Владимир Некляев - Лабух
«Сатисфакция! — просвистел Крабич. — Завидная судьба, если ты мужчина!..»
Как дальше не крути, стрелять выпадало мне. Ну, если уже про все остальное принципиально договорились… Я начал прикидывать, где и когда, и решил, что не откладывая: завтра утром возле резиденции.
Крабич Библию взялся искать — не нашел. Статут Великого княжества Литовского подсунул: «Клянись!..»
Для него — что Статут, что Библия…
Я поклялся. И сразу вспомнил, что там охрана — тоже ведь стрелять будет…
«Хоть помрешь человеком, засранец!» — налил по последней, потому как завтра такое дело, Крабич, и я вспомнил про Зиночку, которая умерла, и настолько Крабича возненавидел за засранца, что надумал — по справедливости — сначала его кончить, а потом уже и президента. Крабич согласился: «Давай! Мне вот где эта жизнь, если хочешь знать!.. Ну, где пистолет?.. Хрен у тебя, а не пистолет, только ветер гоняешь!..»
Ростик обессилено лег на раскладушку, он со своей головой, наверное, и помереть мог, но было не до Ростика: я побежал за пистолетом… Помню, что побежал, задыхаясь… «Ах ты гад, ах вы гады!..» Дальше все пропадало… я терялся где–то на Грушевке, отыскавшись в бывшей квартире жандарма Шалея. Недалеко, рядом…
Нет Ли — Ли — так найдется Лилия… Есть с кем в этой жизни встретиться, Феликс…
Эдак, чтобы себя не помнить, раньше я не напивался. Разве что однажды, еще студентом. Но тогда — три дня не евши, с голоду.
А теперь от чего?..
Не голодаю, старею.
Зачем? Чтобы засранцем помереть?
Не хочу…
Что еще может быть из того, чего не было?
Да ничего…
Пистолет лежал там, где я спрятал его.
Нашелся пистолет, Иван Егорович… И правильно вы придумали, Петр Зиновьевич, чтобы он нашелся…
Господи, а что с Ростиком? Крабич же проспит Ростика, если вдруг что–нибудь… если уже не проспал!
Времени спать не было, рассветало, я вызвал такси…
Крабич с Ростиком не спали, лежали зеленые… Один на раскладушке, второй на диване. Крабич читал, он всегда читал после пьянки — у него лошадиное здоровье.
— Как ты? — оторвался от книги Крабич. — Мы весь огород изгадили, свистело во все дыры.
Террористы засранные…
Я с ужасом представил себя в постели с Лилией, если б еще и такое… И что: дожить до того, чтоб еще и такое?..
— Съели что–то, — мучительно сказал Ростик.
— Водка русская, нарочно травят, — полистал Крабич книгу. — Ты думаешь, я не люблю русских?.. Я после пьянки только русских и люблю. Вот послушай… «Я знаю, смерть лишь некая граница, мне зрима смерть лишь в образе одном: последняя дописана страница, и свет погас над письменным столом». Мне, блин, не умереть так!.. — Книга полетела в угол. — Пистолет принес?
Пистолет оттягивал карман пиджака покойного Игоря Львовича, но не убивать же Крабича такого зеленого…
— Не нашел.
Крабич встал, поднял книгу, поставил на полку. С книгами он был аккуратен — не то, что с людьми.
— Не найти, чего нет… Вон и Библия, как вчера не заметил?.. Переклянешься?
— Нет.
— Конечно, нет… Стержня в нас нет, на который все нанизано, вот ни черта и не можем. В Чечню подамся, не хрен здесь делать.
— Поехали?.. — по–собачьи на меня глядя, попросил Ростик.
Крабич сел за стол, налил — Ростик отвернулся.
— Не просись, тебя не возьму, — поднял стакан Крабич. — Жиды против мусульман, а я за них. Там дух!.. вера! самопожертвование!.. только они и живы сегодня в этом трупном мире! И с кем бы я выпил, так это с Хусейном и Арафатом… А так один…
Я довез Ростика до офиса, домой он не хотел, и оставил его, сказав, что пойду продышаться.
— Без дуростей?
— Отдурили мы свое, Ростик.
— Тогда давай быстрее… Красевич должен подъехать, как–то же нужно с ним плясать, если музыка заказана…
Около девяти я был в сквере через дорогу от резиденции. Президент подъезжал к резиденции в девять — я сам не однажды видел. Конечно, не факт, что приедет сегодня… Поздно лег… Если приедет, тогда через ограду из сквера, через дорогу — и стрелять, стрелять, стрелять… В армии я хоть и музыкантом служил, но настрелялся.
Однажды победил: больше всех по мишеням выбил… За это поручили знамя на параде нести. Обычно маршировал с трубой в оркестре — а тут со знаменем впереди всех. Седьмого ноября. Холодно, ветер с мокрым снегом. Едва руки не отмерзли, но донес… Побеждать, правда, после этого не тянуло.
