Елена Колядина - Кто стрелял в президента
— Ой, не снимайте на камеру, дайте я хоть губы накрашу!
— Вы прекрасно выглядите! — привычно заверила Лариса Северная, — гораздо моложе своего возраста. Вам сколько лет? Это Алексей Архангельский, наш оператор. Леша, квартиры общий план дай.
— Ой, не надо квартиры, — всполошилась Надежда Клавдиевна. — У нас этот год полы не крашены. Гена, причешись! Леонид Яковлевич, встречайте — телевидение! Алексей, коньячку за нашу Любушка? Да не узнает ваше начальство, кто ему скажет-то? Оно у вас, чай, не ясновидящее? Гена, ты бы хоть рубашку поприличнее надел. Тебя же весь город увидит. Скажут, Надежда своему Зефирову рубашек не покупает, ходит, как оттопок.
— Не только весь город, но и вся страна, — поправила Лариса Северная. — Сюжет заказан центральным телевидением. Сейчас снимем и к утру перегоним в Москву. Так что завтра следите за новостями.
— А мы утром — на автостанцию, — сокрушенно ответила Надежда Клавдиевна. — Леонид Яковлевич, миленький, поглядите завтра новости, а как мы вернемся, расскажете.
— Расскажу непременно, — заверил Леонид Яковлевич.
— Надежда Клавдиевна, подготовьте, пожалуйста, детские фотографии вашей дочери, — попросила Лариса Северная. И повернулась к камере. — Мы в гостях у родителей Любови Зефировой, отважной россиянки, закрывшей своим телом президента России. Сейчас, когда наша отважная землячка находится в палате номер шестьдесят шесть столичного госпиталя имени Бур…
— В какой палате? — вскрикнули Геннадий Павлович и Надежда Клавдиевна.
Лариса Северная остановилась говорить и повернулась к Зефировым.
— Неверно сказала? Извиняюсь, если напутала, но мне из Москвы только что сообщили, что Люба находится на излечении в столичном госпитале имени Бурденко, в шестьдесят шестой палате, под личным патронажем президента.
— Самого? — ошалело произнесла Надежда Клавдиевна. — Ну слава тебе господи! А то я волновалась, кто там за Любушкой моей присмотрит? Неужто и кровь свою отдаст? Геннадий, как ты думаешь, у президента какая группа?
— Ты бы еще про этот, резус-фактор на всю страну спросила, — посетовал Геннадий Павлович. — Да про холестерин. Это же государственная тайна.
— Я чего-то не подумала, — Надежда Клавдиевна прикрыла рот руками и зашмыгала носом. — Гена… Нет, лучше вы, Леонид Яковлевич, запишите про палату и госпиталь. А то я Геннадия однажды попросила адрес теткин записать, так полгода письмо гуляло и назад к нам вернулось.
— При чем здесь твоя тетка? — с досадой сказал Геннадий Павлович.
— Ага, нашел — мою. Твоя тетка была, царствие ей небесное!
— Надежда Клавдиевна, — громко сказала Лариса Северная, — расскажите, пожалуйста, о детских годах Любови Зефировой.
— Чего сказать? Я и не знаю. Девочка она хорошая, добрая, к родителям уважительная, по дому всегда помогала, в свободное от учебы и работы и домашних обязанностей время любила играть на гармошке, на балалайке, стихи сочиняла, песни.
— Как она училась в школе?
— Неплохо училась, ничего не могу сказать. Вы лучше у Леонида Яковлевича спросите, он ее и учил. Знакомы вы?
— Конечно! — заверила Лариса Северная. — Леонид Яковлевич, какой запомнилась вам Любовь?
— Разве может Любовь запомниться иначе, кроме как с нежностью об этом чувстве? — пошутил Леонид Яковлевич. — А если серьезно. Я не удивляюсь, что президента защитила именно Любочка, а не кто-то другой. Она ведь простодушная, наивная, жалеет всех без разбора. Это не значит, что все вокруг были плохими и трусливыми, а Люба — хорошей и смелой. Просто человек со здоровыми ногами более склонен убегать. В случае неприятности это ведь проще всего — беги прочь, бросайся врассыпную. Убежать — это первый, инстинктивный порыв того, кто имеет ноги. А Любочка никогда в жизни не убегала от опасностей, просто потому, что не могла. Ей бегство с поля боя и в голову не приходит. Она несколько раз говорила мне, что ее увечье неслучайно. Оно нужно было, чтобы Люба не смогла пойти не по своей дороге. Я думаю, она президента бросилась спасать, не подумав. Ой, не то я хотел сказать. Да она, скорее всего, и не думала, что может погибнуть. Как же она, Любочка, может умереть, если еще не спета самая главная ее песня? Если не все здоровые люди еще знают, о том, как они счастливы? В ее стихах бушевали любовные страсти. Читая их трудно поверить, что все это — лишь плод воображения, события выдуманного мира, в котором населения — один человек, Любочка. И разве могла судьба допустить, чтобы этот единственный человек погиб? Ведь тогда опустела бы целая вселенная. Думаю, именно так рассуждала наша Любочка и потому так бесстрашно повела себя.
Маловицкий замолк.
— Спасибо, Леонид Яковлевич, — проникновенно сказал Геннадий Павлович. — Как вы это все… сформулировали.
— Сразу видно — образованный человек, — согласилась Надежда Клавдиевна.
