Джон О'Хара - Жажда жить
— Да? Честняк, зато бедняк. Ну а я бы взял при нужде, но нужды нет. Когда, говоришь, она позвонит завтра? Ну, секретарша Дьюка?
— Утром, вот и все, что она сказала.
На завтрак — по пятницам подавали его любимые макароны с сыром — ушло больше времени, чем обычно, и Роджер собрался было сказать матери, чтоб шла в обитель Бога одна, но она, видимо, и так что-то заподозрила, поэтому пришлось на полтора часа отложить разговор с Майлзом Бринкерхоффом.
Вернувшись с матерью домой из церкви, он позвонил ему и предложил встретиться в спортивном клубе.
— Привет, сто лет не виделись, — встал навстречу ему Майлз.
— Точно. Если бы я в армии трудился так же прилежно, как на гражданке, мог бы уже полковником стать.
— Говорят, у вас призыв со дня на день, так что, может, тебе стоит чуть отвлечься и обратить внимание на прекрасный пол? Или ты уже обратил?
— Могу я в таком случае рассчитывать на твою загородную берлогу?
— Конечно, когда?
— Возможно, завтра.
— На два дня, субботу и воскресенье? Валяй. Ничего, если и я там буду с какой-нибудь куколкой?
— Одновременно не пойдет, — покачал головой Роджер. — Буду с тобой откровенен, Майлз, она замужем.
— Ах вот как. Понятно. Кто бы это, интересно, мог быть?
— Не знаю, что тебе там в голову взбрело.
— Еще как знаешь. Все ясно как божий день. И наш маленький Роджер оберегает репутацию этой прекрасной дамы. Что ж, флаг в руки. А я с Мирт развлекусь. Что Эдгару сказать? Когда ты освободишь территорию?
— Точно не знаю, но, наверное, я там всего на полдня.
— Ну да, ну да, теперь-то я уж точно знаю, о ком идет речь. Ладно, Роджер, больше никаких вопросов. Скажу Эдгару, что ты уезжаешь под вечер, а если не хочешь, чтобы он болтался под ногами, пошли его форель ловить. Правда, для форели еще рановато, но Эдгар уже рыбачит, когда лед на реке еще такой прочный, что грузовик выдержит. Ну что ж, Роджер Бэннон, я горжусь тобой. Тебе не надо ничего говорить и ни в чем признаваться. Я и так знаю, что это она. Но когда-нибудь я попрошу тебя выложить все. О-о-о-х. Славная штучка.
— У меня еще одна просьба.
— Все, что угодно, — кивнул Майлз. — Впрочем, я и сам знаю. Ты хочешь, чтобы место было свободно в любой момент, когда она сумеет вырваться.
— Да.
— Конечно. Без вопросов. Если есть возможность, бери, от таких подарков не отказываются. И если старый дядюшка Майлз хоть что-то смыслит в таких делах, ты его уже получил. А? Уж это-то ты можешь мне сказать?
— Ну… да.
— Я горжусь тобой, горжусь, горжусь. Если не считать меня самого, ты первый, кто заслуживает этого. Так-так-так. Вот она, настоящая слава старых добрых времен.
— Это потому, что я вернул тебе ключ? Ключ от машины? — спросил Роджер.
— Да, пожалуй, — кивнула Грейс. — По крайней мере какая-то связь есть.
— Знаешь, что мне сейчас в голову пришло? Что и с моим выступлением есть связь. Я к тебе обращался.
— Знаю. Нес какую-то ахинею. Мне показалось… хочешь знать, что мне показалось?
— Конечно.
— Что еще минута, и этот малый ширинку расстегнет. Я знаю, что ты обращался ко мне. Я была единственной, на кого ты так тщательно избегал смотреть. Большая просьба, когда я в следующий раз приду в Арсенал, не думай, что это тонкий ход — не обращать на меня внимания. Эти женщины не все полные дурехи. Немного пофлиртуй, поухаживай, дай мне возможность отшить тебя. В конце концов, Роджер, нас там только трое, на кого вообще стоит посмотреть, так что если ты будешь меня избегать, это только вызовет подозрения.
— Ладно.
— Надеюсь, послезавтра мне удастся улучить минутку, если, конечно, тебе будет удобно. Ты точно ничего не сказал Майлзу Бринкерхоффу?
— Имени твоего я не называл. Он знает только, что я встречаюсь с замужней женщиной.
— Ты не называл, но, может, он назвал, а ты сказал: да.
— Не было такого.
— Что ж, может, ты и правду говоришь, но все равно он все знает. Знает. Два-три дня назад он остановил моего мужа на улице и расспрашивал о моем здоровье и настроении. Ничего подобного раньше не было, и это показалось мужу странным.
— Сидни.
— Пожалуйста, не надо имен. Повторяю, пусть никто ни о чем не знает. Это исключительно наше с тобой дело. Либо так, либо никак.
