Владимир Некляев - Лабух
Я покосился на Марту — заметила ли?.. — она сказала: «Это тоже шедевр… Но не Мадонна. Лиотар — не Рафаэль».
Не разбираясь в живописи, я не возразил.
Мы вышли из галереи, взявшись за руки, оба счастливые… За нас радовались и делились с нами пивом немец и старлей. Марта щебетала и щебетала про Мадонну, я ничего не сказал ей про шоколадницу. Имея опыт с Ниной, которой рассказал про Анну Возвышенскую.
В Берлине, перед самым отъездом, я купил копию «Шоколадницы». Такую, что немцы на таможне проверяли, не оригинал ли. Могло быть… Поселил шоколадницу в своей комнате — и зря. И никем не написанная музыка больше не звучала, и Марта развелась со мной.
Шоколадница дождалась Ли — Ли, которая придумала Амилю. И привела меня к Амиле на кладбище…
Амиля возникла из шоколадницы, она была будто бы нашей с шоколадницей дочкой… Рожденной из пены и похожей на нее… Портрета Амили Ли — Ли не могла найти, его просто не было, памятник с могилы стащили, поэтому, должно быть, на сцене появились две шоколадницы…
А шоколадницу звали Нандль. Имя почти невозможное, невероятное, как восьмая нота в гамме, но так шоколадницу звали. Ее имя я узнал, читая про Этьена Лиотара, которому позировала Нандль для «Шоколадницы». Нандль Бальдауф — с фамилией так и вовсе не выговорить. Камеристка эрцгерцогини при дворе Марии Терезии.
Двор королевы забавлялся и распутничал … Камеристка Нандль Бальдауф была во всем легкой ведьмой с внешностью ангела, и никто ее, как Золушку, на бал не приглашал. Но она придумала, как принцессой стать, если принц при дворе слоняется. Благодаря портрету Лиотара, она и приворожила принца, как засвидетельствовали современники.
Только что современники — хоть те, хоть наши?.. Что они засвидетельствуют о Ли — Ли, которая придумала, для чего над сценой президентскому портрету висеть?.. Портрет, подвешенный на блоках, под финал шоу опустили — и Ли — Ли в костюме шоколадницы подбежала к президенту с фломастером: «Напишите пожелания!..» Тот написал и ущипнул Ли — Ли за бочок. Чуть пониже талии. Ах ты, мол, шалунья… Народный президент — зал захлебнулся в овациях.
Сказав что–то Шигуцкому, президент удалился под аплодисменты… Его щипок за бочок стал лучшим номером шоу.
Ли — Ли порхнула за кулисы, следом прошмыгнул Шигуцкий…
В буфете, где накрыли несколько столов, чтобы отметить премьеру, мы всей нашей славной компанией стали Ли — Ли поджидать.
Все смотрели как–то мимо всех…
— Фейерверк, а не шоу!.. — последним присоединился к нашей компании, притащив охапку цветов, Амед. А Максим Аркадьевич сказал:
— Фейерверк китайцы придумали.
Марта подошла ко мне:
— Тебе не жалко все наше раздавать?..
Шоколадница не была нашей. Марта, видимо, забыла, что наше у каждого из нас было своим.
— Я здесь не при чем.
— Совсем?..
Марта не допускала, что шоу делалось без меня. Оно и правда, не совсем без меня, если с шоколадницей…
— Не плясать же кордебалету с Мадонной.
Нина спросила:
— А почему две шоколадницы?
— Потому что в каждом из нас кого–то два и кого–то две, — туманно изрекла Камила, но Нина вроде бы поняла:
— А… Тогда почему всех не по две?
— Особенно ню могло быть больше, — поддержал ее Роберт. — Зря Ли — Ли в купальнике скопировалась… Модельяни в купальниках разве рисовал?
— В купальниках — советский стиль.
Это неожиданно выдал ассиметричный, а фикусолюб добавил:
— И еще с полотенцем на плече, чтобы видно было, что, может быть, купаться идет, а, может, искупалась уже. Но не успела одеться.
Они не всегда были божмами. Считались когда–то научными сотрудниками. И в костюмах, которые Амед им купил, выглядели не хуже немца.
— Ли — Ли не советская.
Роберт несоветскую Ли — Ли хотел не в купальнике, а голой увидеть — хоть это согревало. Потому что на пару с Ли — Ли несоветский Поль тоже почти голышом по сцене разгуливал.
— Современный стиль, — не смолчал и молчаливый немец. — Можно в Европе показывать.
Ростик проворчал:
— Мы и смотрели в Европе… А то где?
Что–то у него с головой сделалось от пробоины Крабича… К тому же Ростик не любил немцев, и был раздражен, что Ли — Ли обошлась без нас… И, похоже, без нас и обойтись может.
Немец будто не услышал Ростика.
— Только без портрета президента.
— Вы что! — округлила глаза Камилла. — Это же самая фенька!..