Глава 14. Сплошное недоразумение
— ЗИНАИДА? Ик!.. Ты спишь? Ик!..
— Каллипигов, ты где? Что с тобой? Почему ты икаешь?
— Почему икаю! — возмутился Каллипигов. — Милый вспоминает!
— Ты думаешь, — Зинаида Петровна понизила голос, — объект решает вопрос о твоем награждении? Ты откуда звонишь? Да прекрати же икать!
— Я сейчас в приемном… ик!.. в покое… ик!
— В приемной в Кремле? — перешла на ликующий шепот Зинаида Петровна. — Оставить в покое? Все поняла! Оставляю! Но ты прекрати икать, это просто неприлично в данной ситуации. Скажи что-нибудь лечебное. Икота, икота, перейди на Федота… Воды попей. Чего там еще? Я сейчас в книжке посмотрю.
— Зинаида, замолчи же на секунду… ик! Я — в приемном покое, в Бурденко.
— А-а! — трубно вскрикнула Зинаида Петровна. — Ты ранен? Смертельно? Каллипигов, держись, сейчас я приеду с тобой попрощаться!
— Тьфу, любишь ты каркать… ик! Да жив я, жив. Ик!.. В Бурденко сейчас находится эта мерзавка Зефирова. Погоди-ка, цветы несут. Ик!.. Не клади трубку.
В холл госпиталя вошла представительная компания с огромным букетом редкостных цветов, уверченных в яркие, переливающиеся бижутерией, сетчатые, шелковистые, бумажные, парчовые — Каллипигов не успел рассмотреть в какие еще, — чехлы. Костюмы с иголочки, приобретенные за границей и подогнанные по фигуре в ателье управления делами президента, капиталоемкие часы, вымытые уложенные волосы, благополучный цвет лица и выражение глубокой ответственности дали Каллипигову веский повод думать, что букеты — дар самого высокого лица. Он деловито подошел к группе, остановившейся в центре холла, и протянул для рукопожатия руку первому встречному.
— Доброе утро! Ик!.. Каллипигов. Не спится вам, смотрю…
— Доброе утро! — пожал протянутую руку молодой мужчина. — Да, спать нам некогда. Цветы героине.
— Понятно, — улыбнулся Каллипигов.
Навстречу делегации энергично вышел человек в бирюзовом халате поверх рубашки с галстуком. Доктор издалека сделал радушное лицо, поприветствовал всех разом легким поклоном плечами и повел гостей к лифту.
— Зинаида, — позвал в трубку Каллипигов. — Только что пронесли цветы от первого лица.
— Зефировой?! — догадалась Зинаида Петровна.
— Ну не мне же.
— Что — и венков много?
— Каких венков?
— Ну, к телу? «Любим, помним, скорбим»?
— К чьему телу, Зинаида? Ик!..
— Ну не к твоему же, — нервно пошутила Зинаида Петровна. — Я имею в виду, к гробу с телом Зефировой.
— Зинаида, к какому гробу? Зефирова жива! — стараясь говорить тихо, раздельно произнес Каллипигов.
— Ик!.. Как — жива? — оторопела Зинаида Петровна.
— Как-как. Жопой об косяк! Доктора откачали.
— Но как же это? — поразилась Зинаида Петровна. — Ты говорил, она уже черно-белая была? Нет, это безобразие! То они насморка вылечить не могут, а то — покойника на ноги подняли!
— Здесь, в Бурденко, такие… Мертвого поставят!
— Танцевать заставят, — по инерции пробормотала Зинаида Петровна.
— Ладно, Зинаида. Плясать на трупах я не стану, сама знаешь, не такой я человек, чтоб мстить, нет во мне этой нынешней подлости. Так что забуду все, что Зефирова мне причинила — и тогда, на Белом озере, и сейчас, — и пойду от души поздравлю, поинтересуюсь, не надо ли чем помочь, лекарства может какие дефицитные достать.
— Эх, добрый ты, Каллипигов, — скорбно вздохнула Зинаида Петровна.
— Что делать, Зинуша, — растрогался от своей доброты Каллипигов. — В другое время мы воспитывались. Ну да ладно, чего теперь об этом. Цветы понесли через приемную главврача. Видимо, телевидение ждут. Догоню на служебном лифте. Будь на связи! Ик!..
Каллипигов опытно, по направлению движения санитарки с ведром с надписью «чай», покрытым вафельным полотенцем, определил местонахождение грузового лифта и вошел следом.
Дверь в приемную главврача была приоткрыта. Оттуда доносился дружный приветливый гомон. Каллипигов извлек мобильник и, делая вид, что он — тоже член кремлевской делегации, но только приотставший для того, чтобы сделать звонок, прислушался. Конечно, Каллипигов мог присоединиться к гонцам первого лица по рангу и долгу службы, более того, он обязан был сейчас быть на вверенном ему месте — защищать лидера свободной России от преступных посягательств врагов. Но внутренний голос, очень похожий на голос Зинаиды Петровны, подсказывал Каллипигову, что сейчас лучше оставаться в тени. И оттуда, из тени, отформатировать те события в жизни мерзавки Зефировой, которые движутся не в нужном направлении, бездумно или в разброд. «У Каллипигова все должно быть под контролем», — приказал себе Каллипигов и развернул правое ухо — оно слышало лучше, к дверям кабинета.
