Это могли быть мы - Макгоуэн Клер
Он ждал, пока техника сделает свое дело. Сначала поиск дал кое-что о ее прежней жизни, до его рождения. Она была симпатичная и улыбалась фальшивой улыбкой, получая какую-то дрянную награду – как будто работой на местном телевидении можно было гордиться. Как бы то ни было, Адама не интересовал мир до его рождения. Он перешел на вкладку с фотографиями – обычная пена, которую приносит поиск в интернете, и другие фотографии, где она выглядит счастливой. До него. До Кирсти. Почему-то он понимал, что на самом деле именно он изменил ее жизнь. Потом его взгляд привлекла одна из фотографий – его мать с короткой стрижкой. Волнистые мелированные волосы, доходящие до ушей. Такой он ее никогда не видел. Он щелкнул на фотографию и оказался на каком-то американском сайте про знаменитостей. Это была фотогалерея с какой-то дурацкой церемонии награждения – сплошные белозубые улыбки и загорелые лица. Ему пришлось попотеть, чтобы найти нужную фотографию, и он увидел подпись: Кейт Маккенна из «Доброе утро, Западное побережье», номинация – «Тропический загар на телевидении». Его мать была в Америке. Она была в Америке и снова работала на телевидении.
Это было четыре года назад, и с тех самых пор он искал информацию о ней в среднем не реже раза в день.
Теперь он обновил страницу и увидел новый видеоролик. Она выглядела иначе, чем на тех ее фотографиях, которые у него оставались и о которых Оливия постоянно говорила, что смотреть на них – это нормально. Она похудела и стала более яркой – лицо, волосы, да и зубы тоже. Он нажал на кнопку воспроизведения с сердечным трепетом, словно собирался поговорить с ней по телефону. Словно она могла увидеть его. На экране, без привычной фальшивой улыбки, она казалась встревоженной.
– Что я могу сказать, дорогие зрители? Я – не американка и не имею права голоса в этой стране. И моя страна в этом году приняла, скажем так, некоторые серьезные ошибочные решения. И не мне говорить вам, кого выбирать. Но я знаю, что некоторые из вас сегодня напуганы, оскорблены и опечалены, и я хотела бы сказать, что понимаю вас и что это нормально. В моей жизни бывали подобные моменты. Когда кажется, что никакой надежды больше нет и во мраке не видно пути, чтобы сделать еще хоть один шаг. В такие моменты важно что-то сделать. Что угодно. Даже если это будет неправильно. Что угодно будет лучше, чем просто… бездействие.
Он полез в соцсети, которые обычно презирал, потому что в них было полно вечно спорящих миллениалов, и, поискав ее имя, увидел, что видеоролик разлетелся по всему интернету. «Наконец-то кому-то хватило смелости это сказать. Телеведущая из Калифорнии говорит то, о чем мы все думаем». Его мать действительно существовала в этом мире, а не была плодом его воображения. Ему стало интересно, не думала ли она, записывая это обращение, о своем решении бросить его, и не был ли это ее выбор сделать хоть что-то вместо того, чтобы лечь и умереть. Он подумал, не имела ли она в виду, что приняла неверное решение, бросив его, Кирсти и Эндрю.
В дверь тихо постучали, и он быстро свернул окно. Вошла Оливия с чашкой какао и домашним печеньем на подносе.
– Я подумала, что ты, наверное, встревожен.
– Нет. Это меня никак не касается.
– Нет. Но подобные настроения могут быть… заразными. Тревога.
– Со мной все в порядке.
Он посмотрел на маленький экран, на поднос с исходящей паром кружкой и сладким печеньем, на свернутую Оливией салфетку под подносом и почему-то ему захотелось заплакать. Она была слишком хороша для них всех, до боли хороша. Оливии было не все равно. Разве не такой должна быть мать? И все же его собственная мать такой никогда не была. Это было нечестно. Она кормила его, одевала, заставляла делать домашние задания. Только она никогда его не любила. Если бы любила, то не ушла бы.
Он решил в ответ довериться Оливии.
– Да, наверное, это все немного тревожно. Каким будет мир, когда я окончу универ? Какую работу я найду?
Она села рядом на кровать и осторожно погладила его по руке.
– Конечно, милый. Задумываться об этом совершенно естественно. Но, знаешь, мы в твоем возрасте чувствовали себя так же. Повод для тревоги найдется всегда. Не стоит так сильно расстраиваться – всегда есть и хорошее. Посмотри на сестру – сколькому она научилась! Я на такое и не надеялась.