Вокруг резиденции, как и в ней самой, выглядело пусто. Даже, казалось, мертво. Один флаг над пустотой на ветру мотался.
Он победил, больше всех выбил — и ему поручили Державный Флаг… Так и нес бы…
Зайдя в туалет возле купаловского театра, я спрятался в кабинке, проверил пистолет. Обойма была полная, без одного патрона… Если бы знал, что все так закрутиться, так еще у бомжей посмотрел бы, сколько в ней патронов. Должно быть, и была без одного. Бомжи про стрельбу говорили — так хотя бы раз выстрелили же из пистолета этого возле Кальварийского кладбища…
Я уже собирался выбираться — кто–то вошел в туалет. Полминуты, минута — тот, кто вошел, ничего не делал. Не скрипнули двери ни одной кабинки, не журчало в писсуарах…
— Эй, гражданин!..
У меня похолодело в висках и зазвенело в затылке… Я спустил воду и, пока в унитазе, подвывая, урчало, привстал и положил пистолет на сливной бачок.
Подождал еще — и тот ожидал. Нужно было выходить…
— Закурить есть?
Рыжеватый мужик подошел ко мне грудь в грудь, потерся грудью о грудь и неуловимым движением скользнул рукой по боковым карманам.
— В заднем, — сказал я. Нужно было рисковать, чтобы он не полез в кабинку.
— Что в заднем?..
— Пистолет.
— Да я закурить… — слегка растерявшись, пропустил он меня вперед и пошел следом. — А вы что такой зеленый?..
— Потому что не рыжий. — Приходилось говорить с ним, чтобы он не отстал, не вернулся… — Зеленый рыжему не товарищ.
— И рыжий зеленому, — остановился он у липы. Он и раньше у этого дерева стоял, когда я в туалет шел. Незаметно стоял как–то…
Далеко не отходя, я сел на скамейку. Колени у меня подгибались, как когда–то в анфиладе Дрезденской галереи. Можно и в туалете почувствовать нечто вроде катарсиса…
Теперь я заметил, что по скверу рассыпаны еще десятка два мужиков… Возле театра, около фонтана, вдоль аллеи с чугунной оградой, через которую я собирался перепрыгивать. А успел бы хоть вскочить на нее?..
Ровно в девять завыло, замигало — из–за театра с улицы Энгельса вылетели три машины. Мой рыжий напрягся…
Президентская машина — с флажком, вряд ли в ней Ли — Ли возили — подкатила к подъезду. К самым ступенькам, которые президент проскочил за секунду. Мишень не для стрелка с трубой, который однажды в стрельбе по мишеням победил… И что он бегает все, будто за ним гонятся?
— Так нет закурить?.. — расслабленно спросил рыжий и, не ожидая ответа, двинулся к напарнику, который также отлип от липы. — Туалет не на замке, что за хреновина?
— Закроем сейчас… Снегирь приссался и закрыть забыл.
Я и не знал, что туалет закрывают. Если бы не приссавшийся Снегирь, мог бы и не узнать никогда…
Они все отделились от деревьев, от случайных прохожих, сошлись возле театра и начали что–то обсуждать… Просто компания, которая поспешила явиться на утренний спектакль… Экскурсанты… Один отделился от всех и закрыл на замок туалет.
В третьем классе я был влюблен в девочку, которую звали Надя. И Валик Дробыш, дружок мой, влюблен в нее был. Мы из–за нее дрались на мечах, на копьях и просто так дрались. Раз — он мне надает, другой — я ему, без толку…
На краю подмытого речного обрыва сосна высоченная стояла, слегка наклоненная. Более взрослые пацаны — не все, самые смелые — прыгали с нее в омут. С нижнего сука и только в окошко омута, потому как вокруг — мелководье.
Надя подзуживала: «А вы не прыгнете!..» — и мы полезли на сосну.
Добравшись до суков, я стал карабкаться вверх… Чтоб выше Дробыша…
Когда докарабкался до вершины — взглянуть вниз страшно было, а не то, чтобы прыгнуть. Сосна шатается… В омуте не окошко, а глазок… До неба ближе, чем до воды.
Валик и с нижнего сука не прыгнул, слез.
«Спускайся! — крикнули снизу. — Разобьешься!..»
А как спускаться, если все смотрят?.. И Надя…
Виски холодели, ледок похрустывал в затылке, но я зажмурился и полетел… Не прыгнул, а соскользнул ногами и отпустил руки… Наперед зная, что расшибусь… Меня ударило о сук, перевернуло, перекрутило и воткнуло в глазок омута.
«Ну и что… — поджала губки Надя. — Подумаешь…» И опять мы с Валиком дрались…
Гадать, хватило бы меня на то, чтобы через ограду прыгнуть, если бы туалет был закрыт, — без толку, как драться с Валиком Дробышем.
