Владимир Некляев - Лабух
Валик и с нижнего сука не прыгнул, слез.
«Спускайся! — крикнули снизу. — Разобьешься!..»
А как спускаться, если все смотрят?.. И Надя…
Виски холодели, ледок похрустывал в затылке, но я зажмурился и полетел… Не прыгнул, а соскользнул ногами и отпустил руки… Наперед зная, что расшибусь… Меня ударило о сук, перевернуло, перекрутило и воткнуло в глазок омута.
«Ну и что… — поджала губки Надя. — Подумаешь…» И опять мы с Валиком дрались…
Гадать, хватило бы меня на то, чтобы через ограду прыгнуть, если бы туалет был закрыт, — без толку, как драться с Валиком Дробышем.
Со служебного входа я зашел в театр, где, благодаря Лидии Павловне, всех знал, и от дежурного, который читал газету и глаз на меня не поднял, позвонил Шигуцкому. Секретарша с гордостью сообщила, что Бориса Степановича срочно вызвал президент.
Только приехал — и уже вызвал?..
А мог бы и не вызвать…
Если бы Снегирь не приссался — и не в затылке холодок…
— Передать что–нибудь? — выдержав торжественную паузу, спросила секретарша. Они все там, должно быть, только и сидят в ожидании, когда их вызовут.
— Я встретиться хотел, мы договаривались.
— Он ничего не сказал…
— Не успел.
— Может быть… Заказать вам пропуск?
— Закажите.
— Только вы перезвоните.
— Перезвоню… Слушай! — спросил я у дежурного, положив трубку. — Иду вот с гостем, побрызгать захотелось, а туалет в сквере закрыт. Почему?
— А то не знаешь, — хмыкнул дежурный. — Потому что президент — сруль.
И будут говорить еще, будто все у нас всего боятся.
— Туда не зайти?
— Зачем?.. Тут пописай.
— Гость мой там хочет. За пузырь.
Дежурный отложил газету, взглянул непонимающе:
— Гость твой вольтанутый?..
— Экстравагантный. Так что?..
— С сантехником поговори. Он после обеда появится, подождет бутылек до обеда?..
— Продержится… Я позвоню еще?
— Да хоть зазвонись, пиво с тебя.
Редактора независимой газеты, которую читал дежурный, я не знал. Но и других не знал, так какая разница?… И, если по приметам, так недаром же именно эта газета под рукой оказалась.
Не было редактора на месте… Девушка с голосом флейты сказала, что он дома и появится после обеда.
Как сантехник.
— Домашний не дадите? Мне срочно.
— А кто вы?
Я назвался.
— Ой!.. Мы вам сами звонили… Минуточку…
В телефоне забулькала музыка — трубку взял редактор.
— Простите, прятаться приходится. Мы искали вас, на ловца и зверь…
Я сказал, что в руки мои попали кое–какие документы.
— Приносите, если кое–какие… Сейчас можете?
— Сейчас нет, они на работе.
— Тогда в любое время, я в редакции… — Редактор тянул. — И еще… заодно…
После того, как на ловца зверь побежал, нетрудно было догадаться, что заодно — про шоу, про Ли — Ли…
— Что еще заодно?
— Мы про шоу вчерашнее пишем… Пару слов скажете?..
Вот что им интересно. Только это и интересно всем.
— А я при чем?
— Ну, как… — тянул редактор, и столько было в этом как…
Я положил трубку.
— Пиво за мной, — пообещал я дежурному, и тот спросил в спину:
— Ты в сортир с газетой?..
Возле театра никто больше не топтался. Я прошел дважды, вроде как гуляя, мимо дверей туалета… Замок обычный, его можно будет, пожалуй, и без сантехника одолеть.
Ростик ожидал меня в офисе с Красевичем. Оба насуплено–возбужденные, будто подраться собирались, а я помешал…
— О!.. — подделавшись вдруг под веселого, подмигнул Красевич. — И Роман Константинович зеленый. Что это вы, как огурцы?.. Может, перекрасимся?
Если уж переделываться, так перекрашиваться…
У Ростика на то, чтобы переделаться, сил не было.
— Помру я с вами. А я хочу сам по себе умереть, один.
Не из–за похмелки же они драться собирались?..
По Ростику заметно было, какой я сам помятый, невыспавшийся и непохмеленный… Один и практически мертвый.
— Естественный цвет, — сказал я Красевичу. — Как на флаге.
Мы ввели с Ростиком закон: не похмеляться. После похмелки по новой пьянка начиналась — и пропадали не день и не два.
Хоть что с тех дней?.. Пускай ни одного не потеряешь, пусть даже лишний проживешь, а отдашь концы и знать не будешь, прожил ты его или нет.
— Смотря на каком флаге… — покосился на меня Красевич. — Мой, между прочим, поднимать самое время, а мы до сих пор не договорились, с кем.