— Никак уже не получится.
— Еще как получится. Я могу положить этому конец, Роджер. Когда-нибудь это все равно случится, мы знали это с самого начала. Когда война начнется или при первых же признаках того, что муж что-то заподозрил.
— Как же не заподозрить, если ты не будешь с ним спать?
— Ну… не знаю. Наверное, ты прав.
— Ты хочешь сказать, что будешь?
— Я не знаю, — повторила Грейс.
— Зато я узна́ю, при первом же очередном свидании узнаю.
— Ничего подобного.
— Ты хочешь сказать, что все уже было?
— Вот именно.
— Черт бы тебя побрал.
— Хватит. Успокойся. Ничего не было, но будет. Целая неделя прошла, даже больше, а он имеет право. И если я ему в этом праве откажу, он найдет где утешиться или разведется со мной.
— Так и пусть найдет.
— Он любит меня.
— А ты его?
— А я его. Ты что, ждешь, чтобы я сказала, что не люблю? Не выйдет, потому что это не так. И ради Бога, хватит препираться. Какое тебе дело, сплю я с ним или нет, если тебе со мной хорошо?
— Значит, есть дело.
— Нет. Ты считаешь, что должно быть, но это не так. Будем довольствоваться тем, что имеем. Я никогда не думала, что со мной такое может случиться, а ведь случилось же. Возможно, это означает, что я дурная женщина. Возможно, нет. Я верила, что нет. Ты не первый мужчина, с кем мне бы хотелось пересечь границу дозволенного после замужества. Можно назвать десятки имен.
— Так почему же ты выбрала меня?
— А я и не выбирала. И ты меня не выбирал. Я увидела тебя в тот день, и ты показался мне ужасным типом, и дальше продолжал казаться, но лишь — казался. Знаешь, Роджер, я могла бы стать твоей уже в тот, самый первый день. Если бы я сошла с лошади, а ты прикоснулся ко мне, я, не… не знаю… ну, влилась бы в тебя. О Боже! Ну что же, ты наконец поцелуешь меня, и возьмешь, и займешься любовью? Ну же!
Это было в последний раз. Началась война. Четырнадцатый полк стал одной из первых частей, отправившихся на фронт, но еще до наступления 6 апреля[16], и другая причина, о которой Грейс говорила как о возможной, стала действительностью.
К тому времени они переехали на ферму, и однажды, вернувшись домой, Сидни застал Грейс читающей «Дилинетор», а Энн бросающей швейные кольца на каминную доску, словно дротики.
— Все, мисс Эннабел Ли, заканчиваем игру. Собери кольца и впредь используй их по назначению.
— Но я же не делаю ничего плохого, от этого никому не больно.
— Может, тебе самой больно, — возразил Сидни. — И может, плохое тоже делаешь.
— Они слишком легкие, папа, чтобы сделать больно. Даже если бы я бросала изо всех сил.
— Я не о том. Может, это слишком сложно, но, занимаясь чем не следует, ты рискуешь навредить себе. Навредить своей натуре. Понимаешь? Вот твоя мать, почти уверен, понимает.
— Да. — Грейс подняла голову.
— Видишь ли, Энн, разговаривая так с тобой, я стараюсь тебя воспитывать, как воспитывали твою мать. Чтоб ты была хорошей девочкой, а потом доброй женой и матерью.
— Спасибо, — сказала Грейс.
— Какой хотела видеть свою дочь мать твоей матери. На что надеялись ее родители, когда она росла, а потом вышла замуж и родила детей.
— Ладно, Энн, в ванну. Отправляйся. — Грейс повернулась к Сидни: — Спасибо за комплимент.
— Тебе показалось, что это комплимент?
— Во всяком случае, прозвучало так.
— Если ты поточнее вспомнишь мои слова, услышишь оговорки. Ладно, я… э-э… на несколько дней решил съездить в Нью-Йорк.
— Чего это вдруг? Зачем?
— Просто решил прокатиться.
— Я приглашена?
— Нет. — Сидни остановился на пороге и, в ожидании продолжения, посмотрел на жену.
— Когда едешь?
— Вечером.
— В спальном вагоне?
— Нет. Сейчас пойду наверх, переоденусь, упакую вещи и еще успею на восьмичасовой. Поужинаю в поезде.
— И надолго едешь?
— Не знаю. Пока еще не решил. Можешь позвонить. Я остановлюсь в университетском клубе.
— Слушай, Сидни, в чем дело?
— Этого я тоже не знаю.
— Ты в Нью-Йорк по делам?
— Нет, не по делам. А впрочем… Может быть. Скажешь Джо, чтобы отвез меня на вокзал?
— О Господи, да я сама отвезу.
— Нет, нет, спасибо, не беспокойся.
— На какой машине поедешь?
— На «мерсере», если он тебе сейчас не нужен.
— Не нужен.