– Ага.
– И, знаешь… Мы всегда будем о тебе заботиться. Отец и я.
Она имела в виду деньги. Ему не хотелось, чтобы она думала, что способна предложить только это.
– Музыка. Я очень хочу ей заниматься. Попробовать.
Однажды Оливия подарила ему на Рождество гитару, и это был один из немногих подарков, к которым Адам привязался, часами играя в одиночестве в своей комнате.
– И попробуй. Ты очень талантливый.
Он так и знал, что она это скажет. Похвала от Оливии, которая всегда видела в нем лучшее, почти ничего не значила. Похвала от матери, которая в его воспоминаниях осталась сердитой и требовательной… Вот это было бы что-то. Но она, скорее всего, никогда не узнает о его музыке. Если только он не станет по-настоящему знаменитым, и это его раздражало. «Вот если я напишу хит, то мама меня полюбит!»
Он наклонился, чтобы взять какао с подноса, и подул на чашку.
– Спасибо, Ливви. Спасибо за это.
Он увидел, как она покраснела от удовольствия, услышав от него абсолютный минимум вежливости, и ему стало стыдно.
Эндрю, наши дни
Эндрю не был бы собой, если бы не зацикливался на встрече с продюсером. Конор Райан. Муж его бывшей жены! Поговорят ли они об этом или притворятся, что это все неправда? В глубине души Эндрю чувствовал, что это не может быть правдой, потому что Кейт все еще оставалась его женой. Развод, оформленный дистанционно через адвокатов, казался ненастоящим. Она запустила процедуру, даже не связавшись предварительно с ним, и даже это казалось странным – напоминание, что она все еще существует в этом мире. В Америке. В Калифорнии. Он не говорил Адаму – пусть лучше мальчик забудет. Вероятно, она развелась с ним, чтобы выйти замуж снова, за этого Конора.
Он долго валялся в постели и завтракал, измазав простыни кетчупом и жалея себя. Готовясь к встрече в гостиничном номере, он почему-то чувствовал себя одиноко. Рядом не было Оливии, чтобы поправить ему лацканы, пригладить волосы и сказать, что он прекрасно выглядит. Он решил надеть джинсы, рубашку и пиджак без галстука. В конце концов, в Лос-Анджелесе не особо склонны соблюдать формальности, верно?
Он нервно пригладил волосы, но одна прядь никак не хотела укладываться ровно. Эндрю печально посмотрел на телефон. Ничего. Доводилось ли ему так долго не разговаривать с Оливией, во всяком случае, после ухода Кейт? Кажется, нет. Они жили вместе. Они спали в разных комнатах и не занимались сексом. Разумеется, то же можно было сказать и о многих супружеских парах. Да и что вообще значил брак? Означало ли это, что они стали бы семьей? Он считал Делию в каком-то смысле своей дочерью, и у него сердце кровью обливалось при мысли о том, что она сейчас, одинокая и напуганная, ждет ребенка. И от кого?! От Адама! Он написал ей сообщение, но ответов не получил ни от кого: ни от Оливии, ни от Делии, ни от сына.
Эндрю оперся о стену, почувствовав, как его захлестывает жалость к себе. Он должен быть счастлив. Его должна окружать улыбающаяся семья с бокалами шампанского в его честь. Старый добрый папа, опубликованный автор. Встречается с голливудскими продюсерами! Заключает договор с иностранными издательствами! Он повел бы их ужинать в дорогой ресторан, наконец почувствовал бы себя счастливым. Но этого не будет. Чувство вины заглушало все остальные чувства. Из-за того, что здесь не было Кирсти, без которой не было бы и книги. Из-за того, что Кейт ушла. Из-за того, что он все эти годы подводил Оливию и даже сам не понимал, в чем именно.
– Ну, я пошел, – сказал он в пустоту, чувствуя себя довольно глупо.
Он маниакально сверялся с часами, не желая прийти на встречу ни слишком рано, ни слишком поздно, но теперь было пора выйти из гостиницы и отправиться в другую, чтобы встретиться с мужем своей бывшей жены. Будет ли там Кейт? Он понятия не имел. По пути к лифту он снова уловил в зеркале отражение своего стареющего лица. Боже! Нужно было взять себя в руки – ведь это должно было стать его звездным часом. Но он не мог думать ни о чем, кроме Оливии и Делии. Оливии. Адама. О том, что он мог теперь потерять и то, что оставалось от его семьи. И куда запропастилась Оливия?