В–о–от такую кучу я на твой флаг наложил…
— Вчера ведь решили, что с Ли — Ли.
Ростик пробарабанил пальцами вдоль стола. До самого края, сбросив руку.
— Пе–ре–ре-шил Ричард Петрович. Не хочет с Ли — Ли. Говорит: фривольная.
Последнее слово Ростик едва выговорил, и я переспросил:
— Какая?
— Непредсказуемая ваша Ли — Ли… — как будто в цирке, шеей не пошевелив, покрутил головой Красевич. — Слишком непредсказуемая.
Наша Ли — Ли вчера их Ли — Ли была… И я собственными глазами видел, как Красевич ладони отбивал, аплодируя ей, фривольной и непредсказуемой…
Что–то случилось?..
— В чем непредсказуемая?
— Во всем… — к другому краю стола пробарабанил пальцами Ростик, который в свое время кем только не был и еще подзарабатывал аккомпаниатором. — Ты почему не сказал, что Феликс приезжал и вы встречались?
Вот это было фривольно и непредсказуемо… Не так ведь плохо у Ростика с головой, чтобы не помнить… — тогда у него вообще головы нет. Он тут циркачился перед Красевичем, шут–недоделок, потому и вид у них, будто собирались драться…
— А ты откуда знаешь, что встречались?
— От меня, — понял сразу, про что и у кого спрашиваю, Красевич и не стал дальше темнить. — Я к вам от Панка, он сейчас у Шигуцкого, Шигуцкий у президента… Проблемы вы создаете, Роман Константинович, вместе с Ли — Ли. А мы договаривались без проблем.
У него зазвонил мобильный телефон.
Смотри ты, как заговорил… Со сковородки шмяк…
— Тут он, — сказал Красевич и подал мне трубку.
— Что ж ты напрашиваешься и не приходишь? — не поздоровавшись, спросил Шигуцкий.
— Секретарша перезвонить сказала…
— Давай приходи, жду. И быстро приходи, слышишь?
Не я один слышал, Ростик с Красевичем тоже услышали, трубка громко верещала… Как при резонансе…
— Курва… — неизвестно про кого или неизвестно про что сказал Ростик. Или и вовсе про что–то непонятное, потому как курва у немцев, которых Ростик не любил, — поворот дороги.
При чем тут немцы?.. Марта с немцем живет…
Я вернул Красевичу онемевший телефон… Мои разговоры с властью катастрофически укорачивались.
В нашем офисе была комнатка, где стоял сейф. Комнатка потайная — с дверью, замаскированной под стенку. Не обращая внимания на Красевича, я толкнул дверцу.
— О! — сказал Красевич. — И я себе такой сделаю.
Я открыл сейф, где прятал бумаги, которые дал мне Феликс… Вместе со страничкой из записки Игоря Львовича…
Бумаг не было. Печать, штамп, уставные документы, несколько бланков…
Пусто.
Ключи от сейфа были только у меня и у Ростика.
Циркач… Шут–недоделок…
— Вы что ищете? — спросил почему–то не Ростик, а Красевич. — Если договор на концерты — он у меня.
Ростик — курва?
— С печатями договор? — вышел я с печатью в руках, чтобы посмотреть на Ростика.
— С печатями, — кивнул Красевич. — Только это мало что значит, если с Шигуцким не договоритесь.
Я не выдержал и бросил печать Ростику:
— Откуда? Кто поставил? Ты же в больнице был!
Ростик отшатнулся… Он, должно быть, до последних дней своих будет бояться всего, что в него летит.
— Ли — Ли поставила, я ключи ей дал, тебя не допроситься было… — поднял Ростик печать с пола и спросил уже вовсе без сил: — Ты чего разбросался во все стороны, Ромчик?..
Получалось, что Ростик не курва.
Но от этого, получалось, не лучше.
Еще хуже от этого получалось.
XIX
Копии, снятые с бумаг, были у меня дома, а дома была Ли — Ли.
И не одна — с Лидией Павловной. Я настолько измучался самим собой, всем и всеми, что даже не удивился. Приехала и приехала.
— Утренним поездом — и к вам, — поцеловалась Лидия Павловна, вся в запахах казенного белья и дороги. — Что за мальчик живет у меня?..
Будто Ли — Ли утаила, кто у нее там живет…
— Алик. Я заберу его.
— Не нужно! Наоборот…
Ли — Ли так и не переоделась: кофе с Лидией Павловной пила шоколадница. Только, конечно, не Нандль. Амиля.
Разбираться, почему она взяла и куда подевала бумаги, при Лидии Павловне не хотелось. Да и с чем разбираться — и какая теперь разница… Но и президент, и шоу, и фотоснимок в обнимку, и бумаги — это все–таки слишком, чтобы стерпеть.