— У нас председатель колхоза дважды Героя имел, ему памятник в поселке поставили, — не для меня припомнил Алик — Странно так: идешь, а он сам живой возле своего памятника. И еще цветы возлагает…
— Выдумываешь про цветы, — не поверила Зиночка.
— Нет… — покраснел Алик, потому что про цветы, видимо, придумал.
— Где, однако, наша героиня? — встрепенулся, наконец, Максим Аркадьевич, которому давно бы про это спросить. И Зоя улыбнулась сквозь меня:
— Так и цветы завянут.
— Мои не завянут, — сказал Амед. — Не голландские.
Позавчера с новым паспортом Амед отправил Феликса в Киев. Тот решил выбираться через Украину. Амед едва уломал его поехать: Феликс хотел до отъезда шоу Ли — Ли посмотреть. Загримироваться, бороду приклеить… Совсем очумел. Ли — Ли создает вокруг себя зону очумелости.
Я спросил у Ли — Ли про Феликса: «Как ты думаешь, почему он приехал?» И Ли — Ли ответила: «Ты уже забыл, что есть такая вещь, как пристойность».
Если есть, то где она?.. Феликс увез?
Уже все в нашей компании, кроме детей и Нины, растерянно понимали, что ожидать некого и можно расходиться, но не расходились… Нина — святая душа, зачем только я с ней развелся? — послала за Ли — Ли Камилу… та вернулась с Полем.
— А где Ли — Ли? — спросил Поль. — Я ищу, ищу…
Засранец.
— Давайте за Поля выпьем, — предложил Роберт. — Ты супер, Поль!
Выпили за Поля… Тот мне улыбнулся, прикрывшись пушистыми ресницами.
— Как вам ваша «My Insomnia, my Sleeplessness»?.. Я же говорил, что я не ангел, а дьявол, а вы не верили.
Дуэтом с Ли — Ли в купальнике Поль пропел песню, слизанную мною у Джаггера, в костюме дьявола… У которого не бессонница, а просто он никогда не спит. Искушает и совращает… Оголяет все, как есть.
Песня прошла под овации.
— Это не моя песня.
И я с каким–то педиком малолетним еще разговариваю…
— Твоя лучше, — пожалел меня Роберт.
— Лебединая, — не пожалела Камила. — Ли — Ли ушла, вахтер сказал. Так что все свободны.
— Как ушла? — не поняла Нина. — А мы?..
Мы с Ниной сына хотели… И если бы Камила у нас сыном, а не дочкой родилась, так все было бы иначе. Сын с Ли — Ли меня бы не познакомил.
— А мы за Ли — Ли выпьем!.. — попробовал сделать вид, будто ничего не случилось, Амед. И подбросил под потолок охапку цветов. — Чтобы жизнь цветами засыпала!..
Засыпанные цветами, выпили за Ли — Ли без нее… Когда расходились, Зоя посмотрела на меня победно.
— Пошли… — предложил на улице Ростик. — Крабича можем позвать… Нарежемся втроем, как когда–то.
— У тебя же голова…
— Нет у нас голов, — сказал Ростик. — Задницы у нас, за которые дрожим.
Мы уже залезли задницами в такси, когда подбежал Амед:
— Роман Константинович!..
Я вылез…
— Не сказал раньше, чтобы настроение не испортить… И Ли — Ли не говорить просила…
— Говори, не испортишь…
— Феликс Андреевич пропал.
Еще и это ко всему…
— Он же в Киев поехал.
— Не доехал. Здесь я проводил, там мои люди встречать пришли, а его нет в вагоне. По дороге арестовали, думаю…
Ну а мне, лабуху, что думать?.. Если Ли — Ли не говорить просила и с Шигуцким сбежала, а перед этим — в сумке у нее фотоснимок, на котором я в обнимку с Феликсом…
XVIII
Я трахал Ли — Ли, поставив раком, меня в задницу драл Потапейко, Потапейко — дружок его Петр Зиновьевич, Петра Зиновьевича — Красевич, Красевича — подполковник Панок, подполковника Панка — Шигуцкий… и в этом трахальном хороводе, стоя один за другим, драли друг друга еще сотни и сотни, тысячи и тысячи людей… брат–мильтон и Ростик, бомжи и Амед, палатный доктор Иосиф Данилович и покойник Адам Захарович, Поль и Алик, Максим Аркадьевич и профессор Румас, Феликс и кто там еще — не узнать, и сколько еще — не сосчитать, и всех сквозь всех, и меня сквозь задницы Шигуцкого, Панка, Красевича, Потапейко, и Ли — Ли сквозь меня трахал президент — такая вот у него была елда! Мы все были нанизаны на нее, как на шампур, последней крутилась на самом конце Ли — Ли, и невыносимо разило сырым мясом с экскрементами, и дети Амеда бегали, посыпая всех приправами: «Специй, специй нужно не жалеть!..»
«А ты думал соскользнуть!.. — глаза закатывая и блестя белками, кричал президент Феликсу. — Давай посыпай его, татарва! А то смердит по–американски!..»
