Владимир Некляев - Лабух
— Курва ты, Амиля.
Звякнула ложечка на блюдечке с чашкой в руках Ли — Ли. Шоколадницы… И тут Лидия Павловна из утреннего поезда вылезла:
— Роман, от вас слышать такое… — И кофе отставила. — Фи…
Дартаньяна нашла… И я спросил, копий не находя, от усталости и раздражения:
— Вы зачем сына застрелили, Лидия Павловна?
Я спросил, поточу что знал, что она не стреляла, только потому и спросил, если уж сама она в этом Зое призналась, а Ли — Ли выпустила из рук блюдечко, чашку, ложечку — и кофе плюхнулось на костюм. На фартук, на юбку, которую или вчера вечером, или ночью, или и вечером и ночью ей задирали!.. Сидела — скомканная, заляпанная, залапанная…
— Зоя фантазерка, она за меня боится, выгораживает… Лидия Павловна не стреляла, я убила Игоря Львовича.
Еще одна в очереди… Сколько же их на него одного?
— Без театра, Ли — Ли, — строго сказала Лидия Павловна. — И без жертв. Кажется мне, что он этого не стоит.
Самодеятельный театр, какой–то заговор бабский…
— И как ты его убила?
Найдя, наконец, копии, я сунул их в карман пиджака и сел напротив Ли — Ли — меня до злости занимало, что и зачем она придумывать будет:
— Ты здесь — он там. Через три подъезда, через стены… Как?
— Случайно. Мы позаниматься с Лидией Павловной договаривались. Речью, движением. Я позвонила, чтобы спросить, могу ли прийти? И вдруг крик в телефоне. Голову оторву, что–то такое…Я растерялась, бросила трубку. Показалось, что Игорь Львович на Лидию Павловну кричит, но почему твоим голосом?.. Бред какой–то… Смотрела на телефон и долго не знала, что делать… Потом собралась и пошла… Во дворе толстуху встретила, которую раньше с Игорем Львовичем видела… Едва не передумала идти, но не на нее же ты кричал… Поднялась, а Игорь Львович пьяный, безумный… Ничего не соображает. Стал хватать, повалил в прихожей, я за шубу уцепилась, оборвала, а из–за подкладки — пистолет. На пол, просто мне под руки. Я не ожидала, что он выстрелит, просто ткнула им в Игоря Львовича. Чтоб ударить, а он выстрелил. Не знаю, как…
Ли — Ли рассказывала, сложив руки на коленях, прикрывая пятна от кофе…
Ну вот что она придумала? И зачем?
Чтобы сказать, что ее заставили? И с фотоснимком заставили, и с бумагами, потому что иначе — арестовали бы?.. Посадили?.. Так и меня заставляют — и тоже и арестовать, и посадить!..
— Девочка ты моя глупенькая, — погладила ее по волосам Лидия Павловна. — Бедная ты моя…
И это мать жалеть будет девочку бедненькую, которая сына ее убила?.. Я взял Лидию Павловну за руку, которой погладила она Ли — Ли:
— Лидия Павловна, вы сумасшедших играли, скажите: так с ума сходят?..
— Так любят, — высвободила руку и взглянула на меня с презрением, как на недоноска, Лидия Павловна. Откинулась и провозгласила величаво, будто со сцены. — Вы забыли, как любят!.. Или вовсе не знали, не дано. Я разочаровалась в вас, Роман.
Разочаровывалась Лидия Павловна во мне не впервые.
— Так любят? Как — так?.. Пускай мне не дано, но что и зачем она выдумывает? Почему?
— Потому что думает, что вы…
Ли — Ли наклонилась, пополам сложилась, лицом уткнувшись в колени:
— Лидия Павловна!
Этого уже никто бы не понял, не только я…
— Что думает?..
Лидия Павловна умолкла за кофе.
— Ничего, — подняла Ли — Ли ложечку с пола. — Я не умею про тебя думать…
Обе актрисы, они в спектакле себя заняли, но смотреть его времени не было: Шигуцкий ждал. Нужно было самому спасаться и Феликса спасать, если жив. Я поднялся, оставляя Ли — Ли с Лидией Павловной на подмостках.
— Зачем мне, чтоб курвы меня любили, хрен знает что про себя выдумывая?.. Курвам я просто плачу.
— Так заплати! — выскочила сама из себя, будто уже совсем в другом спектакле занятая, порывистая Ли — Ли. — Я вся из–за тебя издержалась!..
Из–за меня?..
Привычно сунув руку в карман, я нащупал не портмоне, бумаги… а час назад в кармане, где обычно деньги нащупывались, лежал пистолет… и пиджак на мне покойника, хорошо, что Лидия Павловна не заметила — что это со мной?..
Из–за кого?..
— Что с тобой? — наплыло лицо Ли — Ли, и я хлестанул по нему сложенными бумагами:
— Вот что со мной!..
Конченая курва. Хотя какая еще может быть у конченного лабуха?..
