Это могли быть мы - Макгоуэн Клер
Остальная семья, если их так можно было назвать, тоже немного пришла в норму. Кирсти могла с ними немного разговаривать, просить что-то, отвечать им. Во всяком случае, так думали его отец и Оливия – Адам пока не был в этом убежден. Его отец упорно работал и, похоже, действительно начал писать книгу после стольких лет разговоров, а у Оливии, воодушевленной успехом речевой терапии Кирсти, уже много лет не случалось приступов, если не считать небольшого срыва, когда в 2014 году его мать прислала из Америки документы на развод. Адам не должен был этого знать, но он давно научился добывать информацию шпионскими методами. Его отец даже и не задумывался о том, чтобы поставить пароль на свой компьютер, поэтому Адама, в общем-то, и винить было не в чем. А еще Оливия иногда виделась с Делией, хотя это почти никогда не происходило в доме, и Адам понимал, что это его вина. В последнее время он стал думать о Делии немного иначе, не просто как об идеальном ангелочке, который нравился всем больше, чем Адам, но как о ком-то другом. И это сбивало его с толку.
На экране телевизора по кругу повторялись лица людей, чьи рты были открыты в безмолвных криках протеста. Все были очень злы, и Адам это понимал. Он сам был зол с рождения.
– Я пошел спать.
Он встал с кресла, что потребовало больших усилий, чем обычно, и побрел наверх по лестнице. Неужели ничего так и не изменится к лучшему? Кирсти понятия не имеет, что творится в мире, его отец и Оливия каждый вечер сидят на диване, отдалившись друг от друга, словно между ними втиснулся призрак, и в каком-то смысле так оно и было: призрак его матери.
Отец был в своем «кабинете» – работал за закрытой дверью над своей книгой. Адам не знал, о чем она, потому что Эндрю отказывался говорить об этом, а файл был запрятан на жестком диске надежно, чтобы не нашел, скажем, какой-нибудь любопытный подросток. Скорее всего, какая-нибудь ерунда. Он пошел бродить по комнатам второго этажа. В комнате Оливии, по-спартански простой, стояла в рамке фотография Делии. Девочка была верхом на лошади, волосы заплетены в косу, ноги обтянуты бриджами. Он взял фотографию, оставив жирный отпечаток, потом поставил ее на место, но немного криво. Оливия прожила здесь уже десять лет, а комната по-прежнему выглядела гостевой. Мрачно.
Он услышал, как открылась дверь, потом включился свет в туалете и закрылась задвижка. Наверняка отец проведет там не меньше десяти минут, пользуясь передышкой, чтобы пролистать соцсети. Адам проскользнул в так называемый кабинет, где, насколько он замечал, отец большую часть времени играл в игры или кормил поисковики запросами вроде «трудный подросток» и «симптомы СДВГ». Движение мышки, и на экране показалось название незакрытого документа, над которым работал Эндрю. «Твоя рука в моей руке». Адам решил, что название не такое уж и плохое, хоть и немного сентиментальное. Он пробежал глазами по экрану.
«Тот день, когда мы поняли, что ошибались насчет Кирсти, навсегда врезался в мою память. Сын стоял позади меня на ступенях. „Папа, она действительно это делает?“ – спросил он. А я от удивления потерял дар речи. Потому что мне показалось, что это действительно так».
Черт! Это оказалась нехудожественная книга о том, как Кирсти научилась языку жестов (что произошло благодаря Оливии и Сандре, а не его отцу, но старый дурак, конечно же, припишет всю заслугу себе). Он прочитал еще несколько строк. Оказалось неплохо. Кто бы мог подумать?! С неохотой Адаму пришлось признать, что выражение «утратил дар речи» почти точно описывало его собственное состояние в тот день. Тебе всю жизнь говорят, что твоя единственная сестра ничего не понимает, никогда не сможет говорить с тобой, не осознает, что происходит, а потом она вдруг показывает слово «лошадь». Потом пошли и другие знаки – «голод», «папа», «туалет», «собака». «Любовь». Это было странное время, когда все вдруг стало налаживаться, время чудес.
Он был уверен, что у Эндрю нет резервной копии файла. Он мог удалить все прямо сейчас, и документ будет утрачен, а отец, скорее всего, даже не поймет, что это дело рук Адама. Он решит, что виной всему какая-нибудь странная неполадка в компьютере.
