И насчёт выпивки там строго, так что дисциплину блюсти… Ты, Сёмка, не серчай на меня…
— Да я же не из-за тебя, батя, — слушать отца было стыдно и непривычно. — Я этих испугался… шпионов или ещё кого… которые в озере. Теперь чего уж… теперь я вернусь… обязательно…
Генка сидел на снегу и слушал скрипку чернявого мальчика. Дышалось непривычно легко. Генка думал о том, что чудо в его жизни, о котором говорил Ёська, уже произошло. Одно чудо на всю жизнь.
«Но это же Еськино чудо! — сам себе сказал Генка и тут же возразил: — Нет, моё! Ёська ещё маленький, он не понимал, что должен был умереть в этом или следующем году, он вообще о смерти не думал. Это я знал, я думал, поэтому и чудо — моё. Ну, и Ёськино немножко. И всех других тоже, — неожиданно подумал Генка, оглядев ложбинку и всё, что в ней происходило. — Одно чудо на всех. Жалко мне, что ли?»
Эпилог