— Рома… Роман… — возмущенно задохнулась мне вслед Лидия Павловна. — Роман Константинович…
Со всех сторон резиденции президента торчали щиты с надписями белым по синему: «ПРОХОД ПО ТЕРРИТОРИИ, ПРИЛЕГАЮЩЕЙ К ЗДАНИЮ, ЗАПРЕЩЕН!» Из–за щитов сверлили взглядами постовые…
«Начинается с Кремля вся советская земля».
И где заканчивается прилегающая территория?..
Охранники на входе, пропуская через пост досмотра, стращали автоматами. Один из них прошел до двери перед газетным прилавком, открыл, заглянув, — и я увидел, что там буфет. Меня подташнивало со вчерашнего — хоть бы крошку какую проглотить?..
В безлюдном буфете сидел за столом в самом углу одинокий Муля… Буфетчица на него смотрела.
Я подсел с бутербродом.
— Как ты думаешь, что мы здесь делаем? — в стол спросил Муля.
Не выглядело, что ему хорошо.
— Что–то ж делаем. И я, и вы…
— Вот я и думаю: что? Раньше мы у тех просили: дайте, дайте… Теперь у этих. Чтоб заработать — нет, только проси. А почему я просить должен, если заработать могу?
Кто уж кто, а он не должен был просить. Я и сказал:
— Вы не должны…
— Так руки выкручивают, чтобы просил! Им в кайф, чтобы я просил, понимаешь?
Надо думать, в кайф. Еще недавно им до него было, как до Бога… Смотрели бы издали, как буфетчица.
Та не выдержала — так хотела поближе. Подошла с кофе, который Муле не занадобился.
— Спасибо. Не хочу… Ты будешь?
— А что тогда вам?.. — быстренько, как отраву, отставила от него кофе буфетчица, расплываясь от счастья. — Что хотите просите…
Под руку. Или она слышала нас?..
Муля кашлянул неловко и из–за неловкости попросил:
— Воды.
Буфетчица побежала.
— Плюньте, — сказал я, халявным кофе свой бутерброд запивая. — Кто они перед вами? Ошаурки.
— Тогда ты к ним зачем? — поднял на меня Муля небесные глаза…
Кабинет Шигуцкого был на четвертом этаже, и на нем, кроме охраны внизу, стояла своя охрана, которая перекрывала проход на пятый этаж, президентский, где, конечно же, еще одна охрана, личная… Обставился — не добраться.
В приемной госсекретаря, помощником которого считался Шигуцкий и с которым делил приемную и секретаршу, сидел подполковник Панок. Одетый в форму — видно, что подполковник.
— Пойдем покурим, — поднялся он мне навстречу. — Борис Степанович наверху.
— Он звонил мне…
— Позвонил — и опять его наверх позвали. Я полтора часа ожидаю.
— Можете в кабинете обождать, — сказала секретарша. — Вам позволено.
— Нет, — взял под локоть и повел меня в коридор Панок. — Мы покурим.
Зашли в туалет. Из него был виден глухой, замкнутый четырьмя корпусами, квадратный двор резиденции, в котором, пополам деля квадрат, строился еще один, пятый корпус. В четырех, надо думать, места не хватало руководить прилегающей территорией.
— Курите?.. — спросил Панок, доставая из кармана блокнот с карандашом.
— Нет.
— И я бросил, — начал писать он что–то в блокнот. — Ничего в дыме, кроме дыма, мозги только туманит… Как вам шоу вчерашнее?
— Так себе…
— А мне понравилось… Почему вам так себе?
Мне мозги туманило, и, как мог, я пытался просечь, что Панку нужно…
— Можно лучше.
— Возможно, не стану спорить, — вырвал и подал листок из блокнота подполковник. — Вы профессионал, вам виднее.
На листке было написано:
Не забудьте (!): вы встречались с Рачницким по договоренности со мной! Обязательно!
Это входило в план вербовки! Поняли?
Так вы мне поможете — и я вам.
— А как… — хотел спросить я, как он мне помогать собирается, а подполковник приложил палец к губам, глазами показав по углам и вверх…
— Как мы не увиделись?.. — он порвал листок, бросил в унитаз и спустил воду. — Я в театре не был, по телевизору смотрел.
— Борис Степанович вернулся! — ворвалась в мужской туалет секретарша. — Вас ждут!
Панок сделал вид, будто застегивает штаны.
Я приторчал… Если часовой власти, глаз ее и ухо, подполковник Комитета государственной безопасности в туалете, среди унитазов опасается подслушки и перед секретаршей вид делает, будто справил нужду, кто же тогда на прилегающей территории живет и не боится?
— Зачем вы Рутнянского убили? — спросил я в коридоре, чтобы не бояться.
— Мы не убивали. Подумайте: зачем? Как он мешал?.. Никак.
— Тогда кто?
— Вы, Роман Константинович. Вы убили, и никто этого не отменял. Пока что…