Его палец завис над кнопкой. Черт! Он не мог так поступить. Это убьет идиота. А вдруг книга действительно хорошая и ему удастся ее опубликовать? Мир слегка качнулся при мысли, что его отец способен что-то сделать, что-то создать. Не потерпеть неудачу.
Он вышел, оставив все как есть. Дверь в комнату Кирсти была открыта, ночник медленно крутился под плавную, немного мрачную мелодию. Девочка не спала и лежала, подняв руки и разглядывая тени на потолке.
– Привет, Кирсти.
Глупо. Она ведь не понимала речь, верно? Но она повернула голову. Он подошел к ее кровати с высокими бортами и прутьями, чтобы девочка не выпала. Она была одета в ворсистый комбинезончик, словно младенец, хотя ей было уже пятнадцать. Она все еще оставалась крошечной. Люди обычно давали ей на вид не больше семи или восьми лет.
Странно, что он смог достучаться до нее. Такая простая вещь – составить слово и быть понятой, но они никогда не думали, что у нее получится. Он вспомнил, как мать плакала на кухне, закрыв лицо ладонями, потому что Кирсти никогда не скажет «мама». Теперь она это могла – она показывала Эндрю знак «папа». Но Кейт не было рядом, чтобы узнать об этом. Он выучил некоторые знаки, наблюдая за Сандрой, которая была ему вполне по душе. У нее было трое сыновей, которые попробовали в этой жизни все, вплоть до наркотиков, мелких краж и вандализма, а сама она курила как паровоз, но все равно Адам считал ее одним из самых умных людей в своей жизни. Намного умнее, чем его эстетствующий папаша, которого приятно раздражало ее присутствие. Осторожно, чувствуя себя идиотом, он сложил руки в простой знак – скрестил их на груди. «Я тебя люблю». Кирсти не поймет, а больше никто не увидит. Этот знак он показал только потому, что его было легко запомнить. Как можно любить того, кто еле осознает твое присутствие? Ее расфокусированные глаза, наверное, даже и не увидели ничего. Иногда он сомневался в самой возможности. Способность копировать или повторять несколько простых знаков вовсе не означала, что она узнает его или понимает что-то кроме самых основных вещей.
Но что это?! Она подняла руки и тоже сложила их. В точно такой же знак. Господи! Она говорила, что любит его! В самом деле? Адам отшатнулся. Он выскочил из комнаты и со злостью захлопнул за собой дверь, потом снова приоткрыл ее. Взгляд Кирсти вернулся обратно к огонькам на потолке. Она просто копировала его жест? Или в самом деле сказала это ему? Осознавала ли она все это время его присутствие и действительно ли она его узнавала? Видела все его взрывы, его жестокость, его проделки и подлости, но все равно любила его, своего брата? Почему-то он не был уверен, что сможет смириться с этой мыслью.
В своей комнате Адам бросился на кровать и открыл ноутбук. Дорогой, подаренный мучимым чувством вины отцом на день рождения. Зажужжали уведомления от девчонок, которых он окучивал в данный момент. Он подходил к отношениям примерно как к фермерству – некоторые были готовы вот-вот дать плоды, некоторые уже направлялись прямиком в мусорное ведро, а с некоторыми он только еще начинал флиртовать. Но сегодня его не интересовали девчонки, которых он научился использовать, чтобы дать выход энергии вместо вспышек ярости, школьного хулиганства и полосования собственной кожи. Он зашел на сайт, который так часто открывал, просто чтобы быть в курсе – «Доброе утро, Западное побережье». Ему хотелось услышать, что его мать думает о происходящем в ее новой стране.
Адаму было тринадцать, когда он нашел мать. Оливия была нерешительна, а Эндрю – забывчив, поэтому ребенку, наделенному хитростью и умом, было легко творить что угодно, а у Адама было в достатке и того, и другого. После нескольких лет требований он наконец получил собственный телефон, и, хотя отец должен был регулярно его проверять, Адам знал, что обуздать его у них не выйдет. Поначалу он не знал, что искать. Придурковатый приятель Барри предложил – голых женщин. Сиськи. Но что-то удержало Адама. Возможно, смутное понимание, что это убого и что ему хотелось бы впервые увидеть женскую грудь в реальности. Вместо этого он начал набирать имя из прошлого, имя призрака, которого он никогда не называл, но воспринимал как общее понятие – Кейт Маккенна. Из найденных документов о разводе он знал, что это была ее девичья фамилия, словно тайная личность, о которой он никогда не подозревал.
