Екатерина Мурашова - Одно чудо на всю жизнь
Вдоль кромки леса медленно, но неуклонно движется вперёд лыжник. Заячья шапка съехала на сторону, но лыжник не поправляет её, боясь потерять равновесие. Главное — это ритм, — вспоминает он, под ритм идти легче. Ритм — это песня. Лыжник вспоминает давно прошедшие времена и начинает сначала тихо, себе под нос, потом всё громче декламировать слова песни. Шаги и дыхание не сразу, но подстраиваются под вновь обретённый ритм, становятся увереннее, ровнее: «Последний раз. Сойдёмся завтра. В рукопашной. Последний раз. России сможем. Послужить. А за неё и помирать. Совсем не страшно. Хоть каждый все-таки. Надеется дожить…»[85]
— Так я не понял, — говорит Баобаб, обращаясь к Вилли. — Они тебя что, насильно держат?
— Нет, так сказать нельзя, — улыбается Вилли. — Не беспокойся обо мне. Я сам так решил. Но они, может быть, думают иначе.
— А твой Дом, или космический корабль, он уцелел? Тебе удалось его посадить? — не выдерживает Альберт. Баобаб смотрит на Альберта, как на умственно отсталого. Тут судьба людей решается, а он про какие-то железки…
— Я не уверен, что это моя заслуга, — говорит Вилли. — Но Дом удачно приземлился. Точнее — приводнился.
— А вся техника, которая в нём есть, она… — глаза Альберта светятся маленькими зелёными огоньками, как светодиоды на электронной аппаратуре.
— Вот! Я же говорил! Я же тебе говорил! — кричит Косой Генке. — Он же ихний! Он же сейчас с ними добазарится и уйдёт! И всё!
— Не уйдёт, — вкрадчиво и негромко говорит Братец Кролик. — Никуда он от меня не уйдёт. Я его лучше сам кончу. И девчонку. Чтоб неповадно было…
— Правильно, Кролик! — визжит Шатун, которому надоело, что никто никого не бьёт. Следить за происходящим в интеллектуальном плане Шатун не в состоянии. Ума не хватает. — Вилли-Вилли! Отло-вилли! Уда-вилли!
Все бригадные пацаны, включая самого Вилли, улыбаются или смеются.
— Как же вы мне все надоели, — шепчет Генка.
— Успокойтесь, — говорит Вилли Кролику и Шатуну. — Вашим планам относительно меня всё равно не суждено осуществиться…
— Я тебе покажу — не суждено! — орёт Кролик прямо в лицо Вилли. Вилли улыбается, словно он в зоопарке и ему жалко сидящего в клетке Кролика. Эта улыбка заводит Кролика так, что у него даже кончик носа белеет.
Все понимают, что сейчас — начнётся. Витёк инстинктивно пятится назад, а Баобаб встаёт в боевую стойку.
— Здравствуй, Уи! Я так соскучилась! — лёгкая, узкая фигурка выныривает откуда-то из-за спин Альберта и Баобаба.
Девочка подходит к брату, и все присутствующие разом думают о том, что он, наверное, действительно её брат — они очень похожи, это бросается в глаза. Вилли счастливо улыбается, обнимает Аи, гладит рукой по спине, она легонько трётся щекой о его плечо. Потом оба встают спина к спине и разворачиваются в разные стороны — Уи лицом к школьникам, Аи — к бригаде Лисов.
Глаза Аи останавливаются на лице Старшего Лиса, и Генрих Лис впервые в жизни думает о том, что, сложись всё иначе, и он мог бы когда-нибудь кого-нибудь полюбить. Но этого уже не случится, потому что девочка с сиреневыми глазами сейчас уйдёт. Он не понимает, как и куда она могла бы уйти, но знает, что это произойдёт. Просто знает, и всё.
— Мы благодарны вам, — говорит Аи. — Вам всем и каждому в отдельности. Нам жаль, что мы — это не совсем то, на что вы, может быть, рассчитывали. Но ведь всегда бывает именно так — ждёшь одного, а получается другое…
— Чего ты несёшь, с-сука… — Кролик прыгает вперёд и протягивает руку к горлу Аи.
Огибая с двух сторон развалины сенного сарая, взметая снежную пыль и натужно ревя моторами, в ложбину вылетают два джипа, резко останавливаются, двери распахиваются сразу с обеих сторон.
— Стоять!
— С-суки! — Кролик рвёт на груди куртку.
— Отец?
— Максим Палыч?
— Папаня?
— Папа? — Витёк выглядит наиболее изумлённым из всех. Именно с его отцом как-то совсем не вяжется гонка на джипах, упёртые в бригаду Лисов стволы какого-то оружия… А с ним самим, с Витьком Савельевым, всё это вяжется? Со всем его гимназическим седьмым «А»?
Старший Яжембский цепко оглядывает сцену действия.
«Кажется, успели. Вот наши дети, вот Владек, и Стас, и маленький Витёк. Непонятно, где Тадеуш. Вон, у тех, в стороне, Марина. Вроде бы цела. Может быть, удастся закончить всё миром. Только бы Мезенцев и его боевики не психанули… А где же инопланетяне? Что-то не видно… Матка Боска! А это-то что такое?! Предводитель этих, озерских? Езус Мария! Да он же карлик, урод! И вон тот, рядом с ним, где у него зрачки-то? И другие… Какие тут, к чертям собачьим, космические монстры, какие инопланетяне! Вот они, монстры, здесь, рядом, вполне земные, нашим земным умом, точнее, безумьем, сотворённые… Холера ясна! А это-то кто такие?!»
Со стороны шоссе, размахивая бутылками, палками и каким-то ещё, столь же грозным оружием, приближалась толпа нетрезвых, небрежно одетых людей. Впереди всех уверенно шагал Василий. Увидев джипы и вышедших из них людей, он наставил на них указательный палец и пронзительно закричал:
— Вот! Видите! Что я вам говорил?! Они в наших детей стрелять собрались! Из пистолетов — в детей! Не смейте, сволочи! В меня стреляйте, раз так! Где мой Сёмка? Куда вы его, сволочи, дели?!
Все замерли, никто ничего не понимал, и только умный и злой Генка, которому как-никак уже исполнилось двадцать лет, сумел оценить юмор ситуации: алкаш впереди — это, по-видимому, отец нового Семёна. А приведённые им бомжи и пьяницы — обычные жертвы бригады Лисов — теперь пришли защищать их от питерских братков. Ха-ха-ха! Как странно устроен этот мир! В заключительном сражении Добра и Зла всё окончательно перепуталось. Вилли тоже оценит… А где, кстати, Вилли? Где чудесная девочка Аи, его сестра? Где они?!!
Генка зажмурился, потом снова открыл глаза и понял: их нет и не будет уже никогда. Внезапно он увидел у своих ног маленький саквояж, который до последних минут держал в руках Вилли. Почему-то это показалось необыкновенно важным. Не обращая ни на кого внимания, Генка присел, раскрыл саквояж. Увидел какие-то баночки, флакончики, ампулы… Поверх всего лежал свёрнутый листок бумаги. Генка достал его, развернул…
Явление толпы агрессивно орущих оборванцев вызвало оцепенение у большинства присутствующих в ложбине, но как-то разморозило старшего Мезенцева.
— Доча!!! — взревел он.
— Папа! — пискнула Марина, бросаясь вперёд. Один из стоящих рядом пацанов схватил её за воротник куртки, удержал.
— Ну всё, гады, вы попали! — заорал Мезенцев, выхватывая пистолет.
